он вспомнил свинцовую мглу, висевшую над Парижем, и порадовался тому, что в Риме совсем иная погода. Италия способна поднять настроение и как бы заново открыть человеку ценность ярких красок, дождя, причудливых облаков, каким бы видом транспорта ни прибывал он в эту страну, подумал Джек.

2

Бросив последний пристальный взгляд в сторону Джека, миссис Уиллоуби направилась в ресторан, чтобы там вместе с другими транзитными пассажирами дождаться, когда самолет заправят топливом. Джек, проходя мимо старушки, вежливо коснулся рукой шляпы; он услышал, как она радостно произнесла: «Джеймс Роял». Она сказала это сирийцу, шагавшему рядом с ней. Мужчина, понимавший арабскую и французскую речь, знал лишь два английских слова. «Очень хорошо», – сказал он, изо всех сил стараясь продемонстрировать свое дружелюбие.
– Я думала, он умер, – добавила миссис Уиллоуби, шагая в направлении ресторана. – Кто-то мне говорил, что он умер.
Чиновник в мешковатом костюме пометил мелом чемоданы мистера Эндруса. Таможенный досмотр подходил к концу, и тут Джек увидел Делани, который стоял за стеклянной дверью зала ожидания. На нем была твидовая кепка завсегдатая ирландских бегов и пальто из такого же материала. Его загорелое лицо с близорукими глазами светилось сквозь стекло счастливой, приветливой улыбкой. Он не производил впечатления человека, угодившего в беду. Джек испытал громадное облегчение, не обнаружив во внешности Делани изменений, которые могли произойти за годы их разлуки, и понял, как сильно он боялся увидеть друга постаревшим.
Когда Джек прошел через дверь, Делани крепко стиснул его руку и, сияя, произнес густым, хриплым голосом:
– Я сказал им: черт с вами, ступайте сегодня домой, я не могу допустить, чтобы его встречал шофер.
Он схватил тонкий кейс, который нес Джек.
– Позволь мне понести его, – сказал он. – Если, конечно, он не набит секретными бумагами, которые ты не можешь выпустить из рук без риска быть казненным.
Джек улыбнулся, шагая возле крепкого, пышущего энергией невысокого человека в сторону автостоянки.
– Да, там лежит стратегическая карта Северной Европы, – сказал он. – Но дома у меня есть еще шесть копий.
Когда шофер и носильщик укладывали вещи Джека в багажник машины, Делани отступил на шаг и задумчиво поглядел на друга.
– Ты уже не похож на мальчика, Джек, – произнес он.
– Я и не выглядел как мальчик, когда ты видел меня в последний раз, – отозвался Джек, вспомнив свой прощальный визит к Делани.
– Нет, выглядел, – возразил Делани, качая головой. – Хоть это и казалось противоестественным. Травмированным мальчиком. Вот уж не думал дожить до твоих седых волос и морщин.
– Господи, только не говори, какое впечатление произвел на тебя я. Я обливаюсь слезами, глядя на себя в зеркало во время бритья. Ессо! Вот! (ит.).

– сказал он носильщику, сунув ему в руку сотню лир. – Едем.
Они направились в Рим на зеленом дребезжащем «фиате». За рулем сидел смуглый молодой человек с блестящими, тщательно причесанными волосами и печальными темными глазами, под которыми синели круги. Он маневрировал, как заправский гонщик, среди грузовиков и мотоциклов, нетерпеливо расчищая себе путь дальним светом, когда кто-то мешал ему мчаться по узкой неровной дороге, шедшей мимо ипподрома и киностудий, построенных Муссолини, который хотел бросить вызов Голливуду.
Автомобиль с шофером в твоем распоряжении, – сказал Делани. – Я настоял на этом.
– Спасибо, – отозвался Джек. – Но если это сопряжено со сложностями, я могу ходить пешком. Люблю ходить пешком по Риму.
– Ерунда.
Делани сделал царственный жест. У него были на удивление маленькие, нежные руки ребенка-пианиста, не соответствовавшие его мощному, крепко сбитому телу.
– Эти люди должны чувствовать, что ты – важная персона. Иначе они не оценят твою работу. Держись с ними надменно, и они принесут тебе пять тысяч с елейной улыбкой на лицах.
Да, – сказал Джек, – я должен поблагодарить тебя… Перестань, перестань. Делани снова махнул рукой.
– Ты делаешь мне одолжение.
– Для меня это большие деньги, – сказал Джек.
– Я привык умасливать взятками слуг народа. Голубые глаза-льдинки Делани оживленно заблестели.
– Их участь незавидна. Кстати, поделись секретами. Ближайшие десять минут война не начнется?
– Полагаю, нет, – ответил Джек. Чудесно. Я успею закончить картину.
– Как идут съемки? – спросил Джек.
Обыкновенно, – сказал Делани. – Иногда мне хочется расцеловать всю группу. Иногда я готов застрелиться. Я пережил все это уже пятьдесят раз. Правда, сейчас добавляется чисто итальянский хаос. Здесь сценарий.
Он похлопал ладонью по пухлой розовой папке, лежащей на сиденье.
