Тогдато Дмитрий Акимович и стал баловаться с воплощением. Выбрал внешность, идеально соответствующую избранной роли: убогую, неброскую, неприметную. Выходил на улицу, сидел на ящиках со своими новыми любимцами. Те мигом почуяли, что лысоватый молчун Дима принес им удачу: в тот день, когда он впервые проковылял вниз по крутой лестнице с полной авоськой пивных бутылок, на верхней ступеньке был найден рубль – мятый, как будто им жопу уже раза два вытирали, но зато не рваный, а значит вполне пригодный к товарноденежному обмену. С тех пор, кстати сказать, чудеса такого рода с ними то и дело случались, причем в самый нужный момент: если бутылку кто разбил, или менты наехали, или просто в рыло ктото получил, – значит нужно становиться на карачки и ползать среди ящиков: обязательно трояк найдешь, а то и червонец; это прямотаки местным обычаем сделалось.
Дело кончилось тем, что в одной из комнат коммунальной квартиры номер тридцать шесть умерла одинокая старуха Барышева, и разнежившийся в вечно нетрезвых людских телесах Дмитрий Акимович поспешил занять ее комнату. Соседям и прочим заинтересованным лицам он глаза отвел: плевое дело оказалось, они и не задумались даже над тем, откуда он взялся. Словно бы никакой старухи Барышевой и не было вовсе, а Дмитрий Акимович был всегда. В какомто смысле, именно так и обстояли дела...
Поселившись в людском жилье на правах полноправного и единственного обитателя, Дмитрий Акимович окончательно расслабился. Раздобрел, обленился, стал благодушен. Лампочки в доме перегорали уже не столь часто. Вода из кранов все еще капала, и моль бесновалась по шкафам, а тараканы жировали на кухне, но мышей он, поразмыслив, укротил. Да и на газовую колонку махнул рукой: раз уж починили, пусть себе работает. Не жалко.
А потом, три года назад, соседи, проживавшие в комнате, соседствующей с убежищем Дмитрия Акимовича, решили съехаться с мамой. У них были некоторые основания надеяться, что глухая старуха окажется менее долговечной, чем расширенная жилплощадь. Вялые обменные страстишки подкармливали Дмитрия Акимовича долгими зимними вечерами, когда друзьяалкоголики прятались по домам от мокрого снега. Продолжалась эта канитель чуть ли не год, после чего семейство воссоединилось в хрущевской пятиэтажке, гдето за пределами компетенции Дмитрия Акимовича, а в квартире номер тридцать шесть появился Мальчик.
Дмитрий Акимович даже облизнулся потаенно, когда впервые его увидел: о таком жильце можно было только мечтать. Мальчик обладал переменчивым настроением, был эмоционален, восторжен, подвержен приступам неконтролируемого гнева и жестоким депрессиям; однако и взлеты у него были – огого! Он умел хохотать до слез и кричать от боли; ему часто снились кошмары, но и райские видения порой посещали его незадолго до рассвета; он влюблялся всякий раз словно бы впервые и навсегда, зато и разочаровывался чуть ли не сразу же, и праведный гнев его, обращенный скорее на себя, чем на объект угасающей страсти, был самым лакомым блюдом в рационе Дмитрия Акимовича.
Тот, ясное дело, бросился опекать своего любимца. Окна в комнате Мальчика всегда оставались чистыми, хотя простодушный жилец, кажется, даже не подозревал о том, что их положено время от времени мыть. Оторванные пуговицы незаметно, сами собой, снова оказывались на его манжетах, а носки и ботинки оставались целыми, что бы он с ними не вытворял; брошенная на столе еда не плесневела даже летом; ключи и прочие мелочи никогда не терялись, а участковый милиционер, надумавший както завести с новым ответственным квартиросъемщиком укоризненную беседу о «содержании притона», растерянно потоптался в коридоре и ушел, потирая виски: «чего это я, а?» Этим благодать отнюдь не исчерпывалась, в жизни Мальчика происходило много приятных странностей, которые он, впрочем, принимал как должное. Его пленки (в ту пору он коекак зарабатывал на жизнь фотографией) никогда не засвечивались; полезная для жизнедеятельности корреспонденция не исчезала из раздолбанного почтового ящика; самый жестокий грипп непременно проходил к утру; вороватые приятели покидали его дом с пустыми руками, изумляясь собственной честности; черные тараканы ушли жить на второй этаж, а рыжие обрели деликатный нрав; наконец, в самые скудные времена в какомнибудь кармане непременно обнаруживался якобы заначенный червонец. «Я, оказывается, запаслив как белка! – гордо сообщал Мальчик окружающим. – Вот уж не ожидал от себя!»
Между ними установились очень теплые, родственные, почти интимные отношения, о чем Мальчик, с брезгливым сочувствием взирающий на грузную сутулую фигуру алкаша Димы, разумеется, не подозревал. Вечерами Дмитрий Акимович любил проникать в комнату соседа (в истинном своем бесплотном обличье, конечно же, уютная человечья туша тут была неуместна, да и без надобности). Грелся в лучах его переменчивого настроения, ластился к его тени, чуть ли не мурлыкал покошачьи. Мальчик чуял его присутствие, вот что удивительно! Но ничего не мог понять, только ежился зябко, включал музыку погромче, да тянулся за сигаретами, чтобы отвлечься от морока. Дмитрию Акимовичу, которые в эти моменты явственно ощущал себя огромным сытым котом, это не мешало.
Он, впрочем, знал, что сей счастливый период его бытия окажется недолгим. «Не жилец, – печально говорил себе Дмитрий Акимович, любовно взирая на своего „кормильца“. – Биться об заклад могу: не жилец!»
Это, впрочем, не означает, будто он собирался хоронить Мальчика. «Не жилец» в устах домового обычно означает лишь тягу субъекта к перемене мест... или обреченность на перемену мест, это как посмотреть. У Мальчика простотаки на лбу было написано, что нет на свете такого дома, в котором он задержится надолго, а такого рода невидимые надписи полуграмотный Дмитрий Акимович разбирал слёту и усваивал накрепко.
А сейчас Мальчик сам стучал в дверь Дмитрия Акимовича. Событие не сказать чтобы небывалое, случалось такое и прежде. Спички мог попросить, или еще какую ерунду; мог угостить пирожками от очередной дамы сердца, или подарить оставшуюся после ухода гостей бутылку вина (сам он напиваться не любил, хотя весьма успешно скрывал сей факт от многочисленной армии своих приятелей). Однажды даже захотел Дмитрия Акимовича сфотографировать, но тот не дался: поди угадай заранее, что там на фотографии отобразится? Нет уж, от греха подальше!
Но теперь сосед стучал совсем по иной причине. Сегодня вечером с Мальчиком творилось неладное. Что именно – этого Дмитрий Акимович не знал и знать не хотел. Мог лишь предположить, что давешние демоны, устроившие сущий кавардак в коридоре, были наименьшей из его забот.

