— Все в порядке. У кошки есть временный дом, — говорит она.
Урод жутко рад, что все так славно устроилось, и мы договариваемся, когда он привезет животину в Толкросс. Когда мы с ним расстаемся, я чувствую, как ужасная ярость пробивается сквозь мое оцепенение, разъедая меня изнутри. Я собираюсь с духом и звоню на мобильный моему деловому партнеру.
— Саймон, привет. Как дела?
— Ты где?
— Не имеет значения. Ты уверен, что Бегби все еще в тюрьме? Мне тут сказали, что его давно выпустили.
— И кто те енто сказал?
Показушный переход Психа на шотландский народный звучит очень уж неубедительно.
— Это не важно.
— Не, енто гон. Насколько я знаю, он еще сидит. Лживый мудак. Я отключаюсь, иду вниз по Грассмаркет и вверх по Уэст Порт по направлению к Толкроссу, лихорадочные мысли проносятся у меня в голове, и самые жуткие чувства раздирают меня изнутри.
56. «…а он лежит у меня на плечах…»
Я, кажется, привязалась к Заппе, к коту, который у нас поселился. Я с ним занимаюсь кошачьей гимнастикой. Есть такая гимнастика, называется кэтфлексинг, на прошлой неделе по телевизору была передача, по Четвертому каналу. Я поднимаю его тридцать раз в позе номер один, когда я приседаю, а он лежит у меня на плечах, как воротник. Потом — приседания в позе номер два, когда я поддерживаю его под животиком одной рукой и под грудкой — другой. По тридцать повторов с каждой стороны.
Входит Лорен и удивленно таращится на меня.
— Никки, что это ты делаешь с бедным котом?
— Занимаюсь кошачьей гимнастикой, — объясняю я, испугавшись, как бы она не подумала, будто я еще и зоофилией страдаю. — Когда ты ведешь напряженную жизнь, домашние животные обычно испытывают недостаток внимания, так что это — хороший способ для поддержания формы и восстановления дефицита общения с котом. Ты выполняешь физические упражнения, что всегда полезно, а животное не чувствует себя заброшенным. Хочешь, попробуй сама, — говорю я, опуская котяру на пол.
Лорен в сомнении качает головой, а мне уже пора уходить — мы сегодня снимаем последнюю порносцену с Терри, Мел и Кертисом в роли запасного ебаря. Я еду в Лейт, потому что мы договорились встретиться на квартире у Саймона.
У Кертиса на лице придурочная улыбочка. Вообще-то мальчик не сказать чтобы совсем безнадежный, худо-бедно его можно натаскать, по крайней мере в том, что касается секса. Он ходит за мной и Мел, как больной щенок, который выпрашивает еду, или, в данном конкретном случае, пизду. Хотя это, наверное, не совсем справедливо. Мальчику хочется большего. Он хочет любви, хочет принадлежать к какому-то кругу, хочет, чтобы его приняли за своего. На самом деле мы все хотим того же, только Кертис более искренен и бесхитростен в своих желаниях. Он очень хочет понравиться нам. Даже не так, не просто понравиться — ему хочется, чтобы мы его полюбили. Со своей стороны, мы смеемся над ним, причем иногда наши шутки выходят на грани жестокости.
Почему? Это мы так наслаждаемся своей властью или это все из-за того, как сказала бы Лорен, что мы ненавидим то, что мы делаем?
Нет, как я уже говорила, в Кертисе мы узнаем себя. Вроде как он — вариация нас самих, только более жалкая, напрочь лишенная чувства собственного достоинства. Печальный странник в вечных поисках чего-то такого — который так и не нашел, что искал. Но у Кертиса еще есть время. А у нас времени все меньше и меньше. Может быть, это как раз и влияет на наше к нему отношение. Мне кажется, я до сих пор еще чувствую его у себя между ног. Штучка у меня аккуратная, маленькая, и я никогда не думала, что в меня поместится такое. Иногда я сама на себя поражаюсь.
— Тебе нравится? — спрашиваю я, подставляя ему под нос свою шею.
— Ага, пахнет зыко.
— Я научу тебя пользоваться парфюмерией, Кертис. Я тебя многому научу. А потом, когда я стану старой и мудрой, а ты все еще будешь красивым молодым мужчиной, не пропускающим ни одной девственницы в этом городе, причем все девочки — как минимум вдвое моложе тебя; как и должны поступать все состоятельные пожилые мужчины, ты будешь меня вспоминать добрым словом. И будешь ко мне относиться, как к человеку. И не будешь меня обижать.
Мел улыбается, прихлебывая красное вино. Скорее всего она даже не понимает, насколько я сейчас серьезна.
Кертис же, кажется, ужасается моей фантазии.
— Я не буду тебя обижать, никогда-никогда! — Он почти пищит.
Эти молоденькие мальчики, такие сладкие, нежные сердцем — какие же из них вырастают чудовища! Но с годами, на склоне лет, они, как правило, снова становятся милыми, добрыми и воспитанными. Вот только Псих Саймон об этом не знает. И он тоже многому учит Кертиса, и мне далеко не всегда нравятся те уроки, которые он ему преподает.
