Легко, весело, не слишком энергично в дуэтах. Вы готовы? – Кутте взглянул на Джерсена, указав пальцем: «Четвертую… Нет, не эту… Да, правильно»…
И взмахнул руками. Оркестр заиграл веселую пьесу. Джерсен дул в свою флейту, как его учили, стараясь делать это как можно тише.
Пьеса закончилась. Джерсен с облегчением опустил флейту.
«Могло быть и хуже! – подумал он. – Главное, кажется, прекратить играть в тот же самый момент, когда останавливаются все остальные».
Вальдемар Кутте объявил другую пьесу и снова указал Джерсену, какой инструмент надо взять.
Пьесу «Гнусный Бенгфер» знали все присутствующие. Они вдруг запели хором и затопали ногами. В песне, насколько понял Джерсен, говорилось о проделках Бенгфера, отчаянного пьяницы, который свалился в выгребную яму в Бантертауне. Убежденный, что упал в чан с «яп-болванским пивом», он напился до умопомрачения, а когда поднялась звезда Ван-Каата и осветила место действия, из выгребной ямы торчал только живот Бенгфера, набитый дерьмом… «Неприятная песня», – подумал Джерсен, однако Вальдемар Кутте с упоением дирижировал оркестром. Джерсен воспользовался общим возбуждением, чтобы посильнее дуть в свою флейту, но тут же получил пару предостерегающих взглядов от дирижера.
Джентльмен из-за стола справа подошел к сцене и заговорил с Вальдемаром Кутте, который сначала отвечал с раздражением, а потом повернулся к собравшимся:
– По многочисленным заявкам для нас споет миссис Тадука Мильгер.
– О нет! – закричала из-за своего столика Тадука Мильгер. – Это совершенно невозможно!
Но ее втащили на сцену, поставили рядом с кисло улыбающимся Кутте.
Тадука Мильгер спела несколько баллад: «Я одинокая птица», «Моя маленькая красная баржа на реке» и «Пинкероуз – дочь космического пирата».
Места за столами были уже заполнены: постепенно собрались все опоздавшие. Джерсен начал сомневаться, что Трисонг придет на вечеринку.
Тадука Мильгер вернулась за свой столик. Объявили о начале ужина, и оркестр пошел отдохнуть в служебное помещение.
Вечер спустился на Гледбитук. Сотни карнавальных фонарей, подвешенных на бамбуковых шестах, освещали павильон. За столами не спеша ужинали. Многие попивали ликеры. Те, кто более строго придерживался Учения, коротали время за чашками чая, но потеряли очень мало, потому что столы просто ломились от всевозможных яств.
«Невероятно, – подумал Джерсен. – Где же Говард Трисонг? Почти в руках!»
Он оглядел углы павильона, берег реки… Время, казалось, застыло. И вдруг все встало на свои места. Вот у реки неподвижно застыли три человека, внимательно наблюдая за тем, что творится в павильоне. Джерсен посмотрел на дорогу. У ограды стояли еще трое мужчин, лица и одежды которых невозможно было рассмотреть. Но, похоже, они не из Гледбитука…
Все изменилось. То тут, то там звучали легкие застольные разговоры, преувеличенно-бодрые, причудливые и абсурдные. А вокруг освещенного разноцветными фонарями пространства собирались темные силы. Джерсен прошел в дальний конец павильона, посмотрел на юг и различил очертания людей, почти незаметных в тени вязов.
Кутте позвал оркестр на сцену.
– Сейчас мы сыграем «Рапсодию спящих дев». Внимание! Пожалуйста, грациозно и изящно.