Глава 15. Ао Бин


«... рассказывается, как Ао Бин, появившись из морских глубин, пытался усмирить богатырямалолетку Нэчжа, который не давал покоя жителям подводного царства.»


Развеселая компания не вывалилась из комнаты моего соседа. Дверь открыл сам Дима. Вид у него был сонный, в комнате темно, постель разобрана – и не скажешь, что десять минут назад тут бушевало именинное веселье.
– Дима, – говорю, – а мои приятели уже ушли от вас? Вы извините за беспокойство, не мог я им открыть, у меня дело было неотложное...
– Извиняться не надо. Не было тут никаких твоих приятелей, – флегматично отвечает он, обдавая меня роскошным букетом сивушных ароматов.
Ну все, думаю, совсем мужик с крышей своей разругался, память потерял. Только что ведь свалила от него эта гопкомпания... А он вдруг подмигнул мне заговорщически и говорит:
– Это демоны были, Макс, а не твои приятели. Хорошо, что ты им не открыл. Совсем заморочить могли, обычное дело.
– Обычное?! Дело?! Обычное, да? Демоны – обычное дело?! – мой голос почти сорвался на визг. Не везет, так уж не везет. Теперь еще и с соседской белой горячкой изволь возиться! С другой стороны, не бросать же его в таком состоянии... Но и в дурдом сдавать жалко, он ведь безобидный такой мужик, а там замордуют... Интересно, родственникито у него есть? У кого бы разузнать?..

Дима, тем временем, понял, очевидно, какое впечатление произвело на меня его заявление насчет «демонов». Вздохнул, зевнул, посмотрел на меня с сожалением. И я вдруг увидел, что глаза у него ясные и такие разумные, что дай бог каждому, мне в том числе, хоть иногда в зеркале такие же обнаруживать.
– Да тише ты, – говорит снисходительно. – Хочешь, чтобы Ковальчуки твои вопли про демонов услышали? Они и так уверены, что ты наркоман, еще немного и письма участковому строчить начнут. Так что кончай орать. Иди к себе в комнату, а я – за тобой.
У Димы даже голос переменился, пока он все это мне говорил. Какието незнакомые мне прежде интонации появились: не то чтобы начальственные, но вполне барственные, словно бы он владел ситуацией, информацией, территорией и вообще всем, чем только можно владеть. Опустившиеся пожилые алкаши вроде моего соседа просто физически не способны производить на окружающих такое впечатление. Удивление мое не поддается описанию: в который уже раз за этот длинный путаный день я был сбит с толку. Достаточно сказать, что я утихомирился, послушно открыл свою дверь и вошел в комнату. Дима, последовал за мной, как и обещал.

Глава 16. Апсцваха


«Как правило, жертвой его становятся слабые. В фольклоре часто человек, прибегнув к хитрости, одерживает победу над Апсцвахой.»


