Как бы то ни было, Мидж встревожилась больше меня, и, преодолев первоначальный шок, я постарался успокаивающе улыбнуться ей. Наверное, улыбка больше походила на судорожную гримасу, потому что уголки губ у Мидж опустились, как у ребенка, и она чуть не расплакалась.
Меня усадили на заднее сиденье, я держал ошпаренную руку перед собой, словно это был только что сваренный рак, и, когда девушка села за руль, я узнал косы, а потом и обернувшееся ко мне лицо — это была Сэнди, которую неделю назад я спас от деревенских хулиганов.
— Мы отвезем вас к нам, Майк, чтобы обработать ожоги. До Храма всего минута пути, — сказала она.
— Ему нужно в больницу, — настаивала сидевшая рядом со мной Мидж.
Мужчина только что открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и наклонился, чтобы сесть. Это был средних лет человек, лысеющий и очень худой. Его щеки так впали, что скулы отбрасывали тени.
— Ближайшая больница за много миль отсюда, а ему нужно поскорее как-то снять боль. В больницу его можно отвезти потом — если вы сочтете это необходимым.
Он сел и за все время недолгой поездки больше ничего не говорил.
Сэнди торопливо развернулась на узкой дороге, и машина помчалась в направлении, откуда они только что приехали. Мидж прикладывала к моему лицу прохладный, мокрый носовой платок, а я понял, что нахожусь в том же красном «эскорте», на котором к нам в коттедж приезжал несколько дней назад Кинселла.
Машина остановилась, и Сэнди выскочила из нее. Мы стояли у высоких железных ворот, установленных на толстых серых столбах, с обеих сторон от створок тянулись высокие стены из старого кирпича За воротами просматривался огромный дом — тот, что мы видели сзади во время нашей прогулки через лес, мрачный дом, как я мысленно окрестил его. Девушка распахнула ворота, в то время как ее спутник нетерпеливо смотрел через окно. Сэнди торопливо вернулась, так же обеспокоенная, как и Мидж, и снова тронула «эскорт» с места.
Занятый собственными переживаниями, я все же обратил внимание на дом, который вблизи выглядел еще более массивным. Казалось странным, что здание в конце длинной дороги развернуто задом наперед, а не выходит фасадом к воротам. Как бы то ни было, Крафтон-холл, называемый теперь синерджистским Храмом, со всех сторон производил одинаково холодное и суровое впечатление.
Мы обогнули здание и выехали на прямоугольную площадку. Отсюда луг простирался до самой опушки леса. К этому времени меня охватила дрожь: очевидно, шок прошел. Мужчина вылез и открыл мне дверь; тщательно оберегая руку, я тоже выбрался из машины и взглянул на дом. Не спрашивайте меня почему, но, даже испытывая жгучую боль в руке, мешающую думать о чем-либо еще, я почувствовал, что не хочу заходить внутрь. Однако Мидж, похоже, не ощущала подобных колебаний.
— Входи, Майк, чем скорее мы опустим твою руку в воду, тем лучше тебе же будет, — сказала она, крепко держа меня за локоть.
Сэнди пристроилась с другой стороны, а тощий мужчина направился вперед, к широкой входной лестнице. Прежде чем мы добрались до первой ступеньки, одна створка огромных дверей отворилась, и оттуда выглянуло нахмуренное лицо Кинселлы.
— Майк, что за чертовщина с вами приключилась? — воскликнул он.
— Не поладил с радиатором в машине, — пошутил я, хотя в действительности мне было совсем не весело и казалось, что вот-вот стошнит.
Увидев мою руку, Кинселла побледнел.
— О Господи, скорее ведите его сюда.
Он распахнул вторую створку, пропуская нас всех внутрь.
Теперь уже я поистине трясся, как ни старался подавить дрожь. Мидж вцепилась в меня, словно боясь, что я сейчас упаду.
Мы оказались в просторном вестибюле, широкая лестница напротив вела на галерею. Боль усиливалась, и я не обратил большого внимания на окружающую обстановку, но отметил неожиданный холод в помещении.
— Можно отвести его на кухню или в ванную, чтобы опустить руку в холодную воду? — услышал я умоляющий голос Мидж.
— Мы можем сделать для него гораздо больше, — ответил Кинселла Он обернулся к девушке и еле слышно распорядился: — Скажи Майкрофту, кто здесь и что именно произошло. Быстро.
Сэнди тут же исчезла.
Затем он обратился к худому мужчине, и только позже я удивился, какой властью обладал здесь Кинселла.
— Сообщите всем. — Вот все, что он сказал, и сравнительно пожилой человек тут же поспешил прочь.
— Все в порядке, Майк, попробуем поудобнее вас устроить. — Американец открыл дверь из вестибюля и провел нас в дом.
Мы оказались в просторной гостиной — а может быть, в библиотеке, поскольку стены были закрыты полками с книгами. Тяжелый воздух, неприятно ощущаемый здесь даже в моем состоянии, говорил о древности большинства томов. Но у меня не было настроения их рассматривать.
