- Ах, не хочешь... Ну, тогда тебе придется познакомиться вот с этим!
Из той же шкатулки она выхватила блестящий цилиндрик сантиметров десяти длиной и одного в диаметре. На торце капсулы виднелся конус со срезанной верхушкой, словно... Ствол миниатюрного оружия, и этот ствол смотрел в шею Мальцева.
- Что это? - с усилием выдавил Олег.
- Манкуртал.
- Что?
- Ты слышал о пентотале натрия?
- Сыворотка правдивости? - Мальцев попытался неуклюже пошутить. - Так я ничего не скрываю...
- Пентотал натрия превращает тебя в тряпку, в соплю, - Лаухина чеканила слова бесстрастно, как робот. - Но манкуртал действует иначе. Ты остаешься в трезвом уме и твердой памяти, ты отдаешь себе отчет в своих поступках... Все твое при тебе, кроме воли. Ты становишься моим рабом, зомби. Ты выполнишь все мои приказы, но... Я-то получу удовольствие, а ты нет! А я хотела, чтобы ты запомнил нашу ночь как праздник и пришел ко мне ещё не раз. Поэтому давай обойдемся без манкуртала. Прими таблетку...
- Я ни таблеток, ни вашего манкуртала принимать не стану, непреклонно сказал Олег.
- И не надо! - Лаухина ядовито рассмеялась. - Видишь эту кнопочку сбоку на цилиндре? Я нажму ее... Отсюда с огромной скоростью вылетит игла и ужалит тебя. Через минуту ты мой - на все время действия манкуртала, а это долго. Выбирай...
Олег покосился на блестящий цилиндр, вздохнул и взял таблетку.
- Вот и молодец, - Лаухина растянула ярко - алые губы в акульей улыбке. - Глотай поскорее, и займемся делом.
Она убрала зловещий цилиндр в шкатулку. Олег проглотил таблетку, запил шампанским.
Сначала ничего не происходило, но очень скоро к сознанию Олега подступила розовая волна. Какой-то наркотик, беспомощно подумал он, утопая в этой волне, и больше у него не возникло ни одной контролируемой мысли.
Комната преобразилась. Из мрачной и торжественной она стала веселой и уютной, а отблески пламени из камина придавали ей прямо - таки вид жилища, в котором хочется остаться навсегда. Лаухина из потасканной наглой шлюхи превратилась в самую желанную и прекрасную женщину, какая только может существовать на свете...
- Дай-ка я тебя немного заведу, - сказала прекрасная и желанная, расстегнула брюки Олега и встала на колени.
Чувство времени пропало. Мальцев не знал, продолжалось ли сексуальное безумие один час, несколько или много часов. В плену химического экстаза он брал женщину всеми мыслимыми и немыслимыми способами, ещё и ещё раз, но желание не только не угасало, а напротив, становилось сильнее. Лаухина стонала и хрипела, она испытывала на Мальцеве все обещанные "штучки" и на ходу изобретала новые. Ее выдумка казалась неистощимой, но в конце концов и она утомилась...
Они лежали обнаженные на ковре возле камина. Буйство наркотика в мозгу Мальцева несколько приутихло, но не улеглось совсем. Однако, по-прежнему находясь под воздействием желтой таблетки, Олег постепенно восстанавливал способность мыслить рационально.
Лаухина неожиданно хихикнула.
- Я знаешь, я взяла тебя на пушку с этим манкурталом...
- Что?! - Олег приподнялся на локте. - Он не настоящий?
- Да нет, самый настоящий... - она широко зевнула. - Только непредсказуемый. На кого - то действует так, как я рассказала... У других вызывает приступы агрессивности, а третьи просто умирают... Представляешь, ты бы умер? И что бы я потом делала с трупом? Забавно, правда?
- Еще как, - согласился Олег, хотя видел тут мало забавного. - Но как же его тогда применяют?
- А его и не применяют... Почти. Ну, разве под занавес при допросах будущих смертников, когда уже в общем все равно... Хотели создать идеальный зомби - препарат, орудие власти, да прокололись... Удачи на испытаниях были единичны.
- А вам он зачем, раз от него мало проку?
- На всякий случай. Тебя вот напугала... Ты не представляешь, как трудно женщине в мужском мире. Вдруг да и пригодится... Впрочем, в Фоксхоле и мужчинам порой не легче. Парню, который принес мне манкуртал, отрубили голову. Правда, за другую провинность... Слушай, давай немного подремлем, а? Ты такой тигр...
С удовлетворенной улыбкой Лаухина закрыла глаза и ровно задышала. Олег выждал минуту, тихонько позвал - никакой реакции. Тогда он встал, подошел к резной шкатулке, открыл крышку. Внутри валялось множество упаковок разнообразных таблеток, среди них - капсул десять-двенадцать пресловутого манкуртала. Олег быстро оделся, положил один цилиндрик в карман, закрыл шкатулку, сел в кресло и сделал вид, будто занят изучением высокохудожественного журнала. Начиналось наркотическое похмелье - головная боль, тошнота, дрожь в руках. Чтобы не стало ещё хуже, Олег старался не думать о происшедшем и не смотреть в сторону раскинувшейся на ковре хищницы.