– Дверь можешь не запирать, – небрежно заметил сосед, когда я пропустил его вперед и потянулся к ключу. – Не знаю уж, какой ворожбой ты тут занимался, и знать не хочу, только она уже закончилась. И демоны ушли. Они тебе помешать хотели, а теперь ты им без надобности. Да и не по зубам.
– Дима, – в моем голосе появились жалобные нотки, – ну скажите на милость, какие могут быть демоны с водкой и колбасой? Это Карел был с компанией. День рождения у него, а дома особо не попразднуешь: там родители и дед в двухкомнатной квартире жмутся. Вот они ко мне и ломились, а потом вы их пустили к себе, и все. Я только не слышал, как они ушли, вот и удивился... Они вас уговорили меня разыграть? Ну, считайте, что уже разыграли. Можете сказать им, что я плакал и просился к маме... А теперь объясните мне, что там у вас произошло, а?
– У меня? У меня ничего не произошло, у меня все в порядке, – както вяло откликнулся сосед. – Это у тебя, кажется, были неприятности, и лучше бы тебе поверить мне на слово... Эх, а ведь не поверишь, по глазам вижу! Ладно, раз так, смотри, да не отворачивайся.
Он исчез у меня на глазах. Не растворился в воздухе, как кусок рафинада в теплом молоке, на манер воспитанного призрака из малобюджетного ужастика, а просто исчез. Раз – и нету никакого Димы.
– Тут я, тут, смотри! – его голос раздался изпод потолка. Рыхлая туша в древних джинсах и нечистой майке, лежала на моем потолке, поодаль от люстры, подперев плешивую голову мясистой ладонью, подтянув колени к брюху. Судя по выражению лица, моему соседу было там весьма комфортно – а еще говорят, что неудобно, дескать, спать на потолке. Глупости какие...
Это я сейчас иронизирую, а тогда мне было не до смеха. На моих глазах случилось невозможное. То, чего быть не могло. Основной подвох крылся в персоне исполнителя. Если бы чудотворством занялась моя новая знакомая, гадалка Олла, или, скажем, друг детства Вик, каратист, экстрасенс и кореец по матери, или загадочный седой тип в глухом черном костюме, время от времени появлявшийся в кофейне у театра и интриговавший завсегдатаев колоритной своей персоной и полным отсутствием желания коммуницировать с внешним миром – все это куда не шло. В глубинето души я всегда был готов к чудесам, можно сказать, жил в ожидании их; еще немного – и взвыл бы от тоски потому лишь, что они, чудеса, не желают со мною случаться. Но при участии алкоголика Димы из соседней комнаты, совершенно очевидное, почти вульгарное в своей подлинности чудо казалось не то дурным сном, не то неуместной шуткой, не то просто температурным бредом. Если уж самый никчемный из обитателей нашей коммуналки вот так, запросто, может взмыть под потолок, значит, я – плод запретной любви Алисы и Мартовского Зайца. Добро пожаловать в Зазеркалье, приехали. Не зря, выходит, я от армии в свое время так легко отмазался: думал, притворяюсь хорошо, а мудрые доктора уже тогда все про меня поняли. Но вот вылечить не сумели, куда уж им, скромным седуксеновым божкам! Я глупо хихикнул.
– Теперь ты отнесешься к моим словам с большим доверием? – осведомился сосед.
В голосе его звучало некоторое сомнение, кажется, он начинал понимать, что рассчитывать на мою вменяемость в ближайшие двести лет не имеет смысла.
– Теперь да, – механически ответил я и снова хихикнул: откудато изза спины ко мне подкрадывалась самая настоящая истерика, добрая подружка моего детства. Сейчас мы с нею встретимся, и все будет хорошо... потому что все будет по барабану. Но я взял себя в руки и попросил: – Только слезьте, пожалуйста, с потолка. Мне будет довольно трудно вас внимательно слушать, если все останется как есть.
Через секунду Дима уже стоял на полу. Не рядом со мной, а у окна. Оно и к лучшему: теперь я предпочитал держаться от него на некотором расстоянии. Если бы он, к примеру, захотел положить руку мне на плечо, я бы заорал и бросился бежать. Но мой фантастический сосед не стал делать резких движений.
– Сразу, пока ты не начал вопить от страха и звать на помощь, – меланхолично начал он, – скажу тебе, что кроме людей вокруг тебя во множестве обитают и другие существа. Так уж заведено в этом мире. Иногда мы выглядим как обычные люди, иногда – как люди необычные, иногда еще както, а порой и вовсе никак не выглядим. В этом нет ничего особенного и удивительного, делото житейское. Мы же вот не орем от страха и не падаем в обморок, глядя, как вы толпами по улицам носитесь... Если бы вы были менее самодовольны и более внимательны, вы могли бы узнавать нас, водить с нами дружбу и извлекать из этого немалую для себя пользу, хоть и страшновато вам всегда бывает поначалу.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9