Рэб и команда спускаются вниз и устанавливают камеры. Но Кертис — он такой милый. Он отказывается трахать Мел в задницу.
— Это грязно и нехорошо, я не хочу занимацца такими делами.
— Хорошо сказано, Кертис, — говорю я, а Мел говорит со значением:
— Мне это вовсе не в лом, Кертис. Саймон вдруг заявляет:
— Ладно, давайте пока это оставим. — Он смотрит на часы. — Собирайтесь, ребята, мы идем в кино!
Мне интересно, в какую игру он играет, Рэб начинает бурчать, но Саймон вытаскивает нас наружу, усаживает в машину и везет в Дом кино, где идет ретроспектива фильмов Скорсезе. «Бешеный бык» с Робертом де Ниро.
После кино мы идем в бар, и Кертис поворачивается к Саймону, совершенно очарованный:
— Это было великолепно!
Саймон собирается что-то сказать в ответ, но я быстро встреваю:
— Так зачем ты нас туда потащил? — говорю я. — Явно не просто так.
Саймон как будто меня и не слышит, он обращается к Кертису:
— Ты актер, Керт. Де Ниро актер. Думаешь, ему хотелось навешивать на себя всю эту тяжесть и шататься там, как колобок? Думаешь, ему хотелось, чтобы его побили на ринге? Нет. Но он все делал как надо, потому что он — актер. Он что, орал на Скорсезе на съемках, что, мол, «это грязно», или «это больно», или «это холодно, далеко и вообще вы меня эксплуатируете»? Нет. Потому что он — актер, — говорит он с нажимом и вдруг смотрит на Мел. — Это к тебе не относится, Мел, потому что ты не примадонна.
Теперь я вижу, что он выделывается не только перед Кертисом, но и передо мной тоже. Это же очевидно. Прямо само лезет в глаза — как эрекция Терри.
— Мы не актеры, мы занимаемся порнографией, — говорю я ему. — Нам нужно установить нашу собственную…
— Нет. Все это дерьмо для среднего класса. Только до сливок общества еще не дошел тот факт, что порнография теперь — удел большинства. Девственники продают порнофильмы. Грег Дарк ставит видео Бритни Спирс. Порнографические журналы, журналы для мужчин и журналы для женщин — все то же самое. Даже сдержанное, цензурированное Британское телевидение издевается над нами, намекая на это самое. Молодежь как потребитель уже не видит разницы между порнографией, развлечениями для взрослых и развлечениями для всех возрастов. Точно так же, как они не делают разницы между употреблением алкоголя и употреблением наркотиков. Если тебе это важно — пожалуйста, если нет — то и не надо. Тут все очень просто.
— А тебе не кажется, что это как-то звучит… слишком уж свысока… когда ты объясняешь Керту, что думают молодые люди? — говорю я, но получается у меня совершенно неубедительно. Тем более что Саймон на сто процентов уверен в своей правоте.
— Я говорю о том, как все это видится мне. Я пытаюсь снять фильм.
— Так что согласие или несогласие людей, которые у тебя снимаются, для тебя ничего не значит?
— Согласие и несогласие — это все относительно. А если нет, как же тогда нам расти и развиваться? Как нам эволюционировать? Развитие — оно есть всегда. Должно быть. Смена взглядов с течением времени, и все такое. Согласие — понятие эластичное, я бы сказал.
— А вот мой анус, он не эластичный, Саймон. И придется тебе с этим как-то смириться.
— Никки, вопрос не в этом. Если ты не хочешь анального секса, хорошо. Ты в своем праве. Но как режиссер этой кинокартины я оставляю за собой право ненавязчиво так указать одной из моих ведущих актрис, что она строит из себя непрофессиональную недотрогу, — улыбается он.
Если он думает, что он выиграл этот мудацкий спор, то он в корне не прав.
— Мы, между прочим, ебемся по-настоящему, а не делаем вид, что ебемся. У нас тут самые что ни на есть настоящие сексуальные отношения. А в таких отношениях главное — это согласие. Если нет согласия, это уже не отношения, а принуждение или насилие. Вопрос номер один: хочу ли я, чтобы меня изнасиловали для того, чтобы сделать фильм? Ответ — нет. Может быть, кто-то другой смотрит на это иначе. Но это их дело, — говорю я, старательно избегая смотреть на Мел. — Вопрос номер два: захочешь ли ты стать насильником для того, чтобы снять этот фильм?
Он смотрит на меня широко открытыми глазами.
— Я не буду заставлять людей делать то, чего им не хочется. Ни под каким видом.
Я почти верю ему — до тех пор, пока не подслушиваю, что он говорит Кертису под кокаином в такси, когда мы едем обратно в Лейт.