Пирушка бывших, а теперь вновь собравшихся одноклассников достигла стадии повышенной общительности и панибратства. Все окликали друг друга, вспоминая выдумки, проделки и шутки. Социальные барьеры рухнули, веселье охватило всех в павильоне… «Ничего подобного! Это был Кремберт! Мне сделали выговор и обвинили…» – «О, Садкин! Помнишь вонючий цветок в букете миссис Боаб? Какая шутка, а?» – «…что с ним случилось?» – «Утонул в Куадском канале, бедняга. Упал со своей баржи…» – «…самый громкий скандал был с перископом Фимфла, помнишь?» – «А как же! Он подсматривал за девочками, глазел на коленки и локти, а также на то, что между ними». – «Какая мысль была!» – «Фимфл! Что за парень! Где он сейчас?» – «Бог его знает». – «Эй, кто-нибудь знает, что случилось с Фимфлом?» – «Не вспоминайте этого маленького сорванца». Последнее донеслось из-за стола Садалфлоурисов и было сказано Аделией Лангал.
Неожиданно раздался звук, похожий на звон огромного гонга. Был ли он на самом деле? Или почудилось? Джерсен отчетливо слышал удар гонга, но больше никто, казалось, его не заметил.
В дверях появилась высокая широкоплечая фигура. Узкие брюки из зеленого велюра облегали длинные, сильные ноги; поверх белой рубашки с длинными рукавами – черный жилет с фиолетовыми и золотыми кармашками; светло-коричневые ботинки, закрывающие лодыжки; мягкая черная шляпа, надвинутая на лоб. Человек постоял в дверях, криво улыбаясь, потом сел на свободное место за ближайшим столом. Из-за стола Садалфлоурисов донесся громкий шепот, который нарушил внезапно наступившую тишину:
– Это же сам Фимфл?!
Говард Алан Трисонг, или Говард Хардоах, медленно повернул голову и посмотрел на Садалфлоуриса, потом окинул взглядом сцену, Джерсена и уставился на Вальдемара Кутте. Улыбка Говарда стала чуть шире.
Школьные товарищи возобновили разговоры. Застолье продолжалось, но атмосфера вдруг стала не такой свободной, как раньше. Разговоры смолкали, когда Говард Хардоах бросал на говоривших недобрый взгляд.
Наконец Морна Ван Халген, одна из организаторов вечера, взяла себя в руки, подошла и сердечно, но тихо поприветствовала Говарда, на что тот вежливо ответил. Морна Ван Халген указала на накрытые столы, предлагая ужин, но Хардоах покачал головой. Тогда она решительно оглядела зал, перебегая глазами от группы к группе, потом снова обернулась к учтивому мужчине, сидящему за столиком перед ней.
– Как приятно видеть вас после стольких лет разлуки! Я бы никогда вас не узнала, хотя вы не так уж изменились! Годы оказались к вам снисходительны.
– Действительно. Я счастливо провел это время.
– Я не помню ваших друзей… Но вы не должны сидеть здесь в одиночестве. Вон Сол Чиб. Помните его? Он сидит с Эльвинтой Герли и ее мужем из Пача.
– Разумеется, я помню Сола Чиба. Я помню всех и вся.
– Тогда почему бы вам не присоединиться к нему? Или к Шимусу Буту? Ведь о скольком можно поговорить! – Она показала на столы в левой части зала.
Говард Хардоах быстро взглянул туда:
– К Солу или Шимусу?… Оба, как я помню, были неловкими, тупыми и неряшливыми людьми. Я же, если помните, был философом.
– Возможно. Но ведь люди меняются.
– Сущность их неизменна. Возьмите меня, к примеру. Я по-прежнему философ, даже более изощренный, чем раньше.
Морна сделала движение, словно хотела отойти подальше от столика Говарда.
– Это же прекрасно.
– В таком случае, после маленького уточнения, к какой группе вы посоветуете мне присоединиться? Может быть, к Садалфлоурисам или к Ван Бойерсам? Или лучше присесть за ваш столик?
