) У Дерека вправду славная мордочка. И, у других моих детей тоже, и жена для своих лет куда привлекательней всех прочих знакомых мне своих сверстниц. Хотел бы я знать, что недостроенно у него в мозгу, какие не закончены соединения. Неужто он вовсе ничего не смыслит и ему даже невдомек, что он слабоумный и вырастет кретином? Знает ли он, что ему положено желать мне смерти и бояться, что за это я его убью или кастрирую? Пусть уж держит при себе свои грязные намерения насчет моей жены. Он безупречен. Мне снится, он тоже мертв, и, проснувшись, я безутешен: мне жаль его, да притом я знаю, сон этот про меня, и я еще не окончательно хочу, чтобы он умер.– Что тебе снилось? – спрашивает наутро жена, готовя завтрак.– Дерек.– Ты смеялся.– И ты снилась. Ты валялась с чужим дядей.– Ты смеялся.– Ты схватила меня за член. Мне нравится, когда меня хватают за член.– Хочешь, схвачу прямо сейчас?– Мне ж на работу. Приготовь сегодня ужин. Ты была забавная. С огромным чернущим негром.– Мне снился чудовищный сон.– Ты плакала.– Это тебе снилось?– Ты плакала во сне.– Что ж ты меня не разбудил? Мне снилось, я плачу и никак не могу перестать.– Я был занят собственным сном. Может, нам приснился один и тот же сон. Тебе не снилось, что ты валяешься с дылдой – черномазым?– Мне это ни к чему. Мне хватает тебя.– По-моему, наша сучка все-таки гоняет без спросу либо в твоей, либо в моей машине. Он вчера за ужином начал было что-то говорить, и она уж такими злющими глазами на него уставилась.– Спрошу у нее.– Я ее на этом поймаю. Приготовь сегодня ужин. С удовольствием ее поймаю.– Ты последнее время много бываешь дома.– Ну и что?– Да ничего. Я рада.– И я ничего.– И незачем кричать.– А я не кричу. Не понимаю, почему стоит мне изредка повысить голос, и сразу упреки – мол, кричу. Все люди повышают голос. И ты тоже. Не понимаю, что тебя так раздражает.– Это ты сегодня с утра раздражаешься. Я рада, когда ты дома. Ты даже стал посвистывать. Может, тебе стало приятно проводить время дома, с нами?– Конечно, приятно.– У тебя все в порядке?– Все прекрасно. И было бы еще лучше, если б ты перестала спрашивать, все ли у меня в порядке.– Так я и знала, этого настроения надолго не хватит.– А еще удивляешься, что я спешу сбежать на службу.– Если у тебя что-нибудь стряслось на службе, я бы хотела знать.– Все прекрасно.
– У вас что-нибудь стряслось? – резко спрашивает Грин, едва я переступаю порог.– Стряслось?– Я спросил достаточно громко.(О черт, он тоже сегодня бешеный и застал меня врасплох.)– Ничего не стряслось.– Не врите.Он свирепо, с садистской злобой глядит на меня выпуклыми своими влажными глазами, на его разгоряченном чувственном лице, на лбу и верхней губе проступили капли пота. Обычно Грин не позволяет себе потеть на людях. (Интересно, что его сегодня утром беспокоит больше – недостаточность щитовидной железы или увеличенная предстательная.) На нем просторный мягкий костюм верблюжьей шерсти – на сером фоне тоненькая лиловая полоска, – с большими и острыми лацканами, и ему это сходит с рук. Мы, остальные, можем себе позволить надеть подобный костюм только на праздник или на выставку, хотя такие широкие мешковатые брюки годятся и для воскресных пикников, водных прогулок или в загородных клубах. Грин слишком роскошная личность среди нас, у него богатейший словарь, и оттого начальство его чуждается и при нем чувствует себя стесненно. Гораций Уайт боится его как чумы. Грин ищет расположения Горация Уайта, Уайт бежит от него к Блэку – тот презирает Грина и открыто его поносит, – Грин удаляется зализывать раны.