- Не-а, не буду, - отмахнулся Таганка. - Сам травись.
За шесть лет в "зоне" Андрюха так и не пристрастился к излюбленному "зэковскому" вареву, в момент "сажающему" печень, почки, желудок и сердце. Даже курить не начал, предпочитая в свободное время "качаться" и лупить руками да ногами по набитому песком мешку.
- Как хочешь, - сказал Штопанный, устраиваясь перед печкой поудобнее. - Подгребай, братва, раскумаримся!
В вагончике находилось еще несколько человек - такие же отставные гимнасты, многоборцы, биатлонисты и прочее, "залетевшие" в колонию после неудавшихся попыток разбогатеть на рэкете.
Отойдя в угол, где был подвешен мешок, Таганцев разделся до пояса и принял бойцовскую стойку. Глухо зазвучали удары.
Через небольшое мутное стекло в окне вагончика можно было наблюдать за тем, как обезумевшие от усталости, холода и голода мужики копошатся в карьере, чуть ли не зубами вгрызаясь в вечную мерзлоту. На тачках везли породу к грузовому фуникулеру, а там уже ссыпали в самосвалы.
Конвойным на вышках тоже приходилось не сладко - ледяной ветер и едкая пыль не щадили никого. Но такая уж она судьба "вертухайская": "легавому" место в будке, то есть на вышке.
Беда пришла, как говорится, откуда не ждали.
Хлипкая дверь вагончика неожиданно распахнулась и внутрь, как стадо бешеных носорогов, с криками ворвались спецназовцы. Как они подобрались незамеченными, для всех оставалось загадкой. Сема Точило не отрываясь смотрел в окно, чтоб не нагрянул кто ненароком - так нет же, сподобились.
- Всем на пол!
- Лежать, мрази!
- Руки за головы!
Резиновая дубинка, скажу по секрету, игрушка не для детей дошкольного возраста и почки не железные. Потому и стонала братва, и скулила, и орала, и просила не бить, корчась на грязном полу вагончика и прекрасно понимая, что никого их мольбы и крики не интересуют.
Спустя три минуты, избитых в хлам пацанов за волосы волокли к крытому брезентом грузовику. За каждым тянулась широкая полоса крови, перемешанной с грязью.
Мужики, приостановив работу, наблюдали за этой картиной со стороны. Кто с сочувствием, кто со страхом в глазах. Но преобладающее большинство составляли те, кто не скрывал своего злорадства:
- Получили, понтярщики! Дармоеды!
- И поделом! Хватит на мужицких шеях сидеть!
- Борзота бандитская! Кровососы!
Отчасти, наверное, правы были эти придавленные судьбой бедолаги. Каждый из них вынужден был вкалывать за себя, за дрыхнущего в бараке "законника" и за братка из бандитов. Иначе можно было и "пайки" вечерней лишиться, и право на очередное свидание с женой потерять (это раз в год-то!), и даже загреметь в ШИЗО. А за что?! За то, что блатные и бандюги ставят себя выше других?!
С другой стороны, братва честных работяг и на воле не трогала ("бомбили" только жирующих кооператоров), и в лагере не "доставала", - чего с них взять, кроме анализов. Выбор у каждого свой: не хочешь работать, будь готов отсидеть в штрафном изоляторе, получить по зубам в "пресс-хате", отлежаться в лагерной больничке с множественными переломами и отбитым ливером. А боишься резиновой дубинки контролера - выходи на работу, будь как все.
