Ей бы, бля, лучше поторопитца, потому што время-то тикает. И вот я, нах, сижу, пялюсь в этот огромный телик, я теперь его вообще не выключаю. Можно, конечно, и этот мудацкий ящик переключить на Скай, но сегодня я буду смотреть игру в пабе. Мне там атмосфера нравитца.
Я все думаю о Пасхе и об этом животном, бля. Это было сто лет назад, и вроде как даже все говорили об этом деле, но обычная в таких случаях шняга: кто-нибудь видел группу молодых людей, выходящих из паба… и бла-бла-бла. Хорошее время, штобы кого-нибудь замочить, всенародный, бля, праздник. Людям есть о чем думать, кроме как о каком-то там трупаке. Иногда мне кажетца, што было бы очень неплохо опять повидатца с Чарли и двумя этими старыми пердунами, штобы убедитца, што они там ничего лишнего не напиздели.
Потому што я сделал этот мир чище, бля, потому што такие твари должны подыхать, они не заслуживают того, чтобы жить, так мне кажетца. Да. Полиция, если бы у них там была возможность говорить начистоту, сказала бы вам то же самое. Я согласен с этой газетой, как ее, «Новости со всего мира». Только скажите нам, где живут эти ублюдки, и мы уничтожим их всех. Сразу решим эту проблему, бля, раз и навсегда. Как с этим психованным Мерфи… приятель, бля, называетца… как и с Рентоном… этому пидору я ваще вырву сердце и еще помочусь в дырку, которая получитца.
Вот так. А потом начинаешь переживать. Волноватца, што ты превращаешься в одного из них. Психи гребаные, как в Америке. Так они говорят.
А потом смотришь книгу, эту мудацкую Библию, стало быть. В тюрьме этого было навалом. Понятия не имею, какой мудак вообще может читать это дерьмо, иже еси, сие есть хорошо, бля, там даже язык какой-то завернутый, да. Но мне говорили, што если типа по Библии, так Господь Бог создал человека по своему образу и подобию. Так што я так понимаю, што не пытатца стать Богом — это получаетца охуительная ошибка, мне опять же так кажетца. Так што все правильно, я Господа Бога изображал, когда убил этого извращенца. Ну и хуйли?
Я щелкаю пультом, но по этому блядскому телевизору везде показывают одно и то же: извращенцы, педофилы, пидоры, куча всякого дерьма. Какой-то ублюдочный пидор-психолог говорит, што они все тоже когда-то подверглись насилию, поэтому все так и получаетца. Дерьмище. Насилию, блядь, подвергаетца хренова туча народу, но не все они становятца мудаками. Так што можно вообще сказать, што я типа сделал ему хорошо, этому пидору, потому што иначе он бы еще хренову тучу раз подвергся насилию, тюряга там, и все такое. Так што куда ни глянь, со всех сторон получаетца, што все правильно сделал.
От сидения дома у меня едет крыша, и хрен знает, куда подевалась эта баба притыренная, так што я выхожу на улицу, штобы купить газету. На улице холодно, блядь, так што я быстренько возвращаюсь с газетой домой. Обычное дерьмо, но тут я вижу одну статью, и…
ПИЗДЕЦ
У меня сердце заходитца, потому што я читаю следующее:
НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ ОХОТЫ ЗА ГОРОДСКИМ УБИЙЦЕЙ
Полиция все еще ищет улики по делу об убийстве жителя нашего города, произошедшем в общественном заведении Лейта. Полицейские заявили, что они получили анонимный звонок от человека, который поделился с ними «интересной» информацией. Они просят звонившего связаться с ними. В четверг, перед пасхальными праздниками, житель Эдинбурга Гари Чизхолм (38) был найден мертвым на полу в одном из пабов Лейта. Владелец этого паба Чарли Винтере (52) находился внизу, менял бочки в подвале, когда услышал крики, доносившиеся из бара. Он побежал наверх и увидел мистера Чизхолма, который лежал на полу с перерезанным горлом, и двух молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет, которые убегали с места происшествия. Он попытался помочь мистеру Чизхолму, но было уже слишком поздно.