– Блэк – животное, – жаловался мне Грин. – Горилла. Разговаривать с ним бессмысленно.Блэк – антисемит. Грин ждет и зло смотрит на меня из-за стола, словно это с меня надо спрашивать за его щитовидку, предстательную железу, колит или за Блэка.– Не понимаю, о чем вы.– Нечего мне врать, да еще так неубедительно, – начинает он, буквально не дав мне кончить, словно ему заранее известно, что я отвечу. – Можно врать, когда я вас не подозреваю. Я ваше начальство. Если не хотите лишиться места, не смейте никому тут врать неубедительно. Не желаю, чтоб моих подчиненных презирал кто-нибудь, кроме меня.– Жена у меня дерьмо – вот что стряслось.– Нельзя ли полегче?– Вы же сами спросили, так?– Я вам не Энди Кейгл.– Энди Кейглу я бы этого не сказал.– Мне нравится ваша жена.– Нет, Джек, не нравится. И мне тоже. Что стряслось?– У меня было четыре жены, и вы никогда ни об одной не слыхали от меня дурного слова, хотя я всех их терпеть не мог.– Она от вас вовсе не в восторге.– Нечего сплетничать.– Она говорит, вы негодяй – не дадите мне выступить на конференции.– Хватит прикрываться женой.– Да бросьте, Джек. Не так уж она вам нравится.– Вовсе она мне не нравится, если желаете продолжать о том же. Сказать почему?– Не надо.– На иных наших сборищах она пьет слишком много, а на других слишком мало. Она скована, и связана, и заражает этим других. От нее исходит дух неловкости, как от других – разные запахи.– Я ж сказал, не надо.– Она не подарок. Не богата. Ничем не знаменита, не компанейская, и она вам не помощница, и мне тоже.– Вы ведь, кажется, спросили, не стряслось ли у меня что-нибудь, верно?– А вы прикрываетесь женой, чтоб не отвечать.– Нет, не прикрываюсь. Отчего вы в таком плохом настроении?– А вы отчего в хорошем?– Сейчас не в хорошем.– Сейчас вы дуетесь, – кривясь, эхом отзывается он – похоже, ему тоже присуща мальчишеская склонность вдруг злобно передразнить того, кто донельзя его Раздражает.Это называется эхолалия.Это называется эхолалия (невольное мгновенное повторение слов, сказанных другим человеком. Я посмотрел в словаре. Ха-ха).Ха-ха.Ха-ха.(Так можно без конца.)Так можно без конца.– А мне уж и дуться нельзя? – спрашиваю я.– А вам уж и дуться нельзя? – спрашивает он.– В чем дело, Джек?– В чем дело, Джек! – жду я, что он повторит моим голосом, точно в дурном сне (как я, бывает, непроизвольно облаиваю жену или дочь их же голосами, когда слишком взвинчен, совсем обалдел и уже не в силах придумать менее ребяческий способ ударить их побольней).– Вы что, подыскивали где-нибудь работу получше? – слышу я вместо того.– Работу получше?– Без моей помощи вам ничего не найти.– А надо искать?– Вы бы даже не знали, куда обратиться.– А что стряслось – мое положение в Фирме пошатнулось?Чувствую – начинаю покрываться испариной.– Вас уже прошиб пот, – говорит он.– Нет.– Видно же, и лицо взмокло, и рубашка. Что за ослиное упрямство, лишь бы отрицать. Сами знаете, когда я спросил, что у вас стряслось, я вовсе не то имел в виду. Я подразумевал другое. Я спрашивал, что у вас хорошего. Это я язвил. Последнее время вы ведете себя забавно. И, говоря «забавно», я имею в виду совсем другое. Я подразумеваю – странно. И даже не странно, нет… Я подразумеваю, вы ликуете. Последнее время вы знай посвистываете.– Не замечал этого за собой.– Да еще фальшивите. Воображаете, наверно, что, кроме вас, никто во всей Фирме и не слыхал про Моцарта. Вы любезны со многими людьми, которые мне не по вкусу. С Кейглом, Горацием Уайтом, Артуром Бароном. С Лестером Блэком. Даже с Джонни Брауном, а ведь вы зарабатываете больше, чем он.