- Вот и жрите говно свое, сволочи! - доходяга Чумаченко по кличке Чума, получивший срок за то, что по пьяни сбил на своем "запорожце" столетнюю бабку, выругался в сторону братвы, смачно выплюнул последний зуб. - Гы-гы! - хохотнул дебело. Кряхтя, присел на корточки, поднял с земли черно-желтый резец с крупным крючковатым корнем и принялся внимательно рассматривать его со всех сторон, как будто нашел, как минимум, алмаз в двадцать каратов. - Гы-гы! Мужики! Посмотрите! - зашамкал он беззубым ртом, подзывая других горемык, - ха-ха-ха! Здоровый какой! Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! - Смех его стал громким, писклявым и истеричным. - Огромный-то какой! - Несчастный Чума безуспешно попытался вставить выпавший зуб обратно в воспаленную кровоточащую десну, но промерзшие пальцы не слушались, резец упал на стылую каменистую почву. А мужичок в голос разрыдался. Из глаз брызнули слезы, потекли по щекам, оставляя на черной от пыли коже светлые полоски.
…Бесчувственных пацанов закинули в кузов грузовика, как мешки с картошкой.
Взревел дизельный двигатель, и машина тронулась в сторону колонии.
Ночь на "зоне" - липкая тварь. Стоит упасть на жесткую казенную койку и прикоснуться щекой к плоской, набитой соломой, подушке, как она сразу же обволакивает тебя теплой кисельной массой, затягивая в кошмарные сновидения, безжалостно терзает душу и тело, не отпуская до самого утра.
Но сегодня ночь была иной. Впервые за шесть лет Таганке не снились кошмары.
Во сне к нему пришла Танька - продавщица из привокзального киоска.
Тогда, в 1984-м, в Москве на "трех вокзалах" только начали открываться кооперативные ларьки. Торговали всякой мелочью: дырявыми польскими презервативами и гнилыми марокканскими бананами, китайскими пистолетами "ТТ" и американской жевательной резинкой, успешно произведенной в подмосковных Солнцеве или Люберцах. Братва, понятное дело, взяла эти торговые точки под свой контроль. И Андрей как-то наведался к Таньке "за долей малой", которую торговка должна была еженедельно "отстегивать" пацанам "за охрану".
Маленькое окошко киоска оказалось закрытым, болталась табличка "Обед". "Мы пойдем другим путем", - подумал Таганка и обошел строение.
- Привет, Танюха! - браток без стука открыл дверь ларька и шагнул внутрь.
Как шагнул, так и замер, проглотив язык. Девчонка в это время примеряла черные колготки-"сеточку". На голую попу примеряла. Случайно так все по времени совпало или деваха нарочно ждала появления Андрея, о том новейшая история страны стыдливо умалчивает. Но в ту секунду, когда реальный пацан Андрюха Таганка, совершенно обалдев, замер на пороге киоска, Танечка стояла, как та избушка на курьих ножках, - к лесу передом, к Андрюхе задом. И - чуть-чуть наклонившись…
С этого самого места и начинался Андреев сон, нагло и развратно свалившийся на его "зэковскую" подушку.
Не нужно быть Нострадамусом, чтобы с ходу предсказать, что произошло, когда Андрей узрел избушку, то есть Танюшку, плавно и зазывающе покачивающую бедрами в крупную сеточку. Если на окне киоска висела табличка "Обед", это, ясный пень, вовсе не означало, что браток с продавщицей обедали.
Киоск возмущенно скрипел и энергично раскачивался из стороны в сторону, грозясь внезапно обрушиться. Андрюха мощно потел на Татьяне. Татьяна от удовольствия кричала, как резаная, напрочь позабыв о своей священной миссии обеспечения москвичей и гостей столицы товарами, блин, широкого потребления.
Прохожие, оказавшиеся волей случая неподалеку, шарахались в стороны, опасливо косясь на ларек и бормоча что-то вроде "грабят", "убивают" или "насилуют".
Молоденький постовой милиционер, узрев подозрительно качающийся торговый павильон, отважно ринулся на защиту кооперативной собственности.
- Всем оставаться на местах! Руки вверх! Милиция! - бдительный страж порядка ворвался в киоск и передернул затворную раму пистолета Макарова.
В народе таких людей называют очень точно - кайфоломами.
Андрюха, пардон за пикантную подробность, не успел кончить. А у Танюшки от пронзительного милицейского крика случился шок.