По поводу новой информации следователь Дуглас Гиллман заявил следующее: «Да, мы получили дополнительную информацию по этому делу, однако мы не знаем, будет она нам полезной или же наоборот. Мы просим мужчину, который нам звонил, связаться с нами».
Между тем скорбящие родственники жертвы пытаются привлечь к расследованию этого дела как можно больше представителей общественности. Его сестра, миссис Дженис Ньюман, сказала: «Гари был замечательным человеком, он был просто святым. Я не понимаю, как может кто-то прикрывать монстра, который убил моего брата».
Если у вас есть информация, касающаяся этого преступления, наш контактный номер 0131-989-7173.
Дерьмо какое. Это первое, што мне сказали в тюряге: если полиция делает что-то подобное, значит, они в тупике и таким образом пытаетца привлечь внимание к делу. Потом я думаю про этого пидора, Второго Приза, — я его уже хер знает сколько времени не видел и не слышал. Алкаш сраный, дерьмо недоделанное, еще один так называемый друг…
ЕБАТЬ БОГА В ДУШУ
Я не верю во все это религиозное дерьмище, от этих ублюдков еще больше проблем, чем от извращенцев, а в Ирландии так и вообще. Давно доказано, што все священники — те же самые извращенцы и все такое, так што если задуматься над всем этим, получаетца любопытная картинка. Мерфи — покойник. Вот основная проблема некоторых уродов: они никогда не думают головой, прежде чем што-то делать. Мозгов у них нет ни хуя.
Приходит Кейт, она делает мне чай и укладывает ребенка, а потом идет в ванную мыть голову. Теперь она ее сушит. Я ни хуя не понимаю, зачем ей проделывать всю эту поебень с волосами, если она остаетца дома. Может быть, это она к утру готовитца, для работы, в этом своем сраном магазине одежды. Бля буду, есть какой-нибудь пидор, который работает там же или в каком-нить еще магазине поблизости, какой-нибудь пидор, который положил на нее глаз. Такой смазливый мальчишечка, типа нашего Психа, у таких обычно никакой совести ни хуя нет, они просто пользуют женщин и все.
Если только она не положит глаз на такого, как он. Что заставляет меня задуматца.
— Ты помнишь, што у нас было, когда мы с тобой познакомились? — спрашиваю я.
Она смотрит на меня и выключает фен.
— Ты о чем? — говорит она.
— Ну, когда мы в первый раз занимались сексом и все такое?
Теперь она смотрит на меня так, как будто до нее наконец доперло, о чем я говорю. То есть она думает об этом и все такое.
— Это было сто лет назад, Френк. Ты тогда только вышел из тюрьмы. Это не имеет значения, — говорит она, слегка поморщившись.
— Теперь не имеет. Зато имеет значение другое — знает ли про это еще кто-нибудь? Ты ведь никому ничего не рассказывала, а?
Она закуривает сигарету.
— Нет.
— Даже этой сучке Эвелин? — уточняю я. И прежде чем она успевает ответить, я говорю: — Потому што я знаю, што бывает, когда бабы собираютца вместе. Они начинают трепатца. Так ведь?
И вот тут она задумывается как следует. Ей бы лучше мне не врать, бля, ради ее же блага.
— Нет, об этом я никому не рассказывала, Френк. Это личное, да и случилось все это давным-давно. Я и думать об этом забыла.
Ага, она, значит, об этом не думает. Она думать забыла о том, што провела две недели с парнем, который даже выебать ее не мог как следует. Хуя с два она об этом не думает.
— Значит, вы, бля, об этом не говорите, ты и эта блядь Эвелин и эта еще, с волосами, как, бля, ее зовут…
— Рона, — говорит она.
— Ну да, бля, Рона. Ты што, хочешь сказать, што вы об этом не говорите? О своих мужиках и все такое?
