Эти полки и служили главным боевым ядром Добровольческой армии. Они в борьбе с большевиками своими трупами устлали путь от Ростова до Орла и оказались наиболее сознательной частью армии.Были, правда, и среди них антисемитские настроения. Совершен был, например, погром в Харькове при формировании 3-го корниловского полка. Но виновники его, по приказу Кутепова, были немедленно преданы военно-полевому суду и некоторые из них расстреляны.В Крыму, при Врангеле, антисемиты официально тоже, как и в Добровольческой армии, не имели поддержки. Врангель даже не раз принимал против них меры. Но в хаосе гражданской войны эти его меры не имели большого значения. Когда на это указывали Врангелю, он откровенно говорил, что ничего не может сделать против настроения населения.Антисемитская пропаганда переброшена была и в Сибирь, и на Дальний Восток. Там тоже издавали «Протоколы». Но и там власти по большей части были против антисемитов. Против «Протоколов» резко выступал всегда Колчак.Еще более, чем в Добровольческой армии, антисемиты развили свою деятельность у Петлюры. Рассказы о погромах при нем общеизвестны. О них потом много справедливого сказали на суде в Париже по делу Шварцборда, убившего Петлюру. О том, что евреи переживали во время Петлюры, можно судить по статьям Шульгина о пытке страхом или по его книге «1920 год».

4. Моя анкета о «Сионских Протоколах» Анкета о «Сионских Протоколах» (в 1920х гг.) Вскоре после моего второго возвращения в Париж с юга России, произошло то, после чего, казалось, борьба с «Протоколами» никогда больше не будет нужна, что они разоблачены раз навсегда, и никто из искренних людей никогда не будет даже говорить об их подлинности и не будет ссылаться на них, как на документ.Я говорю о совершенно неожиданном сенсационном сообщении «Таймса», что найдена книжка французского адвоката Жоли, изданная в 1864 г., откуда были десятки страниц вставлены в «Протоколы».Одновременно с статьей «Таймса», — а некоторые даже раньше, — появились другие разоблачения по поводу «Протоколов», г-жи Радзивилл и г-жи Херблет, дю Шайла, и друг. Тогда же появились статьи, разоблачающие подделку «Протоколов», П. Н. Милюкова, Ю. Делевского и Г. Б. Слиозберга. С. Г. Сватиков сообщил интересные сведения о Рачковском и указал на его анонимные пасквили на русских эмигрантов, составленные в 1880…90х гг.Во время этих разоблачений не нашлось никого, кто бы в печати решился сказать что-нибудь серьезное в защиту подлинности «Протоколов». Поэтому-то я тогда и полагал, что больше нет необходимости с ними считаться. Но скоро я понял, что эта опасность вовсе не прошла, что еще предстоит с ними борьба. Тогда я решил по мере возможности произвести анкету о них — главным образом, среди их возможных защитников. К одним я обращался сам, а к тем, кого я не мог лично расспрашивать, я писал или поручал переговорить с ними моим друзьям.С этой моей анкетой я, прежде всего, обратился, конечно, к тем, кто так или иначе, раньше был связан с Департаментом полиции. Многих из них я лично хорошо знал и они хорошо знали меня, так как до революции 1917 г. я с ними вел многолетнюю борьбу и занимался их разоблачением, а они вели борьбу со мной. Вполне понятно, почему я для анкеты прежде всего обратился именно к ним.Сведения о том, как фабриковались и распространялись «Протоколы», могли быть, главным образом, у людей, связанных с прежней тайной русской полицией, по инициативе которой они и были сфабрикованы и вначале распространялись. Только они, если бы захотели, и могли бы сказать всю правду и о происхождении «Протоколов», и об их распространении.Не антисемиты и не причастные к сферам, где работали Рачковские, о происхождении «Протоколов» мало что-нибудь могли знать, — да и не стремились это узнать. Первые лет 20 почти никто не обращал никакого внимания на «Протоколы».Знали только то, что они были сфабрикованы охранниками для воздействия на царя, — и смотрели на «Протоколы», как на совершенно провалившееся дело.Одни из чинов Департамента полиции и охранных отделений, к кому я обращался с расспросами о «Протоколах», решительно отказывались отвечать на мои вопросы. Но другие иногда отвечали — правда, неохотно и уклончиво. Тех, кто мне отвечал, я просил мою анкету продолжить от своего или от моего имени у тех, до кого я сам не мог добраться, и только сообщить мне об ее результатах, если бы сами они не могли бы ответить в печати на мои вопросы. Я делал все, чтобы мое обращение дошло по возможности до тех, кто мог бы что-нибудь сказать нового и интересного о «Протоколах».Одни из отвечавших мне ограничивались голословным заявлением, что верят в подлинность «Протоколов», но отказывались сообщить мне какие либо сведения, которые позволяли им верить в их подлинность. Свое нежелание они, по большей части, объясняли опасением мести со стороны евреев, — даже в том случае, когда они понимали, что, отвечая мне, сами они не могли опасаться каких бы то ни было преследований.Другие цинично признавали, что они не верят в подлинность «Протоколов» 97 При этом с подчеркиванием добавляли: «конечно, не верим»

, но «Протоколы» тем не менее очень полезны для антисемитской агитации, и поэтому они не только не считают нужным. высказываться в печати против них, но очень рады их распространению.
