чудак бежал рядом
с машиной и пытался на ходу отпереть ключом дверь. Ему это не
удавалось, и несколько раз ожившая машина пыталась отдавить ему
ноги, он отскакивал в сторону и снова пытался попасть ключом в
замочную скважину. Он изменил тактику и решил затормозить кар,
вцепившись обеими руками в задний бампер - его поволокло вместе
с машиной. Я не знал, чем закончился этот поединок, так как его
участники пропали из поля зрения, а выходить на улицу не
хотелось - я до сих пор не решился выскочить, чтобы отпилить
антенну. И был наказан за лень: порыв ветра продвинул антенну к
стене, и один из ее рогов ударил по окну - теперь дождь лил
внутрь комнаты. Снаружи было просто страшно: деревья чуть не
складывались вдвое, грохотал гром, вспыхивали молнии, все вокруг
было наполнено летящими предметами, с неба лился сплошной поток
воды. "Страшно" - это не точное определение; если
проанализировать свои чувства во время харрикейна, их можно
свести к "боязно и напряженно": природа бросила тебе вызов, и ты
должен его принять, хочешь ты этого или нет; ты сделаешь все для
того, чтобы физический ущерб был наименьшим.
Мне показалось, что я перепиливал стойку целую вечность. Потом я
попытался вынести из дома лист фанеры, чтобы закрыть им окно, но
ветер тут же вырвал его из моих рук - фанеру поймал кустарник
живой изгороди. Я затащил лист снова в дом и попытался закрыть
им окно изнутри. Беда в том, что оконные рамы были сделаны из
алюминия, в них гвоздь не вобьешь, поэтому я провозился не менее
получаса, прежде чем удалось протянуть проволоку через отверстия
в фанере и привязать ее к оконной раме. Конструкция была
ужасной, но функ-циональной - она отражала большую часть
дождевой воды наружу.
Где-то близко завыла сирена скорой помощи. По улице теперь
бежала мелкая, но бурная речка, очевидно мусор забил приемную
решетку водостока.
Из-за низких облаков и непрерывного дождя было полутемно и,
когда наступил вечер, переход был минимальным - от полусвета к
темноте.
По телевизору показали карту: харрикейн ударил под острым углом
в берег между Сарасотой и Шарлоттой, изменил несколько
направление и стал пересекать полуостров по диагонали. Мы
находились километрах в восьмидесяти от "глаза", и, судя по
всему, беда миновала нас, если только "Роберт" снова не изменит
направление. Метеорологи предсказывали временное ослабление
шторма в период прохождения его над сушей, но предупреждали, что
он снова может набрать силу, когда выйдет на теплые воды
Гольфстрима в районе Дайтоны-Бич на восточном берегу Флориды. На
его пути лежал Орландо.
Я прикинул траекторию движения "Роберта" на карте и увидел, что
он будет приближаться к нам еще в течение часа, а потом начнет
удаляться. Будет хуже, пока не станет лучше, как говорят
американцы. Предстояло пережить как-то этот час, хотя до полного
выхода из трехсоткилометровой орбиты урагана еще далеко, часов
шесть или восемь.
Завыли обычно безголосые американские собаки. С ревом пронеслась
пожарная машина, спешила, как на пожар; какой пожар может быть
под таким ливнем?!
Сообщили о первых жертвах харрикейна. Было удивительно, что трое
людей погибли не под обломками зданий, а от инфарктов.
Шустрые репортеры немедленно произвели свои липовые расчеты
ущерба, нанесенного ураганом, заговорив о сотнях миллионов
долларов, и даже посочувствовали страховым компаниям, которым
придется выплачивать страховки. Нашли о ком беспокоиться, эти
ушлые дельцы выйдут с прибылями из любого харрикейна, так как он
даст им повод немедленно взвинтить цены, не вызывая при этом
слишком громкого ропота населения. Странный народ американцы: не
представляют себе жизни без страховок и одновременно люто
ненавидят тех, кто предоставляет их. Я решил этот вопрос проще:
у меня нет ни одной страховки, даже автомобильную отменил,
начиная с этого года, и заменил ее на "сертификат
самостраховки". Зачем платить всю жизнь за то, что может
случиться, но может с таким же успехом и миновать. Если
случится, что ж поделаешь, такова судьба, как-нибудь переживу,
выкарабкаюсь, по крайней мере не буду в стаде, которое на свои
кровные деньги содержит банду легальных жуликов. И я всегда
помню, что свою долю несчастий получил сполна, и хуже уже просто
быть не может. В Америке люди умеют считать деньги и отдают себе
отчет в том, что страхование - самообман, но они все никак не
могут забыть Великую Депрессию, она стала американским
синдромом.
Харрикейн еще не прошел, он может повернуть в любом направлении,
но если посчитать мои убытки на данный момент, они составят не
более $50, а страховка дома, даже самая скромная, стоит около
$500 в год, тут и первоклассник легко сосчитает, что выгоднее.