Морна скривила губы и моргнула:
– В самом деле, Говард, я уверена, вам будут рады везде так же, как это было в школе… Вы знаете… Я думала…
– Вы думали обо мне как о бедном космическом бродяге, возвратившемся в отчий дом, усталом человеке, полном сентиментальных воспоминаний, готовом встретиться с Шимусом и Солом на вечеринке выпускников. В каком-то смысле, Морна, время – волшебная линза. Как и в детстве, я употребляю ликеры и эссенции. Будьте добры, Морна, позовите официанта и посидите со мной. Мы вместе выпьем «Нектар Флокса», «Голубые слезы» и «Теперь ты видишь меня». Морна все-таки сделала шаг назад:
– Тут нет официантов. Все всё делают сами. А теперь…
– В таком случае, я принимаю приглашение. – Говард Хардоах вскочил на ноги. – Мы пойдем к вашему столу, и Вимберли предложит нам одну-две бутылочки. – С изяществом он повел Морну через павильон к столу, где она сидела со своим мужем Вимберли, а также Блоем и Дженором Садалфлоурисами, Педером и Эллисент Ворвельт.
Компания встретила Говарда прохладно, вяло поприветствовав его. Он ответил:
– Спасибо всем. Морна соблазнила меня замечательными старыми «Голубыми слезами», и я с удовольствием попробую их. Леди и джентльмены, мои лучшие пожелания! Пусть праздник никогда не покинет ваши сердца!
– Здесь нет официальной программы, – обратился к нему Дженор. – Ты не заметил никого из своих старых друзей?
– Только вас, – сказал Говард Хардоах. – Вы говорите, нет программы? Мы это исправим. Наша встреча должна запомниться всем! Спасибо, Вимберли, я выпью еще четверть пинты. Эй, маэстро Кутте, сыграйте что-нибудь!
Вальдемар Кутте едва поклонился с суровым видом. Говард Хардоах засмеялся и откинулся на спинку стула.
– Он не изменился ни на йоту: все тот же сухой старикан. Некоторые из нас меняются к лучшему, некоторые – к худшему. Правда, Блой? Ты здорово изменился. В самом деле… Ты, кажется, отпустил живот?
Блой Садалфлоурис покраснел:
– Я не хотел бы обсуждать эту тему.
Но Говард Хардоах уже говорил о другом:
– Во Флатере так много Садалфлоурисов, что я не могу выделить отдельные ветви этого семейства. Мне кажется, ты принадлежишь к главной?
– Совершенно верно.
– А кто сейчас глава семьи?
– Мой отец, мистер Номо Садалфлоурис.
– Его сегодня нет тут?
– Он ведь не учился с нами в одном классе.
– А что с Саби Садалфлоурис, которая была когдато такой красивой?
– Ты, очевидно, имеешь в виду мою сестру, миссис Саби вер Эйх. Она здесь.
– Где же?
– Вон за тем столиком со своим мужем и остальными…
Говард Хардоах резко повернулся и пристально посмотрел на темноволосую даму за столом в двадцати футах от них, потом поднялся и подошел к ней:
– Саби! Ты узнаешь меня?
– Мне кажется, вы Говард Хардоах. – Голос Саби вер Эйх не отличался теплотой.
– Да, это я. А кто это с тобой?
– Мой муж, Поль. Мои дочери, Мирл и Мод, мистер и миссис Джанат с реки Виста, мистер и миссис Гилди с озера Скуни и их дочь Хальда.
Говард Хардоах поблагодарил за знакомство и повернулся к Саби:
– Как я рад, что встретил тебя снова! Теперь вижу, что пришел не зря. А твои дочери так же прелестны, как и ты в их возрасте.
Голос Саби зазвучал настолько холодно, что, казалось, подул ледяной ветер:
– Удивительно, что ты вспомнил старое! Поль вер Эйх сказал:
– Удивительно, что вы вообще решились появиться! Говард Хардоах уныло улыбнулся:
– Меня же пригласили. Или это не мой класс и не моя школа?
Поль вер Эйх несколько грубо заметил:
– Об этом лучше не говорить!
– Совершенно верно. – Говард пододвинул стул и сел. – Если позволите, я попробую вашего «Аммари».