– Такая у меня должность. Я выполняю для них разную работу.– Прислуживаетесь? За наш отдел предоставьте прислуживаться мне. Я это лучше умею. Когда я прислуживаюсь, им от этого удовольствие. А до вас никому и дела нет.– А Кейглу?– Кейгл – конченый человек, – нетерпеливо, не без злорадства обрывает Грин. – Он, когда разговаривает, брызжет слюной, и притом хромает. Я бы мог получить его место. Наверно, мог бы. Но мне оно ни к чему. Не хочу торговать. Торговать по мелочи унизительно. Торговать по мелочи собой – и того унизительней. Я-то знаю. Я пытался запродать себя в вице-президенты. – и не вышло, а пытаться запродать себя и не суметь – ничего унизительней не придумаешь. Если передадите кому-нибудь эти мои слова, я отопрусь, а вас уволю. Не Фирма, а я. Уволю, так и знайте. Рэд Паркер.– При чем тут Рэд Паркер?– Держитесь от него подальше. С тех пор как его жена погибла в автомобильной катастрофе, он катится по наклонной.– Мне его жаль.– А мне – нет. Пока она была жива, не так уж он ее и любил. Он слишком закладывает и совсем не работает. Держитесь подальше от людей, которые катятся по наклонной. Фирма это ценит. Фирма ценит крыс, которые знают, когда бежать с тонущего корабля. Вы пользуетесь его квартирой.– Скоро перестану. Бываю там и со своей женой.– С этой девчонкой из Группы оформления вы ведете себя, как слюнявый дурак-студентик.– Ничего подобного, – защищаюсь я. (Теперь гордость моя уязвлена.) – Это только игра, Джек. – (Прямо чувствую, как глаза мои наполняются слезами. Должно быть, они сейчас влажные, как и у него.)– Она недостаточно хороша. И получает гроши.– Вы же заигрываете.– Меня защищает моя репутация, считается, что я заносчив и с причудами. Про вас ничего такого не думают. Судят вас только по вашим поступкам. У меня весенняя сенная лихорадка. Если кажется, будто я плачу, – это аллергия. Что вас забавляет?– Вот бы мне иной раз ввернуть такое словцо.– Где вам. Пока я тут, поблизости, я всегда вас за пояс заткну. И соображаю я быстрей вашего. Вам не хватает стиля, чтобы быть таким речистым, как я, так что и не пытайтесь. Эта девчонка вам не поможет. Лучше займитесь богатыми разведенками, чужими женами да соблазнительными вдовушками.– Заполучить вдовушку не просто: их не так-то много.– Читайте в газетах некрологи. Опять вы улыбаетесь.– Забавный вы человек.– Вам должно быть сейчас не до смеха, Слокум, вы попали в переделку, и, похоже, вы этого не понимаете. Мне это не нравится.– В какую такую переделку?– Вы ведь работаете у меня, и ваше дерьмовое веселье мне не по вкусу.– Вы вроде не любитель этого слова.– Похоже, вы боитесь меня меньше, чем прежде.– Сию минуту не меньше.– Я говорю не про сию минуту.– А с чего бы мне бояться?– И мне это не нравится. Я сам начинаю бояться. Джеку Грину совсем ни к чему, чтоб его подчиненный набрался этакой уверенности в себе – ходит, видите ли, и насвистывает моцартовскую Большую мессу до минор, я нашел в справочнике. Нечего усмехаться. Вас так же легко удивить, как всех прочих. Вы-то откуда ее знаете, ума не прилежу.– Я знаю одну девушку, которая…– Вот я могу себе позволить здесь оригинальничать. А вы – нет. Мне свистуны не нужны. Мне нужны подчиненные пьяницы, язвенники, с мигренями и гипертонией. Такие, чтоб боялись. Я здесь главный, и у меня будет то, что мне нужно. А известно вам, что мне нужно?– Хорошая работа.