Я было засомневался, стоит ли садиться в машину к одетому в столь странный наряд человеку, но Микки держал себя так, что у меня не было оснований ожидать подвоха с его стороны. Если бы он собирался помочь мне проделать мой последний путь, то едва ли протянул бы руку, которую я тут же пожал. Сев в машину, я захлопнул дверцу.Скоро Баллу остановился на перекрестке в ожидании зеленого света. Он еще раз осведомился, не разбудил ли меня. Я ответил отрицательно.— Дежурный сказал, что ты не снимаешь трубку. Но я все-таки настоял на том, чтобы он позвонил еще раз.— Я принимал душ.— Тебе хотя бы удалось поспать?— Несколько часов.— А я так и не добрался до кровати.Загорелся зеленый, и перед встречным автомобильным потоком он стремительно повернул налево. Ему пришлось еще раз остановиться перед светофором, когда мы добрались до Пятьдесят шестой улицы. Он нажал кнопку, чтобы поднять мое стекло. Утро было сумрачное, в воздухе чувствовался запах дождя. Небо, когда я посмотрел на него сквозь затемненное стекло, показалось еще более мрачным.Я поинтересовался, куда мы едем.— На обедню мясников. — После его слов в моем воображении немедленно возникла картина странного и таинственного обряда: люди в окровавленных фартуках, с длинными ножами в руках склонились над жертвенным агнцом. — В Соборе Святого Бернарда. Ты бывал там?— На Четырнадцатой улице?Он кивнул.— В семь утра богослужение происходит перед основным алтарем. А в восемь молебен устраивают в боковом помещении с левой стороны. Там собираются немногие. Мой отец всегда заходил туда перед работой. Иногда брал с собой и меня. Он работал мясником на рынке в том районе. Знаешь, когда-то он носил этот передник.Дождавшись зеленого, мы поехали дальше. Светофоры по всей улице работали по единой схеме, но если какой-то выпадал из общего ритма, Баллу притормаживал, оглядывался по сторонам, а затем проскакивал перекресток. Один раз мы все-таки застряли у светофора, неподалеку от подъезда к тоннелю Линкольна, но дальше без помех добрались до Четырнадцатой улицы и свернули влево. Проезд к Собору Святого Бернарда был третьим, если считать от противоположной центру стороны улицы. Баллу припарковал машину прямо перед витриной погребальной конторы. Знаки на обочине запрещали оставлять здесь автомобиль в рабочее время.Мы вышли из «кадиллака». Баллу помахал рукой человеку, выглянувшему из дверей конторы. Если верить вывеске, она называлась «Туми и сыновья». В ответ его поприветствовал один из представителей семейства Туми. Я старался не отставать от Баллу, который быстро поднимался по ступеням к центральному входу в церковь.Он провел меня в боковое крыло, а оттуда — в небольшую комнату, где не меньше сорока верующих сидели на расставленных в три ряда складных стульях. Устроившись в последнем ряду, Баллу дал мне знак занять место рядом.В последующие несколько минут вошли еще пять-шесть человек. Среди молившихся я заметил пожилых монашек, двух старух, нескольких мужчин в строгих костюмах и одного — в оливковом комбинезоне. Четверо, помимо Баллу, были в передниках мясников.Ровно в восемь появился священник. Он, вероятно, приехал в Штаты с Филиппин, и в его произношении чувствовался легкий акцент. Баллу открыл молитвенник, и я сделал то же. Стараясь следить за богослужением, я вставал, садился или опускался на колени вместе со всеми. Читали что-то из Откровений пророка Исайи и евангелиста Луки.Я не сдвинулся с места, когда началось причащение. Как и Баллу. За исключением одной из монашек и какого-то мясника все пригубили облатку.Обедня оказалась недолгой. Как только она закончилась, Баллу вышел из церкви. Я следовал за ним. * * * На улице он закурил и сказал:— Мой отец каждое утро приходил сюда перед работой.— Ты рассказывал.— В те годы богослужение велось на латыни. Его лишили ореола таинственности, перейдя на английский. Отец проводил здесь каждое утро. Не пойму, что ему это давало?— А тебе самому?— Не знаю. Но я и не появляюсь здесь так часто. Может, десять — двенадцать раз в год. Бывает, захожу три-четыре дня подряд, но потом месяцами не заглядываю в церковь.Глубоко затянувшись, Баллу бросил окурок на мостовую.— Не бываю на исповеди. Не причащаюсь. Не молюсь. А ты веришь в Бога?— Временами.— Уже хорошо. — Он взял меня под руку. — Пошли. Машина на прежнем месте. Туми ни за что не допустил бы, чтобы ее увезли копы или сунули штрафной талон под дворник. Он знает и меня, и мою машину.— Я тоже ее видел.— Когда?— Вчера ночью. Я даже записал номер. Сегодня собирался проверить его по регистрационным спискам. Теперь в этом нет необходимости.— Ты бы ничего особенного не узнал. Владелец не я. Она записана на другое имя.