Предо мной сейчас лежат записи ответов мне или моим корреспондентам, кто расспрашивал, например, генерала Курлова 98 Имена я указываю только уже умерших, или тех, кто сам выступал в печати с своими сообщениями о «Протоколах».

, бывшего товарища министра внутренних дел, заведывавшего одно время Департаментом полиции, ярого реакционера, антисемита, бывшего судебного следователя N., который и до сих пор является защитником подлинности «Протоколов», бывшего директора Департамента полиции Васильева. Позднее я имел возможность получить очень интересные сведения о «Протоколах» от б. начальника охранного отделения в Петербурге, генерала Г.Приведу в виде примера несколько полученных мною ответов на мою анкету,
Курлов (В Берлине).
«К сожалению, я могу вам очень мало сообщить по интересующему Вас вопросу. Я глубоко убежден, что «Сионские Протоколы» были сфабрикованы, но эта, фабрикация не относилась ко времени Рачковского, а гораздо раньше 99 Рачковский и его помощники воспользовались различными официальными материалами, сфабрикованными до них для борьбы с евреями в том, же Департаменте полиции, как, напр., запиской 1895 г., опубликованной впоследствии Г. Б. Слиозбергом.

.
В свое время я, интересуясь этим вопросом, потребовал все имевшиеся по вопросу о масонстве документы в Департамент полиции. Мне ответили, что весь материал по этому вопросу относится ко времени, когда товарищем министра внутренних дел был Оржевский. С тех пор ничего нового в Департамент не поступило. Тогда я обратился непосредственно к Рачковскому и вызвал его вечером к себе.
Рачковский дал мне понять, что «Протоколы» сфабрикованы и сказал что доложит мне о них подробно nо возвращении из деревни, куда он уехал на один день. Приехав в деревню, от умер и мне больше никогда не удалось беседовать ни с ним, ни с кем либо другим об этом.
Я твердо убежден, что «Протоколы» сфабрикованы, хотя многие сослуживцы меня неоднократно убеждали в противном».
N. (В Бельгии).
«Я лично очень хорошо знал Нилуса и глубоко убежден, что „Сионские Протоколы“ есть подлитый документ. Я неоднократно беседовал с Нилусом лично по этому вопросу и считаю, что все приведенные им доказательства подлинности „Сионских Протоколов“ не оставляют никакого сомнения в правдивости его слов. В. Л. (В. Л. Бурцев) напрасно утверждает, что они сфабрикованы. Если бы он знал все то, что знаю я, он отнюдь этого не утверждал бы. К сожалению, я не могу Вам передать всех сведений, ибо тогда меня совсем съедят. Передайте от меня В. Л., что я скоро все же собираюсь выступить по этому вопросу и дам совершенно исчерпывающий материал».
Васильев (В Праге).
«Я не считаю документы сфабрикованными всецело, но безусловно много в них переврано по усердию агентов. Не забывайте, что они переписывались в одну ночь и, конечно, могла вкрасться масса ошибок».
Впоследствии Курлов приезжал из Берлина в Париж и лично беседовал со мной о «Протоколах». Он повторил мне то, что раньше было мне прислано от него из Берлина, как ответ на мою анкету.С N. я последние годы встречался и встречаюсь до сих пор, в обстановке, когда исключена какая-нибудь неискренность или недоверие между нами. В разговорах со мной он повторял то, что написал в своей приведенной выше записке, но всегда отказывался что-нибудь привести в защиту «Протоколов». Привожу его записку потому, что она характерна для очень многих, кто с упрямством говорит о своей вере в подлинность «Протоколов», но никогда не решаются чем-нибудь подтвердить эту свою веру.
Подводя в настоящее время итоги моим разговорам и моей переписке о «Протоколах» за многие годы с теми, к кому я обращался с моей анкетой о них, могу констатировать, что ни один из тех, кто пытался защищать подлинность «Протоколов», не дал мне о них ничего заслуживающего внимания. Они даже не давали никаких указаний, где искать эти материалы, сами нигде не выступали с ответами на поставленные мною вопросы, хотя бы с полемическими против меня целями.
