Выражение его лица ясно свидетельствовало о том, что он ужаснулся, пропустив в программке лошадь по имени Неохота. Я сжалилась над ним.
– Нет, неохота не бежит, – сказала я, забирая билетики. – Неохота – это чувство такое. На нее можете не ставить.
Он неуверенно взглянул на меня, начал уже было возражать: «А если она придет?..», но отсутствие Неохоты в программке все же его успокоило. Его реакции я даже и не удивилась, имена у лошадей бывали такие чудные, что и Неохота могла приключиться. Например, скакали Этажерка, Небоскреб и Фрак. Если это, так сказать, движимость, так я – китайский император. Так и вижу, как мчит вперед Архитрав, скажем, или Фронтон, или еще какая-нибудь архитектурная деталь. И с половой принадлежностью тоже фокусы бывали. Ну хоть бы Эрато. Как известно, это муза, рода женского, а ее именем наделили жеребца. Лошадники решили вопрос весьма оригинально, говорили: «Эрато пришло вторым» или «Эрато проиграло». И такой вот средний род из-за идиотских имен изобиловал.
Те самые два-четыре с неохотой я, конечно, выиграла, как и весь ипподром. Меня это до такой степени разозлило, что я решила включиться в расследование. Поймала пани Зосю, стащила ее вниз и показала на подозрительного типа.
– Я хочу знать, как его зовут, – упрямо потребовала я. – Вы его знаете?
– В лицо – да, – ответила пани Зося. – И по фамилии тоже, но не помню.
– Окажите мне любезность, посмотрите на его пропуск. Можете сказать, что вы хотите посмотреть номер, что два одинаковых всплыли или еще что-нибудь.
– А зачем вам это?
– Он меня интересует, но глупо спрашивать, как его фамилия. Особенно если он мне уже представлялся, а я забыла. У меня к нему личное дело, и я хотела бы эдак дипломатично подойти.
Пани Зося не удивлялась уже никаким моим поступкам. Она оказала мне любезность, и после пятого заезда я получила сведения, что типа этого зовут Блажей Фигат. Насчет остального я допытываться не стала, пусть у Юзи Вольского на сей счет голова болит.
Как раз перед шестым заездом сенсацией насчет Дерчика поделился пан Эдя.
– Он брал за то, что проигрывал, – возвестил он. – Именно поэтому никогда не выигрывал. Брал-брал, забогател и вроде как начал одалживать деньги под проценты, один Тип ему задолжал полтора миллиарда. Дерчик пригрозил типу судебным исполнителем, потому что имел векселя, и тот должник в отчаянии его убил. Неизвестно, кто это, поскольку Дерчик одалживал разным, но из-за больших денег убийцу, может, и найдут.
Сообщение было таким необычным, что все обалдели. Я спешно стала подсчитывать в уме, за сколько же это заездов Дерчик должен был взять деньги, чтобы из этого получилось полтора миллиарда, добралась в своих подсчетах до четырех сезонов, потом опомнилась, что еще в предыдущем сезоне ставки и выигрыши были в два раза меньше, стала считать по новой, окончательно потеряла нить и бросила это дурацкое занятие. Зато я сообразила, что ведь Дерчик был как-никак жокеем, значит, сто побед на своем счету обязательно должен был иметь уж как минимум. Тогда я с некоторым усилием стала вспоминать азы его карьеры и припомнила, что большую часть этих побед он одержал во Вроцлаве. Я никогда не была на бегах во Вроцлаве, но уже долгие годы царило единодушное мнение, что там все заезды до единого подстроенные. Черт его батьку знает, может, по непонятным причинам его пускали первым, может, он им взятки давал, а потом стал таким макаром их себе возмещать… Я вспомнила, как он ездил.., ну нет, не может быть! Он же просто-напросто не умел ездить, только кретин мог бы ему платить за проигрыши, он без всякой оплаты пыль глотал бы на самом последнем месте. А кстати, что думал его тренер? У Глебовского Дерчик ездил последние три года, до этого он работал в разных конюшнях, так что же – все тренеры ослепли или все, как один человек, шли на всякие мошенничества? Не может быть. Это я абсолютно исключаю – и конец!
Пан Эдя продолжал хвалиться своей осведомленностью:
– Камарго выигрывает, и мне дали шестерку, должно прийти три-шесть. Камарго тоже, почитай, висит. Вишняка не будет, а Куявский тут не считается, мне так сказали. Я поставил эти три-шесть за двести, потому что я им не верю, хотя один тамошний поставил полтора лимона. А я боюсь Сарновского, поэтому тактично поставил вдогонку по сто…
– Если Камарго висит, то и мне в пору повеситься, – с сожалением сказал полковник. – Тут Болек выигрывает…
– Я поставил на этого Болека, хотя он говорил, что в этом заезде не поместится, – признался смущенный Вальдемар, – но я уже не знаю, как с ним быть. То он говорит, что его не будет, что он не придет, а сам приходит, то клянется прийти – и нет его. Невозможно его предугадать, ставишь вслепую!
– Ему, говорит, шестерку дали? Он что, спятил? У этой шестерки нет никаких шансов, – бормотал Юрек впереди меня. – Спорить готов, что она будет не ближе предпоследней!