– Завтра утром сможешь взглянуть на него.
Не жди от меня чудес, – предупредил Джек. – Я уже лет десять не занимался озвучиванием ролей.
– Через три дня после смерти ты будешь лучшим актером, чем тот парень, что снимается у меня сейчас.
– Что с ним случилось? – спросил Джек. – Он всегда мне нравился.
– Алкоголь, – пояснил Делани. – Стал закладывать за галстук. Выглядеть еще год-другой он будет неплохо, но понять, что он говорит, уже невозможно. Твой голос должен звучать чисто, разборчиво, чувственно, так, чтобы и двенадцатилетний ребенок уловил каждое слово, – ничего больше от тебя не требуется.
Усмехнувшись, он вдруг стал серьезным.
– Ты не подведешь, малыш. Все будет как прежде, Джек…
– Постараюсь, – смущенно произнес Джек.
На мгновение его встревожило слишком озабоченное выражение холодных голубых глаз Делани. В них затаилась отчаянная мольба, не соответствовавшая незначительности роли, отведенной Джеку. Впервые в жизни Джеку показалось, что однажды Делани может потерпеть неудачу.
Постараться – этого мало, – негромко сказал Делани. – Судьба картины целиком в твоих руках. Эта роль – ключевая. Я в лепешку расшибся, разыскивая тебя, – только ты способен справиться с задачей. Когда ты прочитаешь сценарий и посмотришь отснятый материал, ты согласишься со мной.
– Морис, – заметил Джек, пытаясь разрядить напряженную атмосферу, внезапно возникшую в машине, – ты по-прежнему слишком серьезно относишься к кино.
– Не говори так, – резко сказал Делани.
– Проработав столько лет, – продолжил Джек, – ты мог бы немного расслабиться.
– Когда я чуть-чуть расслаблюсь, – сказал Делани, – пусть меня прогонят со съемочной площадки. Я не стану сопротивляться.
– Никому не удастся прогнать тебя со съемочной площадки, – возразил Джек.
– Это ты так думаешь, – сердито проворчал Делани. – Ты читал некоторые рецензии на мою последнюю картину? Видел финансовые отчеты?
– Нет, – солгал Джек.
Кое-какие статьи попадались ему на глаза, но он решил не подавать виду. К тому же финансовых отчетов он не видел. Хоть это было правдой.
– Ты настоящий друг.
На лице Делани появилась озорная циничная ухмылка.
– Да, еще одно…
Он огляделся по сторонам, словно боясь, что его могут подслушать.
– Я прошу тебя молчать о твоей работе.
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаешь, – сказал Делани, – съемки продлятся еще неделю. – Если Стайлз пронюхает раньше времени, что его знаменитый золотой голос не будет использован, он…
– Неужели здесь это можно сохранить в тайне?
В течение недели – да, – сказал Делани. – Если повезет. А потом пусть он узнает. Съемки начинаются не раньше половины двенадцатого, мы будем делать наше черное дело по утрам. Ты способен вставать рано?
– Ты забываешь, что я хожу на службу, – сказал Джек. Неужели государственные чиновники встают нынче рано? произнес Делани. – Мне это и в голову не приходило. Господи, ну и жизнь у тебя.
– Не так уж она и плоха, – отозвался Джек, защищая последние десять лет.
– Хорошо, что тебя отпустили ко мне. Скажи им, в следующем году я из чувства благодарности заплачу лишнюю сотню тысяч лир подоходного налога.
– Не делай этого.
Джек улыбнулся. Тяжба, которую Делани вел с департаментом налогов, широко освещалась прессой; кто-то из журналистов вычислил, что если Делани будет впредь всю свою заработную плату отдавать в счет погашения долга, то к девяностолетию он все равно останется должен казне двести тысяч долларов.
– У меня не был использован очередной отпуск, – пояснил Джек. – Последнее время я стал таким невыносимым, что, когда я улетел, многие в Париже, верно, вздохнули с облегчением.
Джек не собирался сообщать Делани, чем он рисковал, бросив Моррисона на две недели.
Трудишься в поте лица, защищая цивилизацию, малыш? – спросил Делани.
– Двадцать четыре часа в сутки, – ответил Джек.
– Русские тоже забыли о сне?
– Мой шеф уверяет меня в этом, – сказал Джек.
– Господи, – сказал Делани, – возможно, нам следует взорвать этот мир. Как ты думаешь, когда планета расколется пополам, документы с цифрами доходов погибнут?
Нет, – ответил Джек. – Они останутся на микрофильмах, хранящихся в подземных сейфах.
– Ты отнимаешь у меня последнюю надежду, – сказал Делани. – Объясни, чем ты занимаешься в Париже со своими вояками?
– Всем понемногу, – пояснил Джек. – Принимаю прибывающих в Европу конгрессменов, когда мой начальник занят; строчу отчеты, отбиваюсь от газетчиков, сопровождаю фоторепортеров, уводя их подальше от секретных объектов, сочиняю спичи для генералов…
– Давно ли ты выучился писать?
– Любой человек, знающий, что в слове «устрашение» пятая буква – «а», а не «о», годен для составления подобных речей.