Глаза у нее становятца большие и испуганные. Интересно, бля, чего это она так боитца?
— Ну да, говорим, — отвечает она. — Но не о таком…
— Не о каком?
— Ну, не обо всяких интимных вещах, о том, што происходит в постели.
Я пристально смотрю ей в глаза.
— Значит, ты не разговариваешь со своими подругами о том, што у нас с тобой происходит в койке?
— Разумеетца, нет… а што такое Фрэнк? Што случилось? — спрашивает она.
Я тебе, бля, сейчас расскажу, што случилось.
— Ладно, а што по поводу того раза, когда мы всей кодлой сидели в «Черном лебеде», помнишь? Там еще Эвелин была, и эта, с волосами, как, ты сказала, ее зовут?
— Рона, — говорит она, явно нервничая. — Но Френк… Я щелкаю пальцами.
— Рона, ну да, бля. Так, теперь помнишь того урода, с которым ты была до меня, которого я тогда отпиздил в городе? — спрашиваю я, глаза у нее становятца, словно два блюдца. — Я помню, мы тогда в «Черном лебеде» были, и ты сказала, што он все равно был полным дерьмом в постели, ведь ты так тогда сказала, помнишь?
— Френк, это глупо…
Я показываю на нее пальцем.
— Отвечай на вопрос, бля! Ты это говорила или не говорила?
— Ну да… но я сказала так, потому што… я была рада, што мы расстались… я была рада, потому што у меня появился ты!
Рада, што у нее появился я. Рада была расстатца с этим пидором.
— Так, значит, ты это просто так сказала, ради красного словца. Штобы произвести впечатление на своих недоебанных подруг.
— Нуда! — Она торжествует, ей кажетца, што она наконец сорвалась с крючка.
Она не понимает, што таким образом она только што загнала себя еще глубже в это дерьмо. Все эти драные бляди просто не умеют держать язык за зубами, и поэтому вляпываютца по самые уши.
— Так. Значит, это было вранье, и он не был дерьмом в постели. Он был просто великолепен. Он был, бля, куда лучше меня. Так, што ли?
Она почти плачет.
— Да нет, нет, я имею в виду… не важно, какой он был в постели, я сказала это только потому, што я его ненавижу… потому што я была рада избавитца от него. Не важно, хорош он был в постели или нет.
В ответ на это я только улыбаюсь.
— Значит, ты это сказала только потому, што у вас все закончилось.
— Ну да.
Она порет херню. Это ей не поможет.
— А што случитца, если мы с тобой разбежимся? Если у нас все закончится? Ты начнешь говорить то же самое про меня, во всех кабаках по всему Лейту? Так, што ли?
— Нет… нет… все не так… Я ее предупредил, бля: Што… ну, разумеетца, не рассказывала. Это только между нами. Кому какое дело.
— Правильно, — говорю я. — То есть ты никому ничего не говорила?
— Нет.
— Даже этой сучке Эвелин? — уточняю я. И прежде чем она успевает ответить, я говорю: — Потому што я знаю, што бывает, когда бабы собираютца вместе. Они начинают трепатца. Так ведь?
И вот тут она задумывается как следует. Ей бы лучше мне не врать, бля, ради ее же блага.
— Нет, об этом я никому не рассказывала, Френк. Это личное, да и случилось все это давным-давно. Я и думать об этом забыла.
Ага, она, значит, об этом не думает. Она думать забыла о том, што провела две недели с парнем, который даже выебать ее не мог как следует. Хуя с два она об этом не думает.
— Значит, вы, бля, об этом не говорите, ты и эта блядь Эвелин и эта еще, с волосами, как, бля, ее зовут…
— Рона, — говорит она.
— Ну да, бля, Рона. Ты што, хочешь сказать, што вы об этом не говорите? О своих мужиках и все такое?
Глаза у нее становятца большие и испуганные. Интересно, бля, чего это она так боитца?