Этим они меня слегка вывели из равновесия. Камарго я в рот не брала, Сарновского на Деборе – тоже, я ставила Мальвину на Болеке Куявском с двойкой, Пассионатой, на ученике Осике, помня свой вчерашний разговор с той девушкой. На самом деле надо было бы говорить «ставлю на Пассионату ПОД учеником Осикой», но почему-то у нас упорно получалось наоборот. Сегодня я выигрывала в полосочку, каждый второй раз, и сейчас вроде бы должна была снова выиграть. Шестерка – это был Гарцап, ехал на нем Скорек, которому ехать явно не хотелось, а Гарцап за сезон поставил собственный рекорд – четвертое место. Не было оснований думать, что он продвинется. Он считался лошадью постарше, и вес на нем должен был быть побольше, так какого черта у них вдруг нарисовался Гарцап?
– А единичка что? – спросил кто-то ехидно. – Сдохнет на старте?
– Единичка поведет заезд и сдохнет, – высказался кто-то сзади.
– А если дотянет до финиша?..
– Да как же, дотянет…
– Ты ставишь на Дебору? – тревожно спросил Юрек.
– Ставить-то ставлю, но не верю в нее. Не пора еще Сарновскому, хотя на второе место, может, и вползет. Люди на него ставят, так что ему лошадей пару раз придержать придется.
– А выиграть он должен! Самый лучший конь!
– Ну и что, что конь лучший? Ты смотри, кто едет! Что от него ждать!
И снова Дерчик с его воображаемыми векселями был напрочь забыт. Снизу примчалась Мария и сообщила мне, что один такой лысый, который почти всегда выигрывает, вцепился в двойку и с ней стал ставить все, что можно. Ученик Осика едет, может, этот лысый что-то знает…
– Я тоже знаю, – потеряла я терпение. – Осика вроде как хочет стать жокеем. Я тоже на него ставлю, с Сарновским и Болеком.
– У Болека шансы есть. Посмотрим, как поедет.
– Вальдемару он сказал, что не придет первым.
– Ну, пускай болтает что хочет, он всегда чушь несет.
Взвился флаг, лошади вошли в стартовую машину послушно и без выкрутасов.
– Пошли! – заорал Юрек.
– Дан старт, – возвестил громкоговоритель. – Ведет Деркач, вторая Мальвина, третий Гарцап…
– Кто остался?!
– Ну, Сарновского ты сам видишь, – сказала я Юреку. – Четыре корпуса потерял, ближе, чем третьим, не придет. Инфаркт от него получить можно…
– На прямую выходит Деркач, – сообщал громкоговоритель, – вторая Мальвина, Гарцап слабеет, на третьем месте Камарго, вперед выходит Пассионата. Ведет Мальвина, борьба за второе место: Камарго, Пассионата. Мальвина, Пассионата, Камарго…
– Давай, Камарго! – драл глотку пан Эдя.
– Давай, Болек! – перекрикивал его Вальдемар.
– Вот вам ваш Гарцап, последний, говорила же я, что он будет пыль глотать! Давай, Пассионата! – заверещала я от всей души.
– Давай, Болек! – еще громче запротестовала Мария. – Совсем ты рехнулась, на кой ляд тебе эта Пассионата, Болек у меня триплет заканчивает!
– У меня Болек тоже в триплете, но последовательность у меня с Пассионатой, а в чем тут дело? Я ее на первое место не выпихивала, я ей прочила второе!
– А, второе – пожалуйста. Последовательность я не ставила.
– Есть! – с облегчением высказался Юрек. – Я ставил на Камарго, Дебору и Мальвину. Вот черт, а я уж боялся: ведь как рванула Пассионата!.. Полкорпуса не хватало! Слушай, ты, а это фукс? На нее же небось не ставили?
– ТЫ же слышал: все помешались на Камарго, а в последний момент – на двойке. Триплет будет выше в три раза. Мне-то с этого ничего не достанется, потому что я только-только начинаю триплеты, но дурацкая мода на двойку понизит выплаты за последовательность.
Пан Эдя был полон глубокого разочарования, но вместе с тем и удовлетворения, что не поставил больше. Вальдемар честил Куявского на чем свет стоит.
– И из-за его пустого трепа ставил на него только с Камарго! Надо было ставить на все со всеми! И чего летит, как ошпаренный кот, если говорил, что не придет первым, так чего же лезет?! С двойкой – пятьдесят тысяч последовательность. Триплет – два миллиона!
– Ну, два не два, но миллиончик должны дать, – с надеждой сказал Юрек.
– Стукни его, – напустилась я. – Это с фаворитом-то?! В четвертом пришел Фейерверк!
– Так ведь ставили не на одного Фейерверка, а на двух лошадей, двойку и четверку. А в пятом был фукс. Может, дойдет до миллиона.
За триплет дали девятьсот восемьдесят тысяч. Юрек был не очень доволен. Я обогатилась на последовательности, за Мальвину с Пассионатой заплатили сорок две тысячи. Куявский у меня начал триплет, который сулил большие надежды.