— Если задействован только член, это ебля и ничего больше. А заниматься любовью — это совсем другое. Когда любовь, это не только тело, но и душа. Члену бы только где поебатца. На самом деле я тебе больше скажу: член может стать твоим злейшим врагом. Почему? Потому что члену всегда нужна дырка. А это значит, что девушка всегда управляет ситуацией, пока отношения строятся лишь на физической основе, то есть на трахе. Не важно, какого он у тебя размера и как ловко ты им орудуешь, своим членом, все равно незаменимых нет. Тысячи, миллионы членов стоят в очереди на твое место, и хорошенькая девушка с некоторой долей смекалки об этом знает. К счастью, большинству не хватает ума это осмыслить. Нет, единственный способ победить в борьбе с девушкой за контроль в отношениях — это воздействовать на ее мозги.
Ага. Я приму это к сведению. Предупрежден — значит вооружен. Стало быть, мне не за задницу надо тревожиться, а за мозги.
Но сейчас я тревожусь за задницу Мел. Защищаю ее, как свою собственную. Так, надо бы сдать назад, а то я прямо чувствую, что превращаюсь во вторую Лорен. Это партия Мел; и она мне сама говорила, что ей это нравится.
Мы возвращаемся к Саймону, и он принимает еще кокса, и я слышу его разговор с Кертом, пока Мелани переодевается.
— Кертис, дружок, у тебя уже кое-что получается с твоим орудием. Ты уважаешь девушек, да, и это правильно, но для этой сцены нам нужно побольше экспрессии. Ты когда-нибудь слышал такое выражение «пусть эта сука вопит от боли»?
— Ага, но мне нравится Мелани… Саймон, псих ненормальный, качает головой.
— Начинай нежно и ласково, но когда ты уже внутри, то засаживай энергичней, они любят боль. Они лучше ее переносят, чем мы. Они же детей рожают, еб твою мать.
— Но не через задницу, — вмешиваюсь я.
Он понимает, что я слышала его речь, и хлопает себя по лбу.
— Я стараюсь помочь Керту освоиться с ролью, — бросает он, — так что, может быть, ты позволишь мне делать мою работу, Николя, дорогая? Все уже поняли, что ты очень щепетильно относишься к анальному сексу, так что позволь нам продолжить.
— Пусть эта сука вопит от боли, вот от чего ты пляшешь, от этого женоненавистнического дерьма?!
— Никки, пожалуйста, давайте сначала закончим фильм, а потом будем дискутировать.
Слава Богу, понадобилось всего по одному дублю по каждой из анальных позиций: с прижатыми ногами спереди, сзади классическим раком и обратная анальная наездница. Потом я отвожу Мел в сторонку, и она делится впечатлениями.
— Как это было? — спрашиваю я.
— Больно, ужасно больно, — морщится она, дыша сквозь сжатые губы. — Но и хорошо тоже. Просто когда начинало казаться, что это просто непереносимо, вдруг становилось хорошо, а когда казалось, что хорошо, — становилось непереносимо.
— Ого, — говорит Псих, обнимая ее. — Хорошо поработали, ребята, вот и последний братец, Терри Сок, получил свой кайф. Мел, я хочу, чтобы вы с Терри изображали позиции, а для проникновения крупным планом мы покажем член Кертиса. Нам еще нужно доснять кое-что для оргии, несколько постановочных кадров, но все братья у нас оприходованы. Так что съемки почти закончены! В общем, мы молодцы!
57. Кларнет
Здорово было снова увидитца с Марком, и еще меня очень порадовало, што он одобрил идею насчет мою книги. Я был в таком замечательном настроении, когда вернулся домой, и хотя я был малость удолбанный, все равно вытащил свою рукопись и еще раз перечитал последнюю главу. Рент вроде как меня вдохновил. Последняя глава — она про наркоту, и СПИД, и про сторчавшихся парней, полных уродов и вполне нормальных ребят вроде Томми.
И я, значит, просмотрел книгу и глазам своим не поверил, она, оказываетца, закончена, друг. То есть орфография там, конечно, хромает, но этим они уже сами займутца, к тому же я не хочу, штобы книжка слишком прилизанной вышла — што-бы ребятам в редакторском отделе было чем занятца.
Гляжу за окно — уже утро, так что я решил вообще не ложитца, а сразу же сходить на почту и отправить рукопись в издательство, то, которое печатает всякие штуки по истории Шотландии. А потом можно сходить повидать Али и рассказать ей про деньги, рассказать, што мы все вместе поедем в Диснейленд, ну штобы порадовать ребятенка и все такое. Я пытался рассказать ей об этом на днях в «Порте радости», но она была занята, а я был удолбанный в хлам, и у нас как-то не получилось нормально поговорить. Она хотела только одного — штобы я ушел. В общем, спать уже поздно, да и колбасило меня не по-детски, так што я поставил кассету «Алабамы» и немного потанцевал, так, чисто для себя.
Потом я пошел в магазин, купил большой конверт и отправился прямиком на почту. Поцеловал этот конверт на удачу и опустил его в почтовый яшик.
Красота, блин!
Я подумал, што надо бы привести себя в порядок и пойти повидатца с Али, когда она будет забирать пацана из школы — надо рассказать им новость про Диснейленд! Может, даже не тот, который в Париже, а тот, который во Флориде! Да, там, на солнышке, будет еще даже лучше, после этой хреновой погоды, которая тут у нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71