Лаухина спала минут сорок. Проснувшись, она выглядела другой - хмурой, собранной, деловитой. На ней как будто даже появилась одежда (спустя некоторое время она и впрямь оделась и стала чудесным образом походить на министра - если не культуры, то министра чего-нибудь).
- Пошли, - скомандовала она. - Тебе пора возвращаться. Кстати, о нашей встрече неплохо бы помалкивать... Не настаиваю, но коли жизнь дорога соображай сам.
- Черт возьми, - сказал Олег с кривой усмешкой. - Создается впечатление, что все поголовно в Фоксхоле только и трясутся за мою драгоценную жизнь...
В глазах Лаухиной вспыхнуло опасное пламя.
- Ладно. Ты умный мальчик, поймешь, что к чему... Идем.
Она не стала провожать его до самого дома - лишь до ограды парка. Олег вернулся к себе один, измотанный, страдающий от последствий наркотической атаки. Занималось утро... Мальцев нуждался в сне, однако переутомление принесло бессонницу.
4.
Борису Воронину казалось, что белый потолок больничной палаты отстоит от него на миллионы километров. Он неподвижно лежал на спине, но его мысли и ощущения неслись по кругу. В локтевой сгиб левой руки была введена игла, через которую просачивался из капельницы животворный укрепляющий состав.
Сразу после оказания первой помощи - и до того, как врачи взялись за него всерьез - Борис настоял на беседе с ведущими специалистами Института Фоксхола. Только когда его рассказ был выслушан и записан на видеопленку, он позволил медикам колдовать над собой.
Открылась стеклянная дверь, и в палату вошел Ратомский в накинутом поверх костюма белом халате. Геннадия Андреевича сопровождал доктор Михайлов.
- Ну-с, как мы себя чувствуем? - обратился доктор к Борису.
- Хоть в космос запускайте, - слабо улыбнулся Воронин.
- В космос вам, голубчик, ещё рановато... Но вот Геннадий Андреевич хочет с вами поговорить. Не вижу причин отказывать - только недолго и... Не волнуйтесь. Обещаете?
- Обещаю, доктор.
Михайлов кивнул и покинул палату, а Ратомский сел на стул у изголовья койки.
- Простите, что беспокою вас, Борис, - начал он.
- Пустяки... Я в форме.
- Все время пересматриваю ваши видеозаписи.
- Спасибо. С детства мечтал стать телезвездой.
Ратомский выдал натянутую улыбку.
- Как вы сами отмечаете, все виденное вами - или почти все - может представлять содержание галлюцинаторного комплекса...
- Разумеется.
- И в таком случае, ваш главный вывод...
- Минуту, Геннадий Андреевич, - Воронин заерзал в постели. - Давайте разберемся не торопясь. Сигареты у вас есть?
- Есть. Но не хотите же вы, чтобы доктор Михайлов приговорил меня к пожизненной каторге?
- Авось, амнистия подоспеет... - Борис изменил тон с шутливого на умоляющий. - Ужасно хочется курить, Геннадий Андреевич. Окно откройте, никто и не заметит.
После недолгих колебаний Ратомский поднял оконную раму. Снаружи было достаточно тепло и безветренно, чтобы не опасаться простудить Воронина. Ратомский сам прикурил для него сигарету - ведь Борис мог действовать только одной рукой - а в качестве пепельницы подставил крышку с какой-то керамической посудины.
С наслаждением затянувшись ароматным дымом, Борис тут же пожаловался:
- Ох, голова кружится... А зато мозги как прочищает! Спасибо. - он стряхнул шапочку пепла. - Так вот, Геннадий Андреевич, не так важно, что я видел на самом деле.
- То есть?
- Помните Кекуле? Того, что установил структурную формулу бензола? Он свое открытие во сне увидел. И Менделееву его периодическая система вроде бы приснилась... И не так важно, галлюцинировал я или наяву совершил путешествие по чужому миру. Впрочем, я думаю, если это были иллюзии, то внушенные иным разумом, нечеловеческим. Но тут мы едва ли разберемся. Давайте о выводах. Вы изучали формулы, которые я написал в результате моего... Гм... Прозрения?
- Изучал. Спорно, очень спорно.
- Потому, что вы видели только итог. Когда я выйду отсюда, представлю вам весь математический аппарат. Тогда вопросов не останется.
- Борис, вы хоть сами осознаете до конца, что означают ваши формулы?
- Да, конечно. Это базовое описание динамического равновесия Сопряженных Миров, а также экстраполяция последствий его нарушения.
- И по - вашему выходит, что мы...
- Нарушили энергетический баланс, - подхватил Воронин. - С тех самых пор, как открыли первую Дверь... И ни вернуть, ни исправить тут ничего нельзя. Диспропорция с течением времени будет возрастать. Прорывы мембран станут более частыми, а потом барьеры рухнут, и то, что прячется за мембранами, затопит сначала Фоксхол, а затем и Землю. Мы своими руками разрушили плотину.