— Ну да, говорим, — отвечает она. — Но не о таком…
— Не о каком?
— Ну, не обо всяких интимных вещах, о том, што происходит в постели.
Я пристально смотрю ей в глаза.
— Значит, ты не разговариваешь со своими подругами о том, што у нас с тобой происходит в койке?
— Разумеетца, нет… а што такое Фрэнк? Што случилось? — спрашивает она.
Я тебе, бля, сейчас расскажу, што случилось.
— Ладно, а што по поводу того раза, когда мы всей кодлой сидели в «Черном лебеде», помнишь? Там еще Эвелин была, и эта, с волосами, как, ты сказала, ее зовут?
— Рона, — говорит она, явно нервничая. — Но Френк… Я щелкаю пальцами.
— Рона, ну да, бля. Так, теперь помнишь того урода, с которым ты была до меня, которого я тогда отпиздил в городе? — спрашиваю я, глаза у нее становятца, словно два блюдца. — Я помню, мы тогда в «Черном лебеде» были, и ты сказала, што он все равно был полным дерьмом в постели, ведь ты так тогда сказала, помнишь?
— Френк, это глупо…
Я показываю на нее пальцем.
— Отвечай на вопрос, бля! Ты это говорила или не говорила?
— Ну да… но я сказала так, потому што… я была рада, што мы расстались… я была рада, потому што у меня появился ты!
Рада, што у нее появился я. Рада была расстатца с этим пидором.
— Так, значит, ты это просто так сказала, ради красного словца. Штобы произвести впечатление на своих недоебанных подруг.
— Нуда! — Она торжествует, ей кажетца, што она наконец сорвалась с крючка.
Она не понимает, што таким образом она только што загнала себя еще глубже в это дерьмо. Все эти драные бляди просто не умеют держать язык за зубами, и поэтому вляпываютца по самые уши.
— Так. Значит, это было вранье, и он не был дерьмом в постели. Он был просто великолепен. Он был, бля, куда лучше меня. Так, што ли?
Она почти плачет.
— Да нет, нет, я имею в виду… не важно, какой он был в постели, я сказала это только потому, што я его ненавижу… потому што я была рада избавитца от него. Не важно, хорош он был в постели или нет.
В ответ на это я только улыбаюсь.
— Значит, ты это сказала только потому, што у вас все закончилось.
— Ну да.
Она порет херню. Это ей не поможет.
— А што случитца, если мы с тобой разбежимся? Если у нас все закончится? Ты начнешь говорить то же самое про меня, во всех кабаках по всему Лейту? Так, што ли?
— Нет… нет… все не так… Я ее предупредил, бля:
— Вот и славненько! Потому што, если ты хотя бы словом об этом обмолвишься, от тебя ничего не останетца. Вообще ничего, даже мокрого места, бля!
Она смотрит в сторону детской, потом опять поворачиваетца ко мне. И начинает реветь. Она что себе думает?! Што я собираюсь што-то такое сделать с ее блядским ребенком, как будто б я, бля, извращенец какой-то?!
— Слушай, — говорю я. — Не плачь, Кейт, перестань…, слушай, я не хотел тебя обидеть. — Я подхожу к ней и обнимаю. — Просто понимаешь, есть очень много людей, которые меня ненавидят. И эти пидоры всякое про меня болтают, за моей спиной… всякое дерьмо… и посылают мне всякое дерьмо… по почте… не надо давать им оружие, понимаешь… вот я о чем говорю, бля… просто не надо давать им оружие, которое они смогут использовать против меня…
Она прижимаетца ко мне и говорит:
— От меня никто не услышит про тебя ничего плохого, Френк, потому што ты хорошо ко мне относишься и не бьешь меня, но, пожалуйста, не заставляй меня тебя боятца, как сегодня, Френк, потому што он то же самое делал, а я так не могу, Френк… ты ведь совсем не такой, как он, Френк… он был полным дерьмом…
Я сажусь и прижимаю ее голову к своей груди:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71