Кинселла усадил меня за большой овальный стол с блестящей полированной поверхностью. Косые лучи солнца падали в комнату ясными, четкими линиями, как от прожекторов, и Кинселла зашторил по очереди все высокие окна, оставив лишь щелочки, так что свет проникал узкими лучами. Дверь, через которую мы вошли, оставалась открытой, и мне было видно и слышно движение за ней, словно там собирался народ. Я весь взмок от пота, задыхался, и мне хотелось кричать от все возрастающей боли. Казалось, что нервы, оглушенные шоком, теперь очнулись и воспринимали боль во всей ее силе.
— Нужно что-то сделать! — повторяла Мидж, пока я сквозь сжатые губы втягивал воздух, чтобы подавить стоны.
— Потерпите немного, — спокойно ответил Кинселла, ему-то было легко так говорить.
Он сел рядом со мной за стол и, осторожно придерживая только за локоть, положил мою руку на гладкую поверхность. Мидж стояла у меня за спиной, положив руки мне на плечи.
— Взорвался радиатор, да? — проговорил Кинселла.
— Нет, — ответил я сквозь сжатые зубы. — У меня хватило глупости отвинтить крышку.
— Вам еще повезло, что струю приняла на себя рука. Если бы попало в лицо...
— Да, знаю. Мне хватило и глупости, и везения.
Он осматривал ожоги у меня на лице, когда дверь распахнулась настежь. Вошел какой-то мужчина, и Кинселла сказал:
— Майкрофт.
Не знаю, чего я ожидал, но само имя в сочетании со зловещими предостережениями викария о синерджистах вызывало в воображении кого-то высокого, мощного, с грубой морщинистой кожей и пронзительными светлыми глазами, проникающими в душу и подавляющими волю; кого-то вроде Винсента Прайса или Джорджа К. Скотта, или, возможно, даже старшего брата Бэзила Рэтборна. Этот же тип был среднего роста и полноват, с гладкой чистой кожей и почти ничем не примечательной внешностью. На нем были серые свободные брюки и бордовый джемпер без воротника поверх ярко-белой рубашки, а галстук цвета беж привносил официальность в его облик, который иначе показался бы слишком домашним (эти наблюдения я свел воедино, сами понимаете, после, когда мои страдания улеглись; в данное же время его внешность меня совершенно не волновала). Пожалуй, глаза его можно было бы назвать пронзительными, но в них просматривалась и мягкость. К сожалению, в его внешности не было коварства (я говорю «к сожалению» ввиду дальнейших событий), но таким он мне показался тогда. Майкрофт выглядел как чей-то добрый дядюшка.
При его приближении Кинселла встал, отошел и отодвинул стул, чтобы этот человек мог ближе подойти ко мне. Майкрофт наклонился, положил одну руку на стол, и я уловил легкое дуновение пряного дыхания. Сначала он посмотрел на мое лицо, потом перевел взгляд на обожженную руку.
— Наверное, очень больно, — предположил он (и мне его предположение показалось совершенно излишним).
Его голос был мягок и странно сух, а американский акцент скорее характерен для Новой Англии, чем для южных штатов. И в его тоне слышалась большая озабоченность, как будто он отчасти разделял мою боль.
— Если хотите знать правду, мне не полегчало от этого, — признался я, несколько раздраженный его осмотром и бездействием. Обнаженная плоть на моей руке тревожно вздулась.
Майкрофт снова посмотрел прямо мне в глаза, потом на Мидж.
— Не будем терять времени, — сказал он, больше обращаясь к Мидж, чем ко мне, затем взмахнул рукой, и вошла Сэнди, а с ней наша знакомая Джилли. Между собой они держали прозрачную прямоугольную чашу с зеленоватой жидкостью. Они поставили чашу на стол передо мной и Майкрофтом.
— Позовите их, — сказал Майкрофт Кинселле, который тут же вышел в дверь и отдал приказ.
Я огляделся, все больше беспокоясь. Джилли успокоительно улыбнулась мне, но ничего не сказала. Я заметил, что Мидж тоже встревожилась.
Комнату начали наполнять люди, все молчали и смотрели на меня. Среди них был и Нейл Джоби, но он, хотя и смотрел на меня, как будто не узнавал.
Я привстал.
— Эй, минутку...
Майкрофт положил твердую, но не тяжелую руку мне на плечо.
— Пожалуйста, сядьте и не бойтесь. Через несколько мгновений ваша боль пройдет.
— Не думаю... — начал я, но меня перебила Мидж:
— Майк, подожди.
Я уставился на нее, но она только коротко покачала головой.
— Я хочу, чтобы вы поверили мне, Майк. — Голос Майкрофта слегка переменился: теперь он был одновременно мягким и властным — и ему было трудно сопротивляться.
Я снова сел, а Майкрофт пододвинул стул так, чтобы быть рядом.
— Я хочу, чтобы вы поверили нам всем, — проговорил он, засучивая рукава до локтей.
Я вытер с глаз заливавший их пот, сгорая от нетерпения узнать, что сейчас произойдет, и не зная, насколько я готов допустить это.