— Как и лицензия на «Открытый дом»?— Верно. Так где ты видел машину?— На Пятидесятой улице, после часа ночи. В нее уселся Нейл Тиллман, и вы уехали.— А ты где прятался?— На противоположной стороне улицы.— Подсматривал?— Пришлось....Мы шагали по Четырнадцатой улице. Пересекли Гудзон и Гринвич. Я спросил наконец, куда мы движемся.— Всю ночь провел на ногах, — ответил Баллу. — Мне надо выпить. Куда же пойти после обедни мясников, если не в бар мясников?Он оглядел меня с головы до ног, и его зеленые глаза весело блеснули.— Скорее всего ты один там будешь в костюме. Иногда, правда, туда заглядывают торговцы, но сейчас для них рановато. Впрочем, ты никого этим не шокируешь. Мясники — люди широких взглядов. Никто тебя не осудит.— Рад слышать.Мы оказались в районе мясной торговли. Вдоль улицы тянулся мясной рынок, повсюду работали разделочные центры. Люди в фартуках, как у Баллу, сгружали с огромных грузовиков мясные туши, закрепляли их на свисавших с металлических подвесных рельсов крюках. Воздух пропитал стойкий запах мяса, он был сильнее, чем вонь выхлопных газов. Вдали я увидел повисшие над Гудзоном и высотными жилыми домами черные облака. Не будь этих современных зданий, можно было бы представить, что мы перенеслись в далекое прошлое. А если бы еще и грузовики заменить лошадьми с телегами, то создалась бы иллюзия, что Баллу затащил меня в девятнадцатое столетие.Он привел меня в бар на улице Вашингтона, неподалеку от ее пересечения с Тринадцатой. Вывеска была самой простой — «Бар». Если у этого заведения и имелось другое название, то оно держалось в секрете. Мы прошли в небольшой зал, дощатый пол которого был щедро посыпан опилками. Меню сообщало, что здесь подавали бутерброды, у стойки кипел кофейник. Меня это обрадовало: для кока-колы было рановато.Над стойкой возвышался крупный здоровяк с короткой стрижкой и пышными усами. Перед ним сидели трое, причем двое — в обильно орошенных кровью передниках мясников. Около полудюжины квадратных столов из потемневшего дерева еще пустовало. Баллу взял в баре стакан виски, кружку черного кофе и провел меня к самому дальнему от двери столу. Я сел. Он тоже хотел было занять свое место, но, глянув на стакан, увидел, что тот налит не доверху. Вернулся в бар, взял бутылку виски. Оно было не столь выдержанным, как то, что он пил в своем заведении.Обхватив стакан огромной лапой, он поднял его над столом в немом приветствии. В ответ я приподнял кружку с кофе. Он отхлебнул виски так, словно это была вода.Затем Баллу сказал:— Нам надо поговорить.— И я так думаю.— Похоже, ты обо всем догадался, едва я взглянул на снимок. Верно?— Кое-что я действительно заметил.— Признаюсь, ты меня просто ошарашил! Заявил, что пришел поговорить о несчастном Эдди, потом мы поболтали о том о сем, не так ли?— В общем, да.— И я подумал, какой же ты хитрый сукин сын! Отвлек мое внимание, а потом взял и выложил это фото на стол. Я прав, Мэтт?— Да. Вначале у меня не было оснований связывать тебя или Нейла с ней. Я действительно пытался разобраться с твоей помощью в том, что мучило Эдди.— Ну, и у меня не было причин держаться настороженно. Я ведь ни черта не зная об Эдди и о его проблемах.Он допил виски и поставил стакан на стол.— Мэтт, ты уж извини, но тебе придется пройти в мужскую комнату, чтобы я мог проверить, нет ли у тебя магнитофона.— Господи!.. — вздохнул я.— Не стану ходить вокруг да около: я хочу рассказать тебе все, что об этом знаю. Но я не смогу это сделать, пока не буду знать точно, что ты чист.В крошечной, зловонной уборной было сыро. Вдвоем там поместиться нам не удалось, и он остался снаружи, держа дверь открытой. Я снял пиджак, рубашку и галстук, опустил брюки. Он рассыпался в извинениях. Пока я одевался, он держал мой пиджак. Повязывая галстук, я не торопился. Наконец, забрал у него свой пиджак. Мы вернулись за стол и сели. Он снова наполнил стакан виски.— Девушка мертва, — сказал он.Во мне что-то оборвалось. Я и раньше предполагал, что она погибла, просто чувствовал это, но, похоже, где-то в глубине души все-таки не переставал надеяться на лучшее.Я спросил:— Когда это случилось?— Где-то в июле. Точной даты не знаю. — Его пальцы судорожно сжали стакан. — До того как прийти ко мне, Нейл работал за стойкой в каком-то заведении для туристов.— В «Замке друидов».— Конечно, ты это уже выяснил. Он проворачивал там кое-какие делишки.— Химичил с кредитными карточками.Он кивнул.— Как-то он заявился с этой идеей ко мне, и я его кое с кем свел. Меня самого его предложение не заинтересовало, хотя на махинациях с пластиковыми карточками и можно было загрести кучу денег. Дело это непростое: цифры так и пляшут, так и путаются. Однако для заинтересованных лиц его замысел оказался золотым дном. Они ухватились за тот ресторан и предоставили ему свободу действий.