Делани раскатисто засмеялся.
– И как тебя занесло на такое место?
Это произошло случайно, – ответил Джек. Как и все в моей жизни, подумал он.
– Одним воскресным днем я играл в теннис на кортах Сен-Жермен, – сказал Джек, – в паре с одним полковником из ВВС. Мы выиграли. Он не захотел терять надежного партнера и предложил мне эту работу.
– Полно заливать, – сказал Делани. – Такие легкомысленные люди не встречаются даже среди офицеров ВВС. Наверняка он о тебе уже кое-что знал.
– Конечно, – согласился Джек. – Ему было известно, что когда-то я работал в кино; натовцы собирались заказать документальный фильм о своей организации, и тут подвернулся я…
– Гвидо! – закричал Делани, обращаясь к шоферу, только что едва не врезавшемуся в такси. – Если я погибну по твоей вине, ты этого никогда себе не простишь!
Водитель повернул голову, сверкнув широкой, счастливой, белозубой улыбкой; только его темные глаза остались печальными.
– Он понимает по-английски? – спросил Джек.
Нет. Но, как всякий итальянец, восприимчив к интонации. Скажи мне, – произнес Делани, – как твоя семья? Сколько у тебя детей? Трое?
– От какой из жен? – сказал Джек. Делани усмехнулся.
– От нынешней. Сколько у тебя детей от первых двух, мне известно.
– Двое, – сказал Джек. – Мальчик и девочка.
– Ты счастлив?
Делани изучающе уставился на Джека.
– Ага, – сказал Джек.
Везде, кроме аэропортов и некоторых других мест, подумал он.
– Наверно, мне тоже следовало жениться на француженке, – сказал Делани.
Он состоял сейчас в четвертом браке; третья жена Делани стреляла в него на улице из охотничьего ружья.
– Попробуй как-нибудь, – сказал Джек.
– Вот закончу фильм и приеду к тебе в Париж, – сказал Делани. – Это пойдет мне на – пользу. Полюбуюсь семейной идиллией. Если я когда-нибудь его закончу.
– О чем он?
Джек дотронулся до лежащей на сиденье розовой папки. – Ничего оригинального. Делани скорчил гримасу.
– Бывший американский солдат, запутавшийся в жизни, попадает в Рим и встречает там свою прежнюю любовь. Средиземноморская страсть, сдобренная англо-саксонским чувством вины. Сюжеты с каждым днем становятся все более избитыми.
Замолчав, он угрюмо уставился на плотный транспортный поток.
Джек тоже посмотрел в окно. Они проехали мрачную церковь Санта Мария Маджоре.
– Когда-нибудь, – сказал Джек, – по дороге из аэропорта я остановлюсь здесь и посмотрю, как выглядит это здание внутри.
– Это единственный город, – заметил Делани, – где меня не тянет в церкви.
Он сухо усмехнулся.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но в 1942 году я даже исповедовался. Это было в Калифорнии. Кардиолог сказал, что мне осталось жить шесть месяцев.
Когда церковь скрылась из виду, Делани добавил:
– Да, в течение нескольких лет нам обоим чертовски везло.
– Да, – согласился Джек.
– Мы приносили друг другу удачу, – сказал Делани. – Мы словно были на какой-то период застрахованы от провалов.
Он грустно улыбнулся.
– И надо же было начаться проклятой войне. Делани покачал головой.
– Может быть, мы снова принесем друг другу удачу. Как прежде. Это ведь возможно, правда?
– Вполне, – подтвердил Джек.
– Боже, – сказал Делани, – каким ты был тогда красавцем. Он вздохнул.
– Проклятая война, – тихо произнес Делани и добавил более оживленно: – В конце концов, мы оба остались живы. Не так уж это и мало – жить, да еще в Риме. Ты бывал здесь прежде?
– Два или три раза, – сказал Джек. – По несколько дней.
– Послушай, – сказал Делани. – У тебя есть планы на вечер?
– Нет, – ответил Джек.
– Ты уверен, что не назначил свидание какой-нибудь истосковавшейся по тебе пышногрудой итальянской кино-звездочке?
– Вынужден напомнить тебе, – мягко сказал Джек, – теперь я солидный государственный служащий. Прошлое кануло в Лету.
– О'кей, – сказал Делани. – Я позвоню тебе через час. Ты успеешь принять душ, смыть с лица дорожную пыль. Тебя ждет сюрприз.
– Какой? – спросил Джек в тот момент, когда швейцар открыл дверь автомобиля, остановившегося возле отеля.
– Увидишь, – загадочно ответил Делани вылезающему из машины Джеку. – Приготовься к увлекательному вечеру. Встретимся в баре через час.
Водитель уже извлек из багажника вещи Джека; швейцар понес их к гостиничному подъезду. Машина отъехала. Джек помахал рукой Делани, повернулся и зашагал вверх по ступеням. Из вращающейся двери вышли две женщины и мужчина. Они преградили путь Джеку, и он остановился. Женщины держали своего спутника под руки, словно он был болен; более рослая из них обхватила рукой его талию.
1 2 3 4 5 6 7 8