– Я вас не приглашал к столу.
– Спокойно, Поль, не будь жадным! Разве ты тонна за тонной не перетираешь ценную мурдиксикскую муку?
– Да, фабрика работает. Я поддерживаю ее в хорошем состоянии и получаю прибыль.
Говард Хардоах откинул голову назад и засмеялся:
– Я рад встретить вас всех. – Он взял руку Мирл и поцеловал ее пальцы. – Особенно тебя. Я необычайно взволнован, хотя это не совсем правильное слово… Ненасытно… Нет, это тоже не то слово… Восхищение прекрасными девушками… И еще до того, как кончится вечер, мы встретимся снова.
Поль вер Эйх привстал, но Говард Хардоах уже отвернулся от Мирл, поднес бутылочку «Аммари» к губам и залпом опорожнил ее.
– Освежает! – Изящным движением он бросил бутылочку в корзину.
Вдруг Саби тронула мужа за руку:
– Поль, кто эти люди?
Она указала в конец павильона. Там стояли трое мужчин с тяжелыми лицами, в серой с черным форме и черных касках. Каждый держал в руках короткую винтовку.
Миссис Джанат тихо вскрикнула:
– Они повсюду! Нас окружают! Говард Хардоах произнес:
– Не обращайте на них внимания. Это часть моей свиты. Вероятно, пора сделать объявление, чтобы успокоить любопытных. – Говард Хардоах прыгнул на сцену, где располагался оркестр. – Школьные товарищи, старые знакомые, все остальные! Вы заметили группы людей, похожие на военные отряды? Это просто мои телохранители. Сегодня они надели эти очень непривлекательные костюмы, которые своим цветом говорят нам, что их обладатели в мрачном настроении. Когда они надевают желтое, значит, они оживленны и веселы. Когда они надевают белое, мы называем их «мертвыми куклами». А теперь устроим вечер удовольствий!
Пусть воспоминания текут своим чередом. Блой Садалфлоурис сказал мне, что никаких развлечений не намечается. Это меня несколько огорчило, и я решил предложить свою программу. Позвольте мне коротко рассказать о себе. Возможно, из всех посещавших старую добрую школу я был самым наивным. Сам поражаюсь. Каким мечтателем я был двадцать пять лет назад! Придумывал таинственный мир незаконных удовольствий и мучительных вожделений… Но когда пытался найти себя, то получал отпор. Все, что существовало в моем мире, окружающим казалось извращением. К бедному мальчику придирались, его оскорбляли, над ним насмехались и даже дали ему идиотскую кличку – Фимфл. Я уверен, автором был Блой Садалфлоурис. Верно, Блой?
Блой надул щеки, но промолчал.
Говард. Хардоах опустил голову, медленно покачал ею:
– Бедный Говард! Девушки относились к нему не лучше. Даже теперь я вздрагиваю, вспоминая их пренебрежение! Саби Садалфлоурис играла в жестокую, бессердечную игру, которую не стану описывать. Теперь я приглашаю ее очаровательных дочерей совершить круиз на борту моей космической яхты. Мы посетим интересные миры, и, я уверяю, в моей компании они не будут скучать. Возможно, это вызовет мучения и чувство одиночества у Саби, но она должна была подумать о своих поступках двадцать пять лет назад. О поступках, которые заставили меня бежать из Гледбитука! – Трисонг обвел взглядом примолкших одноклассников. – Все, о чем я пока говорил, шло мне во вред. Но теперь я очень богатый человек. Я могу купить весь Гледбитук и не заметить этого. С философской точки зрения, я – сверхъестественная личность. Я исповедую Доктрину Космического Равновесия, а если говорить проще – «зуб за зуб…» Теперь о программе сегодняшнего вечера. Я назвал ее довольно оригинально: «Мечта Выдающегося Школьника о Справедливости!» И совершенно счастлив, что волен распоряжаться обстоятельствами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29