Читатель с медицинским образованием и без подсказки автора сообразит, что должно было произойти в результате такого вот неожиданного вторжения представителя правоохранительных органов в интимную жизнь двух добропорядочных советских граждан. Иным же растолкуем. Ту часть Танюшкиного организма, в которую с разбегу проник Андрюха, со страху немедленно переклинило. Таким образом, известная, пятая по счету, конечность Таганки оказалась намертво зажата, будто в железных тисках.
Руки вверх поднять было, конечно, можно. Но вот освободиться от других "объятий" - никак. Скрещенных собачек на улице видели? Вот-вот! То же самое произошло и с нашей "сладкой парочкой".
Пришлось менту вызывать "скорую". Из киоска Татьяну и Андрея выносили на одних носилках, как сиамских близнецов, так и не сумев разъединить их. Вдобавок ко всему, новые Татьянины колготки-"сеточки" почему-то оказались разорванными в хлам, и Таганка в них основательно запутался, словно карась в рыбацких сетях.
Липкая ночь внезапно оборвалась.
- Подъем! Строиться в проходе!
В бараке неожиданно зажегся свет. Контролеры шли между кроватями и лупили резиновыми палками по металлическим спинкам.
"Зэки" соскакивали со своих лежбищ и сноровисто одевались.
Перед строем вышагивал начальник оперативной части капитан Зубарев.
Прапорщики-контролеры принялись "шмонать": переворачивать вверх дном постели и прикроватные тумбочки заключенных.
Странное дело: о предстоящем "шмоне" даже воров никто заранее не предупредил.
В процессе обыска у кого-то обнаруживали порнографические игральные карты, у кого-то "пайку" белого хлеба, у кого-то недопитый одеколон "Красная Москва". В общем, все по мелочам. Никаких сногсшибательных результатов внеплановый обыск не принес. Тогда к чему была вся эта канитель?
- Таганцев! - гаркнул Зуб.
- Здесь, - ответил Андрей из второй шеренги.
- Ко мне в кабинет! - приказал Зубарев.
Проходя мимо притихших "зэков", Андрюха кожей чувствовал, как на него смотрят. Взгляды прожигали его насквозь.
- Шакал! - негромко прошипел Садовник.
- Всем - отбой! - выкрикнул старший прапорщик Легавко, когда Таганцев и Зубарев покинули барак.
- Чего такой смурной? - по-приятельски улыбнулся начальник оперчасти. - Присаживайся.
Андрей, однако, продолжал стоять.
- Садись, тебе говорят! - опер ногой придвинул Таганке стул. - Давай-ка чайком побалуемся, - предложил он уже более мягким тоном.
На столе появился электрочайник, заварка, бутерброды с колбасой и рафинад.
- Может, ты выпить хочешь? - Зубарев достал из нижнего ящика стола бутылку водки и разлил по полстакана.
- Я пить не буду, - произнес Андрей, отодвигая спиртное.
- Ах, милок! - воскликнул Зубарев. - Куда ты денешься! Конвой!
В кабинет вбежали двое огромных сверхсрочников и без лишних церемоний повисли у Андрея на руках. Зубарев же спокойно подошел ближе, задрал Таганке голову и молча влил в раскрытый рот водку.
- Вот теперь - хорошо! - произнес довольно. - Закусывай!
В это время в умывальнике жилого барака собрались Садовник, Чугун и Баян.
- С каких это хренов Зуб к себе Таганку позвал? - спрашивал Садовник.
- Уж, наверное, не просто лясы точить! - высказался Баян. - Может, прав был Чижик вчера, и Таганка на самом деле сука?
- Да нет, братва, вряд ли, - сомневался Чугун. - Я Таганку с первого дня отсидки знаю. Да какое там! Помню еще с Вологодской пересылки. Борзой он. С конвоем в "Столыпине" так поцапался, что еле жив остался.