Но, несмотря на то, что на все эти мои обращения я не получал никаких заслуживающих внимания ответов, я за все время с 1921 г. и до самого бернского процесса о «Протоколах» в 1934…35 гг. и после него не переставал стучаться во все двери, где мне могли бы, как мне казалось, дать какие-нибудь сведения о «Протоколах» или, по крайней мере, указания, где их можно искать.При всяком обращении за материалами о «Протоколах» я подчеркивал, что для меня безразлично, что сведения о «Протоколах» будут даны мне или будут опубликованы помимо меня. Этим мне хотелось избежать мысли, что я собираю материалы исключительно для моих литературных работ и только для подтверждения моего взгляда на «Протоколы».Но даже и тогда, когда я был убежден, что те, к кому я обращался, что-то, действительно, знают о подделке «Протоколов», мне редко удавалось убедить их сказать правду о «Протоколах». Они, несомненно, чувствовали, что все, что они могли бы сказать, все послужит опровержению легенды о «Протоколах», и что это только даст мне возможность подробнее разоблачить заговор клеветы вокруг этого позорного дела.Очевидно, мы имеем дело с сознательным стремлением антисемитов замолчать историю создания и распространения «Протоколов». Это — подлинный заговор молчания для поддержания сознательной клеветы!
Я и теперь, приготовляя настоящую книгу, снова обращался с своими запросами к тем, кто претендует на то, что знает что-то о происхождении «Протоколов», хотя, как это позволял мне думать мой предыдущий опыт, я заранее был уверен, что и на этот раз никто не пришлет мне ничего ценного на мой призыв, — и сами ничего не напечатают в защиту «Протоколов».
Да и понятно, почему это так выходит. Нельзя доказать недоказуемое!
Антисемиты замалчивают фабрикацию «Сионских Протоколов» то, что русское правительство к ним относилось, как к подлогу. Разоблачения генерала Г.
Защитники «Протоколов» никогда не хотели сказать ничего из того, что они, несомненно, знают, что бы порочило «Протоколы», и что разоблачало бы тех, кто их подделывал или распространял.Такого рода сознательные «укрыватели» подлога «Протоколов» всегда имелись среди русской бюрократии, — особенно высшей и специально политической.
Мне навсегда останется особенно памятной моя попытка в последние годы узнать что-нибудь новое о «Протоколах» от бывшего начальника петербургского охранного отделения ген. Г.В начале 1915 г. я из Петербурга был сослан в Сибирь, в Туруханский край, куда правительство ссылало революционеров, побега кого оно особенно опасалось.Там, в этой ссылке, я встретил нынешнего московского диктатора Сталина и ныне уже умершего видного большевика, председателя большевицкого Совета Народных Комиссаров Свердлова. Но через несколько месяцев после прибытия моего на место ссылки, я был амнистирован и получил разрешение поселиться в Петербурге, где начальником охранного отделения и был Г.
По своей обязанности, Г. вел за мной слежку все время до самой революции, — с конца 1915 до февраля 1917 г. За мной днем и ночью ходили по пятам его сыщики и при них были извозчики сыщики. Кроме того, он подсылал ко мне сыщиков-провокаторов. Словом, по требованию Департамента полиции он организовал за мной слежку в широчайших размерах, хотя лично он, не будучи заскорузлым реакционером, понимал всю ее бессмысленность. Это дало ему возможность, действительно, изучить меня. После революции 1917 г. в бумагах охранного отделения я нашел толстую тетрадь с ежедневными донесениями его филеров, о том, куда я ходил, с кем виделся, кто у меня бывал.
После февральской революции 1917 г. очень многие из бывших жандармов и охранников были арестованы. Вчерашние господа положения оказались в руках тех, кого они еще недавно преследовали. Возбуждение против них было таково, что в тюрьме ежедневно можно было ожидать расправы с ними по личной инициативе большевицки настроенной части стражи.
С первых же дней революции я в Петрограде занял совершенно особую позицию среди моих товарищей. Я оставался, как всегда раньше, свободным журналистом и не занимал никакого официального места. От нового республиканского правительства я получил только разрешение свободно посещать арестованных бывших чинов тайной полиции в их камерах, где я мог говорить с ними с глазу на глаз. Я, таким образом, имел полную возможность расспрашивать их наедине о прошлой их деятельности, — и они охотно отвечали на мои вопросы. Я старался облегчить их положение и оградить их от угрожавшей им расправы. Таких выдающихся представителей мира охранки, как генерала Спиридовича, начальника царской охраны, или генерала Герасимова, руководителя Азефа, мне удалось на некоторое время даже освобождать из тюрьмы на свои поруки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44