— Там он и познакомился с Паулой?Он кивнул.— Она знала, чем он занимается, и помогала ему. Прежде чем передать карточку кассиру, она снимала с нее данные на своем аппарате. Иногда клиенты сами передавали ей дубликаты счетов для уничтожения, а она сохраняла их для Нейла. После его ухода она еще какое-то время работала там и по-прежнему приносила ему копии счетов. В двух-трех местах у него были такие помощницы. Позднее она ушла из ресторана, потому что ей надоело прислуживать клиентам.Подняв стакан, он отпил виски.— Она переехала к нему. Свою комнату тем не менее сохранила, чтобы родители ничего не заподозрили. Иногда забегала в мой бар, пока он работал, но чаще дожидалась окончания его смены. У него были дела не только в «Открытом доме».— Так и не прекратил махинации с кредитными карточками?— Это продолжалось недолго. Но скоро он подыскал себе и другие занятия. Например, достаточно было назвать модель и год выпуска тачки, и он тут же крал ее. Пару раз вместе с другими парнями он чистил грузовики. Это приносит хорошие деньги.— Не сомневаюсь.— Подробности не существенны. Он отлично справлялся с делами, которыми ему приходилось заниматься. Меня, однако, тревожило, что она постоянно крутилась поблизости.— Почему?— Рядом с нами ей было не место. Не та натура. Чем занимается ее отец?— Продает японские автомобили.— И уж, конечно, не ворованные?— Думаю, да.Открыв бутылку, он поднял ее и поинтересовался, не хочу ли я еще чашку кофе.— Хватит, — ответил я.— Мне бы и самому пора перейти на кофе. Но когда провожу столько времени на ногах, виски для меня — как кофе. Вроде горючего, которое заставляет мотор работать. — Он наполнил стакан. — Она была чудесной, богобоязненной девушкой из Индианы. Могла, конечно, и украсть, но лишь для того, чтобы пощекотать себе нервы. К такой нельзя относиться с доверием. Ведь воровать от скуки — почти столь же скверно, как убивать ради удовольствия. Настоящий вор крадет не для развлечения, а потому, что нуждается в деньгах. И только лучший из воров крадет потому, что он вор.— Что же случилось с Паулой?— Однажды она услышала нечто такое, чего ей не следовало знать.— Что именно?— Тебе эти сведения ни к чему. А впрочем, какая разница! Итальяшки приволокли груз героина и продали его, а кто-то перестрелял их всех и прикарманил деньги. Кое-что об этом промелькнуло в газетах. Там, как всегда, изрядно наврали, но, может быть, ты припоминаешь эту историю?— Помню, читал об этом.— Нейл отвез ее на ферму. У меня есть ферма в графстве Ольстер. Записана она на чужое имя, но принадлежит мне, как эта машина и грогановский кабак.Он отпил виски и продолжил:— У меня нет ничего своего, ты можешь в это поверить? Один приятель одалживает мне свою тачку, другой приглашает пожить у него на квартире. А на ферме устроилась супружеская чета из графства Уэстмит. Старику всегда нравились те места. Он расположился там с женой, и по бумагам это его собственность. Он доит коров и откармливает кабанчиков, а она выхаживает цыплят и собирает яйца. Я же могу заявляться туда в любое время и жить, сколько мне заблагорассудится. Это на тот случай, если какой-нибудь ублюдок из налоговой инспекции захочет узнать, откуда у меня деньги. Какие у меня могут быть деньги? Разве это я покупал все, чем пользуюсь?— Значит, Нейл жил с Паулой на ферме? — переспросил я.— Уж слишком вольно там все себя чувствовали: распустились, мололи языками, что ни попадя. Вот Паула и услышала чересчур много. Ты знаешь, какой она была: начни кто-нибудь задавать ей вопросы, эта богобоязненная белая девушка из Индианы тут же все и выложила бы. Поэтому я сказал Нейлу, чтобы он от нее избавился.— Ты приказал ему убить ее?— Да никогда!С громким стуком он опустил стакан на стол. Сначала я даже подумал, что это мой вопрос вызвал его гнев.— Никогда я не говорил, что ее следует убить. Я намекнул, что он должен от нее избавиться! — воскликнул Баллу. — Я предложил отправить ее из Нью-Йорка куда-нибудь подальше. Не будет она здесь болтаться — не будет и опасна. В Индиане никому в голову не придет задавать ей вопросы: ни полиции, ни тем, кто любит совать нос в чужие дела. Если бы она осталась здесь, то вполне могли возникнуть проблемы.— Выходит, он неверно истолковал твой приказ?— Ничего подобного! Вернувшись с фермы, он сказал мне, что все улажено. Якобы Паула самолетом вылетела в Индианаполис, и мы больше никогда о ней не услышим. Собираясь домой, она рассчиталась за комнату, и, если вдруг кто-то о ней вспомнит, то никаких концов не найдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29