- Не заметил я, что он борзой, - возразил Садовник. - Тихо живет, никого не трогает. А в тихом омуте, говорят, черти водятся.
- Что тихий - это правда. - Вновь заговорил Чугун. - Зря в бутылку не полезет. Но ты тронь его - бес проснется! А вот подляны за ним не знаю, врать не буду.
- Чугун! - повысил Садовник голос. - Я чего-то не понял, ты за Таганку, что ли, мазу держишь?! Вы, может, скорешиться успели за моей спиной, а?!
- Ни за кого я мазу не держу, - насупился Чугун. - Я за справедливость всегда.
- Ну, а за справедливость, тогда хлебало закрой! - с раздражением рявкнул Садовник. - Здесь пока что я решаю, где справедливость!
- Решай… - Махнул Чугун безразмерной рукой-граблей и склонился над рукомойником, плеснув себе в лицо пригоршню холодной воды.
- Братва! - в умывальник с бешеным криком вбежал Чижик. - Таганка - "стукач"! Точно - козлище рваный! Он нашу "дурь" Зубу сдал!
- Гонишь! - не поверил своим ушам Садовник.
- Да бля буду! Я сам видел!
А "события", о которых в истерике сообщил "авторитетам" Чижик, развивались следующим образом.
В кабинете капитана Зубарева было крепко накурено. Начальник оперчасти тянул одну сигарету за другой, пока сверхсрочники-контролеры вливали в рот Таганки все новые и новые порции водки. Андрей уже с трудом держался на стуле, окружающее виделось, как в тумане, к горлу подкатывал ком тошноты.
- Красавец! - улыбался Зубарев. - То, что надо! Теперь пора и прогуляться.
Андрея подняли на ноги и подтолкнули к двери. Капитан шагнул следом.
Вдвоем они вышли на улицу, медленно прошлись по территории административного блока, отгороженного от жилой зоны. Минуя КПП - контрольно-пропускной пункт - пошли мимо бараков, в которых жили заключенные. Таганка с трудом передвигал ноги, а капитан указывал, куда следует идти.
Из слов Чижика следовало, что Зуб и Таганка направились к хозяйственному блоку, туда, где располагались овощехранилища. Сам "шестерка", как он уверял, в это время вышел по нужде и невольно стал свидетелем ночной прогулки "зэка" Таганцева и начальника оперчасти.
- Я за туалетом спрятался! - взволнованно рассказывал Чижик. - Смотрю - они на хозблок пошли. А через три минуты - обратно. А Зуб в руках черный сверток нес! Тот самый, который Баян на хранилище заныкал! Как только Зуб с Таганкой ушли, я сам на хозблок рванул. "Нычку" нашу проверил - нет "дури"! Зуб забрал! А откуда Зубу знать, где мы "траву "прятали?!
- Чижик, - Садовник налившимися кровью глазами посмотрел на "шестерку", - Таганка твой. Замочи гниду.
- Я его зубами разорву! - ощерился Чижик ртом, в котором и оставалось-то зуба два-три, не более.
- Пошли в каптерку, - распорядился Садовник.
Из умывальника вышли все, за исключением Чугуна. Он остался, чтобы выстирать тельняшку. И как только Садовник, Баян и Чижик удалились, сюда, шатаясь, вошел Андрей.
- Жив еще? - скосился на него Чугун.
- Не понял… - Таганка, прищурившись, посмотрел на "авторитета".
- Когда поймешь, поздно будет, - хмуро пробурчал Чугун. - Садовник "приговорил" тебя. На "рывок" тебе надо, иначе кончат здесь за милую душу.
"Рывок" означало - побег. За месяц до законного освобождения только сумасшедший согласится бежать из лагеря. За попытку побега дадут еще три года колонии. Чего ради рисковать?
С другой стороны, Чугун - вор конкретный и зря языком "трещать" не станет. Каким бы пьяным Андрей сейчас ни был, но к словам Чугуна отнесся с полным пониманием и серьезностью.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5