Майкрофт улыбнулся мне, словно догадываясь, что я принимаю его за сумасшедшего, который собирается пошутить надо мной. Его улыбка была одновременно понимающей и ободряющей. Потом он сделал что-то, чего я никак не ожидал: опустил свои руки в жидкость.
Люди вокруг — они были всех возрастов и разных национальностей — взялись за руки и закрыли глаза Майкрофт тоже закрыл глаза, его губы шевелились, словно произнося молчаливую молитву. Я думал, толпа сейчас запоет.
Наверное, вид у меня был отчаянный, потому что Мидж вцепилась в меня, словно испугавшись, что я убегу.
— Мидж...
В ее глазах было какое-то умиротворенное возбуждение, внутреннее сияние, косвенно говорившее о том, что она начинает верить этим ненормальным.
Я почувствовал, как моя левая рука поднимается и перемещается к Майкрофту. Я хотел отдернуть ее, но его улыбка отбила охоту к этому, и я позволил ему опустить мою руку в зеленоватую жидкость.
Мне хотелось вопить от боли, но я не сделал даже попытки вынуть руку, поняв, что этот мягкий с виду человек имеет скрытую способность к внушению. Он погрузил мою кисть, а потом и остальную руку до локтя, и я ощутил, что эта жидкость гуще, чем вода Она казалась маслянистой.
И тут же страшная боль исчезла, успокоенная прохладой, и мне показалось, что моя рука вмерзла в лед.
Пальцы Майкрофта легко пробежали по коже, глаза снова закрылись, губы еле шевелились. Мое облегчение было таким безграничным, что я чуть не завопил от счастья, но вместо этого только глубоко вздохнул. Я почувствовал на плечах пожатие пальцев Мидж, и когда повернул голову к ней, то увидел, что ее глаза тоже закрыты, а брови сосредоточенно сдвинуты.
— Мидж, — сказал я, — боль прошла.
Она открыла глаза и посмотрела на меня, на мою погруженную руку и обняла меня за шею. Казалось, ее облегчение было не меньше моего.
Майкрофт все еще водил по моей руке пальцами, кончики которых оставляли за собой покалывающий след. Оглядев комнату, я увидел, что все стоят, по-прежнему закрыв глаза, некоторые женщины раскачиваются, словно готовые лишиться чувств, а их руки крепко сцеплены, — у меня осталось впечатление, что через каждого перетекает энергия, передаваясь следующему, за ним следующему и так далее, совершая полный круг.
«Сумасшествие, — отчетливо сказал я себе. Но не мог отрицать, что больше не чувствую боли. — Да, но что будет, если вынуть руки из жидкости? Очевидно, она просто замораживает ожоги, но каково будет без нее?» Скоро мне предстояло это выяснить. Майкрофт открыл глаза и вытащил мою руку. Он дал жидкости стечь, потом повернулся ко мне, и мне показалось, что в его улыбке сквозит насмешка. Опухоль на руке определенно спала, хотя пальцы по-прежнему оставались распухшими, страшная пылающая краснота не покидала их, но волдыри исчезли. А главное — я больше не чувствовал боли, только онемение.
— Не верю, — проговорил я, в самом деле не веря.
— И не надо, — ответил Майкрофт. — Примите — вот и все, что от вас требуется.
Он встал, и остальные начали открывать глаза, некоторых поддерживали стоящие рядом. Они разорвали сцепленные руки и стали аплодировать, и я подумал, что Майкрофт сейчас начнет раскланиваться. Но он поднял руку, и аплодисменты прекратились.
— Нам нужно только испытать благодарность, что страдания покинули нашего молодого друга, — сказал Майкрофт народу. — Вы засвидетельствовали нашу взаимную силу, а теперь на какое-то время обратите ее на себя. — Он говорил так просто, по-деловому, ровным и дружелюбным тоном, без попыток вызвать в массе восторг, как можно было бы ожидать от псевдорелигиозного лидера, выполнившего довольно эффектный трюк.
Его последователи покинули зал, одни счастливо улыбаясь, другие в глубокой задумчивости. Как я уже сказал, это была совершенно разношерстная публика разных возрастов и национальностей, от чудаков со спутанными волосами и дикими глазами до вполне светских людей в модных костюмах, с приветливо-вежливым выражением на лицах.
Джилли вышла вперед и осторожно обернула мне руку льняным полотенцем, чтобы промокнуть остатки жидкости. Потом настал черед Сэнди — она достала откуда-то бинт и марлю и забинтовала мне руку, предварительно с чрезвычайной осторожностью наложив марлю на ожоги.
— С этим нужно обратиться в больницу, — неуверенно проговорил я.
Кинселла улыбался во всю ширину своей американской улыбки.
— Нет никакой необходимости, Майк. Все и так заживет, вот увидите.
— Повязка совершенно стерильна, — успокоил Майкрофт, — и вы убедитесь, что медсестра не наложила бы ее лучше.
— Там мне могут дать какие-то лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43