- Апокалипсис по Воронину, - вздохнул Ратомский.
- Скорее Экклезиаст. "Во многой мудрости много печали, и тот, кто умножает познание, умножает скорбь".
После тягостной паузы Ратомский вдруг заявил:
- Я не верю.
- Кому? Мне или тем, кто вывел меня на правильный путь?
- Правильный ли? Вот в чем вопрос...
- Я покажу вычисления...
- Да, да... Но математика - штука неодназначная, Борис. С помощью хитроумных вычислений можно доказать или опровергнуть все, что угодно. Вам это известно так же хорошо, как мне.
- Вот бы мне вашу надежду...
- Она не совсем безосновательна.
- Да?
- Да.
Воронин затушил догоревшую сигарету. Ратомский выбросил окурок и пепел за окно, опустил раму, тщательно вымыл крышку - пепельницу. Во время этих манипуляций он говорил:
- Там, за мембранами - не один мир, их несколько. Вам показали - и действительно неважно, наяву или с помощью внушенных галлюцинаций противоборство, борьбу. Видимо, эти миры враждуют. Их интересы и цели неведомы нам. Так почему вы исключаете возможность, что по каким - то своим причинам одна из сторон могла передать вам искаженную информацию?
- А я и не исключаю. Расчеты необходимо проверять и перепроверять десяти раз. Но предварительные выводы...
- Вот именно, предварительные. Но допустим даже, что они стопроцентно верны. Так ли уж мы бессильны, так ли уж совсем ничего не можем противопоставить угрозе?
- Ничего. Даже если мы согласимся никогда больше не открывать ни одной Двери и взорвем наш энергетический центр, это уже ничего не изменит.
- Да вы обыкновенный пессимист! - воскликнул Ратомский. - Пусть на данном этапе мы не знаем, что делать. Но мы будем работать... Лучшие умы Института, включая вас... Выход может отыскаться в самой неожиданной стороне.
- Конечно, мы будем работать, - устало согласился Воронин. - Но боюсь, что я не пессимист, а реалист...
В палате появился доктор Михайлов и подозрительно потянул носом.
- Курили? - строго спросил он.
Ратомский принялся было опрадываться, но Воронин перебил его.
- Меа кульпа, доктор, моя вина... Сил не было терпеть.
- Нехорошо, - Михайлов осуждающе покачал головой. - А впрочем, прощаю. Раз тянет курить, значит, вы восстанавливаетесь быстрее, чем я ожидал... Но вашу беседу придется заканчивать, пора.
- Скорее выздоравливайте, Борис, - пожелал Ратомский на прощание. - Я ещё загляну к вам.
Он осторожно пожал руку Воронину, крепко - доктору Михайлову и покинул палату. За дверью он сразу сник. Как ни бодрился Геннадий Андреевич в разговоре с Ворониным, он был обеспокоен гораздо сильнее, чем старался показать Борису. Итоговые формулы Воронина убеждали его и без знакомства с методикой расчетов. Не на сто процентов, но... На девяносто пять. И он не обольщался по поводу поисков эффективных вариантов спасения.
На улице Ратомского ждала машина.
- Куда? - бросил через плечо водитель (разумеется, сотрудник НКВД).
- Домой...
Машина тронулась, и Ратомский прогрузился в размышления. Упоминание Воронина о Кекуле и Менделееве привело главу Института Фоксхола к пугающим аналогиям. Эти ученые работали над своими проблемами долго, вдохновенно, упорно (подобно Воронину), и подобно Воронину пришли к результату путем внезапного озарения. Результат в обоих случаях оказался истинным, а озарние - следствием напряженных усилий мысли, проявившимся в необычной форме. Не произошло ли то же самое и с Борисом? Тогда получается, что ни с каким чужим разумом он не контактировал, а его галлюцинации (именно его, никем не внушенные!) - лишь обходная дорога, которой мозг ученого привел его к решению задачи, помог осознать уже готовый ответ. Истинный, как и у Менделеева, и у Кекуле... И тогда рушится всякая надежда на то, что некая непостижимая сила могла навязать Воронину ложную информацию. Если так, сколько времени остается Фоксхолу... И Земле? Уравнения Воронина не позволяют оценить сроки приближающейся катастрофы, они вообще не связаны с временем. Тут нужен иной подход, иная математика...
И все - таки, успокаивал себя Ратомский, окончательно ещё ничего не ясно. Возможно, все это буря в стакане воды. Неплохо бы соблюдать осторожность в докладах политическому руководству, не провоцировать панику. Гордеев знает... И другие, наверное, тоже. Но они - не ученые, им что формулы, что лес густой. Необходимо представлять наверх как можно более обтекаемые сообщения, напирать на незавершенность исследований и преждевременность категоричных выводов. Кстати, это будет правдой...
5.
Самолет из Кливленда приземлился в Вашингтоне ранним утром. Стивен Брент подошел к банкомату, получил немного наличных и взял такси. Он жил в тихом, респектабельном пригороде, как и полагалось по его статусу сотрудника АНБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50