– Мне нужны служащие, у которых спастический колит и нервное переутомление. А вы еще решили худеть, верно? У меня у самого спастический колит. А у вас почему его нет? Я принимаю вот эти таблетки. Мне нужно, чтобы и вы их принимали. Ну, примете одну?– Нет.– Если хотите и дальше у меня работать и выступить когда-нибудь с речью на конференции, так примете. Мне нужно, черт подери, чтобы моим подчиненным было хуже, чем мне, а не лучше. Потому я и плачу вам такие большие деньги. Мне нужно, чтоб вы все время находились на грани. Мне нужно, чтобы это было ясно и открыто. Мне нужно слышать это в вашей запинающейся, испуганной, косноязычной речи. Больше всего вы мне нравитесь, Боб, когда не можете вымолвить ни слова, потому что не знаете, что мне от вас нужно. Я и в этом году вам не дам выступить на конференции. Но вы не будете этого знать, хоть я сейчас так и говорю. У вас не будет уверенности. Потому что я могу передумать и велю вам подготовить и отрепетировать еще одно трехминутное выступление, на случай если опять не передумаю. Но я передумаю, Нe доверяйте мне. Я не доверяю лести, преданности и общительности. Не доверяю почтительности, уважению и сотрудничеству. Я доверяю страху. Вот вам беглая демонстрация красноречия, не так ли? Вам такое не по плечу, верно я говорю?– Что стряслось, Джек? – запинаясь, чуть не хныча, повторяю я, и слабость эта делает меня жалким. – За что вы со мной так?– В моем отделе самые высокие в Фирме ставки. Вы прочно засели у меня в отделе.– Я знаю.– Меня ругают за то, что я плачу такие большие деньги.– Я знаю.– Но это все, пока я не решил вас уволить. Я тоже тут прочно засел. Вы и это знаете? Мне нужны подчиненные, чтоб соображали не хуже начальников и чтоб у них сидело в голове, что, если я их выгоню из отдела, им крышка. И мне нужно, чтоб так оно и было. Вот теперь все ясно и понятно. Теперь все вышло наружу, что и требовалось. Теперь-то вы боитесь. Да. Хватит, Боб, передохните… спрячьте руки в карманы. Руки у вас трясутся.(Если б я посмел, я бы его убил.)– Зачем вам надо, чтоб я боялся?– Вы у меня под началом! Я могу вас уволить, болван несчастный. И вас могут уволить еще двести человек, о которых ни вы, ни я понятия не имеем. Вы сомневаетесь?– Нет, черт возьми.– Так какие вам еще основания? Я могу изводить и унижать вас, когда захочу.А, черт возьми, так оно и есть… он все еще мой злой гений. Не может он меня уволить; но всем своим существом, каждой клеткой я чувствую: может, и я не в силах одолеть ужас. (Мозг мой разумен, а железы – нет.)И я боюсь заговорить, вдруг стану постыдно, недостойно запинаться – как баба, как плакса. Я не решаюсь разжать губы, развязать язык и изготовить лицевые мышцы, чтоб можно было вымолвить хоть слово, пока не переберу все мыслимые звуки и не выберу наконец то слово, с которого начну. И еще по крайней мере одно, идущее за ним, которое благополучно приведет меня к cледующему. (Если фраза будет короткая, мне, пожалуй, удастся ее закончить. Начать надо с односложного слова. Все мыслимые звуки сбились в кучу в голове.) Не то у меня вырвется только нечленораздельное бормотанье или истерический вопль. Чувствую себя ломтем хлеба, подгорающим в тостере, и вдруг меня прошибает жаркий пот, я даже не успеваю вспомнить, что это совсем лишнее, покрываться испариной незачем. Джека Грина мне теперь опасаться нечего. Надо только делать вид, будто опасаюсь.Но я и вправду опасаюсь.(И боюсь, так будет всегда.)Я терпеть его не могу и, как и Энди Кейглу, желаю ему смерти. Пусть бы он заболел раком щитовидной железы, или предстательной, или толстой кишки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73