Весь трюк с выколачиванием денег на страховки заключается в
свойственной людям мистической боязни будущего. От жизни не
застрахуешься, это знали еще в России, когда говорили "знал бы,
где упадешь, сенца бы постлал". Я решил покориться этому
будущему, каким бы оно ни было, я - фаталист.
Сила ветра пошла на убыль, но дождь продолжал лить, как из
ведра. И в этот момент, когда события уже складывались к
лучшему, погас экран телевизора - где-то была повреждена линия
электропередачи. В таком случае нельзя придумать ничего умнее,
чем лечь спать, что я и сделал. Утром ярко светило солнце и с
Мексиканского залива дул легкий бриз.
l
- Мистер Чертов?
- Да.
Я стоял возле окошка, где обменивают валюту, когда ко мне
приблизился человек лет сорока, явно латинского происхождения:
рубашка навыпуск - гуайябера, их носят все кубинцы в Майами,
оливковое продолговатое лицо с усиками ниточкой, иссиня-черные
густые блестящие волосы и сверкающие темные глаза.
- Нет смысла терять время в очереди, я обменяю, сколько вам
по-требуется. - Что-то жесткое было в его лице, и я не был
полностью уверен, что это именно тот человек. Он почувствовал
мое колебание.
- Вы не ошиблись, я - деловой партнер сеньора Гидальго.
Мы отошли в сторону. В аэропорте было людно и шумно. Я поставил
чемодан между ног и хотел было достать из внутреннего кармана
пиджака конверт с деньгами, но он остановил меня:
- Только не здесь, пожалуйста, - он говорил на безупречном
анг-лийском, гораздо более чистом, чем мой; такой язык может
быть только у людей, проживших долгие годы в англоязычной стране
в молодом возрасте, - давайте выпьем кофе.
Мы вышли из здания аэропорта и направились к машине - ее мотор
работал, и за рулем сидел молодой парень точно такого же
обличья, как встретивший меня человек, только рубашка у него
была другого цвета и усики - другого фасона. Мы поехали по
направлению к городу.
- Вам не приходилось бывать в Картахене?
- Я никогда до этого не был в Колумбии.
- Картахена - замечательный город, вам следует обязательно
по-смотреть его.
Его внешняя любезность не скрывала полностью хищную повадку, и я
вдруг вспомнил, как водитель открывал багажник, чтобы положить
мой чемодан, и из-под приподнявшегося края гуайяберы показалась
кобура пистолета. Может быть, мне не следовало покидать
аэропорт.
- Меня зовут Гонзалио, а фамилия - Гонзалес. Многие американцы
считают такое сочетание забавным, хотя в Латинской Америке это
обычное явление.
Я назвался, и мы пожали руки. Машина остановилась на узкой
средневековой улице с красивыми двух- и трехэтажными домами
испан-ской архитектуры: балконы с витиеватыми металлическими
ограждениями и решетки на окнах первых этажей.
Он что-то сказал по-испански шоферу, и машина укатила.
- В машине остался мой чемодан! - вдруг спохватился я.
- Шофер отвезет его в номер, который мы заказали для вас.
- Я, право, не собирался задерживаться в Колумбии.
- Вы многое потеряете, если не посмотрите Картахену.
Это было логично, и я согласился с ним. Мы пили кофе, очень
вкусный и еще более - крепкий. Я передал ему два довольно
увеси-стых конверта со стодолларовыми ассигнациями - он сунул их
в боковой карман, не пересчитывая.
- Мистер Гонзалес, я бы чувствовал себя спокойней, если бы вы
проверили сумму.
- В этом нет необходимости - я знаю, что сумма точная.
- Все-таки, пожалуйста.
- Нас нельзя обманывать, кто сделает это, будет считать
оставшиеся дни жизни очень недолго.
Слово "нас" было акцентировано так сильно, что мне стало не по
себе.
- Я учился в колледже в США, бизнес администрэйшн, и прожил там
около десяти лет.
- Это сразу видно по вашему отличному английскому.
- Спасибо. Мне и теперь приходится иметь дело с американцами по
роду моего бизнеса.
- Вы тоже экспортируете какао, как мистер Гидальго?
- О, нет, совсем другой бизнес, хотя он тоже связан с экспортом
и тоже сельскохозяйственной культуры. Сеньор Гидальго не говорил
вам?
- Что он должен был сказать?
Он посмотрел на меня и промолчал - вопрос повис в воздухе; он
словно обдумывал, стоит ли удовлетворять мое любопытство, и
решил, что стоит:
- Торговый оборот моей фирмы и наших коллег по экспорту составил
в прошлом году со странами Европы и США десять миллиардов
долларов. Правда, компании, в которой я работаю, досталось всего
четыре миллиарда.
Ничего себе "всего", подумал я, сомнительно, что весь торговый
оборот Колумбии достигает такой цифры.