– Ты сейчас заканчиваешь? – спросила я Марию.
– Сейчас, двумя лошадьми. Четверкой и пятеркой.
– Четверка и у меня.., значит, снова придет какая-нибудь глупость. , – Не придет. Батька лезет вперед.
– Ну, дай ему Бог здоровья…
Жокей Батька назывался совсем не Батька, а Убий-батько, был иностранцем, как сама фамилия указывает, но его переделали в Батьку, и так оно осталось. Ездил он у Капуляса, Капуляс, ныне тренер, когда-то был великолепным жокеем, правда, весьма капризным, но, вне сомнения, талантливым. Как тренер он тоже сперва работал неровно, потом взыграла в нем амбиция, и уже шестой сезон он оказывался на первом месте. Батька его не подводил, пер вперед как танк, а лошади у них были прекрасные. Батька всегда ехал как надо, лошадей не придерживал, а сейчас сидел на лучшей лошади в заезде. Можно было верить, что он придет первым.
– Тебя тут не было, и ты не слышала гипотез пана Эди насчет Дерчика, – сказала я. – Его, дескать, убил должник, чтобы денег не возвращать. Не знаю, с кем пан Эдя разговаривал, полагаю, что с кретином, потому что оттуда же он принес ставку на Гарцапа.
– И поставил?
– Поставил, но немножко.
– Ты права, они все ненормальные. А насчет Дерчика, так ведь Метя потихоньку разговаривать начал. Поедем к нему?
– Поедем, проведать надо.
Тут я посмотрела на пана Мариана. Он тихо сидел над программкой, ни слова не говоря, и казался человеком, разочаровавшимся в жизни. Это могло иметь какое-то отношение к убийству, а могло и просто означать, что он проиграл и переваривает поражение. В проигрыше пан Мариан признаваться не любил.
Батька выиграл свободно, снизив тем самым выигрыш за триплет наполовину, я выиграла последовательность по принципу «нам честь, им – деньги», Юрек кривился, Мария с безумными глазами искала выигранный триплет, который минуту назад потеряла. Она выкидывала все из карманов и из сумки.
– Ну ведь только что был тут! – говорила она в отчаянии. – Ведь ты сама видела, я его в руках держала! Что я с ним сделала? Я же никуда не ходила, все время сижу тут!
– Ты зря оторвала его от остальных купонов. Большой лист труднее потерять. Проверь спокойно, по одной бумажке…
Оторванный триплет лежал под креслом, наверное, свалился с колен. Мария подняла его, и у нее немедленно пропали последние купоны. Она снова принялась за поиски, мне тошно было смотреть, потому что всякие поиски мне всю жизнь действуют на нервы. Поэтому я ее оставила и отправилась вниз. Триплет у меня прошел, я заканчивала его тремя лошадьми, в том числе гарантированным фаворитом. Зная собственную фортуну, я была уверена, что выиграет именно этот фаворит и триплет снизится до восьмидесяти тысяч или же придет какая-нибудь лошадь, которую я в угол забросила.
Пришла Гальвана, абсолютный фаворит, и все пошло, как я предвидела. Я выиграла, выигрыш снизился как надо, ждать я не стала, оставив выигрыш в кассе вместе с двумя триплетами Марии, потому что она по ошибке поставила дважды. Тем самым я обеспечила себе небольшой капиталец на среду, и мы поехали в больницу.
Это был уже второй наш визит, первый мы нанесли предыдущим вечером. Когда Мария сообщила мне о нападении на Метю, я уселась на пол, потому что трубку сняла, сидя на корточках. Дежурной травматологией была клиника на Стемпинской. Я сорвала с места Януша и Юзека Вольского, в больнице на Стемпинской мы оказались через шесть минут, а Мария приехала еще через минуту. Мы вдвоем с Янушем подождали снаружи. Марию и Юзю впустили без проблем, обоих в силу профессии, Мария врач, а Юзя – полиция. Подробный рапорт мы услышали через полчаса.
– Ничего ему не сделается, – с облегчением сказала Мария, падая на заднее сиденье моей машины. – Получил по кумполу, это пройдет. Никаких трещин, только оглушили. Выпустят его послезавтра. Говорить он еще не может, поэтому я не знаю, как это случилось. А сперва я испугалась. Гонората там сидит, она уже успокоилась.
Гонората была женой Мети. Она узнала о несчастье с мужем, когда было уже точно известно, что он выживет, поэтому ей досталась только половина шока. Ей позволили посидеть до вечера.
Юзя Вольский пришел к нам через пару минут.
– Я все устроил, тут посадят человека, – сказал он. – Что-то не нравится мне, чем это пахнет. Пока я сам посижу, а к разговору вернемся при ближайшей возможности…
Со вчерашнего дня Метя стал значительно здоровее, говорить говорил, но очень неохотно и скупо. Гонората неуклонно держала при нем вахту, а тип в белом халате у дверей одноместной палаты потребовал от нас паспорта. Мария самолично осмотрела Метю и сказала, что с медицинской точки зрения не видит никакой необходимости держать его в больнице.
– Я тоже так считаю, – согласилась Гонората.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35