- Я знаю, что Колумбия полностью обеспечивает свои внутренние
по-требности в нефти, но не больше. Неужели кофе приносит такие
деньги?
- Нет, не кофе, - теперь он смотрел мне прямо в глаза, - кокаин
и марихуана.
Я вдруг почувствовал, как капельки пота покатились по моей
спине, и машинально вытер бумажной салфеткой взмокший лоб.
- Вот это да! Выходит, я теперь тоже в этом бизнесе! Значит,
сеньор Гидальго обманул меня.
Он засмеялся:
- Вовсе нет! Гидальго действительно экспортирует какао. У него
возникли финансовые затруднения, мы предложили помощь, и он
принял ее.
- Вы предоставили ему заем? - Я все надеялся на благополучное
окончание, но почувствовал внутри неприятный холодок и понял,
что влип.
- Он продает какао и имеет возможность легально ввозить валюту,
мы такой возможности не имеем и платим ему 10% от суммы, которую
он передает нам.
- Отмывка, кажется так это называется?
- Совершенно верно. Вы привезли $19,500, сеньор Гидальго получит
$1,950.
- Человек, который переслал мне дополнительно деньги из
Калифорнии, тоже ваш?
- Нет, он - торговый агент Гидальго. Мы передаем деньги ему, так
много, сколько он в состоянии переправить, не вызывая
подозрений. Вы случайный попутчик, денежный мул, как мы
называем.
- Сеньор Гонзалес, вы, надеюсь, отдаете себе отчет, что это
звучит оскорбительно для меня.
- Из-за мула? Простите, я не имел в виду обидеть вас, просто
объяснял положение дел.
- Не только это, я не хочу иметь ничего общего с такого рода
бизнесом.
- Теперь я могу посчитать это оскорблением: вы презрительно
отзываетесь о роде моих занятий, но я не буду обижаться, а лучше
попробую объяснить вам кое-что. Не знаю, известна ли вам история
моей страны. Колумбия всегда была аграрной страной, и вывозили
все то, что росло на ее земле - кофе, бананы, какао. На этом
много не заработаешь, и все сливки оставались в карманах элиты,
а фермеру едва хватало, чтобы прокормиться. В нашей стране
всегда были враждующие группировки, и вся наша история - это
сплошное насилие и пролитие крови. Мы убивали друг друга с таким
увлечением, что когда дело коснулось внешней защиты, у нас не
осталось на это сил. Я имею в виду время, когда США отняли у нас
Панаму, сделав ее "независимой" и получив от нее согласие и
землю для постройки канала. Колумбия такого согласия не давала,
чего церемониться с ней, это всего-навсего еще одна "банановая
республика". - Его голос усилился, и в нем прозвучала горечь.
- Ну и что из этого, - возразил я, - американцы называют штат
Айдахо "картофельным". Там хорошо растет картофель, большая
часть населения штата так или иначе связана с его производством;
они снабжают им всю страну. В Айдахо вывели хорошие сорта и
полностью механизировали все работы, связанные с выращиванием,
хранением и транспортированием; там неплохо зарабатывают и не
считают обидным, что их называют "картофельным штатом", они
гордятся этим. Но в Айдахо нельзя выращивать бананы, даже если
очень захочешь. Бананы хорошо растут в Гватемале и Коста-Рике.
Выращивайте их, пользуйтесь дарами земли, на которой вы живете.
Но, чтобы хорошо зарабатывать на бананах, надо разработать
агротехнику этой культуры, механизировать все работы и наладить
непростое хранение бананов в условиях тропического климата.
- Вы помогли мне приблизиться к главному вопросу. У нас растет
кока, которую нельзя вырастить нигде, кроме Южной Америки.
По-явился продукт, на который есть большой спрос; по законам
свободного рынка нам следует воспользоваться конъюнктурой,
производить как можно больше и продавать, пока условия не
изменятся. Не тут-то было! Ваше правительство считает допустимым
диктовать нам, что сеять. Я это имел в виду, когда говорил о
"банановой республике", - презрительно-пренебрежительное
отношение к стране третьего мира.
- Но вам известно, что производство и продажа наркотиков
запрещены в Штатах законом.
- Это ваше дело, можете запретить даже секс, потому что он
способствует распространению СПИДа. При чем здесь мы? Какое
право имеете вы посылать в Колумбию особых агентов, вертолеты и
даже своих солдат, чтобы проводить в жизнь закон, которого у нас
нет?
- Это делается с согласия правительства Колумбии, не так ли?
- Нашим правительством управляет элитная кучка, состоящая из
богатых бизнесменов, политических лидеров, представителей церкви
и армии. Они правили страной почти два столетия и не хотят
понять, что времена изменились. Их ненавидят во всех слоях
населения, у нас одних партизанских групп с десяток. Слыхали,
может быть, о движении М-19? Они захватили в 1985 году Дворец
Юстиции в Боготе и устроили в нем кровавую баню - мы не имели
ничего общего с этой акцией.
1 2 3 4 5 6 7