– В этих новостях нет ничего нового, – прокомментировал ближайший человек.
– На самом же деле, – тон хирурга был резким, – в естественных условиях нервная ткань людей редко восстанавливается. Современные достижения гивистамов и о’о’йанов делают возможным искусственно стимулировать подобное восстановление. Поэтому такое понятие, свойственное человеческому организму, как «паралич», – становится медицинским анахронизмом. До завершения операции была взята соответствующая проба нервного модуля, внесенного амплитурами. Анализ, сделанный с помощью компьютера, указал на возможность регенерации этого органа. Самостоятельной регенерации. – По мере объяснения ожившие нейроны вновь занимали свои места на внушительном изображении, кружившемся перед ними.
– Это всего лишь прогноз, – заметил массуд. – Если есть предположение о возможности регенерации, то это еще не значит, что регенерация осуществится. Тем более, что орган, созданный амплитурами, сумеет восстановить связи с определенными секторами мозга этого индивидуума.
– Такой быстрый рост клеток мог бы привести даже к возникновению рака, – заметил один из с’ванов без свойственной ему иронии.
– Такой сценарий не исключен, – согласился Первый-по-Хирургии. – В таком случае индивидуум умрет до того, как это его состояние будет выяснено и подвержено лечению. Одним словом, несмотря на весь наш труд, если такое восстановление клеток произойдет, то данный индивидуум вновь может очутиться под влиянием амплитуров, вновь обретет свою прежнюю личность. Или же столкновение того, что он уже знает, и того, что он чувствует, приведет к умственному расстройству.
– Значит, вся наша работа здесь пойдет насмарку, – заметил один из с’ванов.
– Не совсем так. Мы узнали много важного. – Мановением палочки гивистам удалил образ человеческого мозга. – Мы убеждены, что в будущем еще не раз встретим таких измененных личностей. Возможно, к тому времени мы обнаружим, каким именно образом можно предохранить внесенный амплитурами орган от восстановления. – В его голосе звучала надежда. – Как я уже упомянул, это лишь прогноз, – двойные веки моргнули. – Такое восстановление вообще может не произойти или, произойдя, может не принести никакого вреда индивидууму. Это всего лишь один из многих возможных физиологических сценариев.
– Очевидно, вы все же отдаете предпочтение самому худшему варианту, иначе вы не стали бы прерывать наше совещание. Первый-по-Хирургии рассматривал воина-человека. Невыразимая грусть окрасила его лаконичный ответ.
– Да, именно так.
Другой человек медленно кивнул, отвечая.
– Что мы должны сделать на самом деле, так это обнаружить тот мир, где амплитуры производят подобные изменения над нашими детьми и зародышами, и не оставить от этого проклятого места камня на камне. Первый-по-Хирургии содрогнулся от жестокости, прозвучавшей в словах человека. Если бы не необходимость давать отпор продвижению амплитуров, он и сам был бы не прочь подумать о какой-нибудь биоинженерии. Хотя с самого начала он хорошо скрывал свои чувства, весь этот разговор вывел его из равновесия больше, чем он бы сам хотел это признать. В результате своих исследований он пришел к одному вопросу, который все чаще занимал его мысли – не является ли термин «цивилизованный человек» противоречием, биологическим нонсенсом. Он был рад, что никогда не сумеет это выяснить, потому что даже по самым оптимистическим прогнозам его жизненный путь завершится раньше того, как закончится война с амплитурами.
Но даже если и так, сон его был тревожен.

Глава 17

По традиции, празднование победы было сведено к минимуму. Однако, военное командование решило, что одержавшие победу, но крайне измотанные солдаты заслуживали не просто отдых, но наивысшей из существующих наград – визита домой.
Если бы Раньи предоставили выбор: он предпочел бы остаться на Эйрросаде. Его искреннее колебание было истолковано как естественная скромность, и вместе со своими друзьями он был отправлен на мирный Коссуут. Его тонкие намеки на то, что он готов остаться, были отметены с благодарностью. Поняв, что излишние размышления вызовут лишь непрошенное внимание, у него не осталось иного выбора, как принять вынужденный отпуск. Как на унифере на нем было сосредоточено много внимания; как только возможно, он пытался заставлять себя отвечать на многочисленные вопросы своих Подчиненных, но тем не менее, сам все больше и больше становился объектом пристального внимания и любопытства. Ища возможности скрыться, он находил только славу, по крайней мере, ту славу, которая была известна в орбите влияния амплитуров.
Хотя самим амплитурам подобные знаки внимания и не были нужны, они понимали важность поддержания хорошего морального духа среди союзников и делали все возможное, чтобы подбодрить их, поощрить. Публичные празднества по поводу победителей были необходимы. Низкая лесть в небольших количествах не была вредна. Что же до самих амплитуров, они приписывали славу больше абстрактному, чем индивидуальному. Сагио с гордостью охранял уединение своего брата, отваживая от него слишком любопытных.
«Интересно, стал бы он так тщательно меня охранять, – размышлял Раньи в уединении своих апартаментов, – если бы знал, как упорно я боролся, чтобы избежать боя?» – Но он был рад, что наконец может остаться один. Его самоизоляция была расценена как необходимость самоанализа, и ему никто не мешал, уважая его выбор. Спустя некоторое время даже самые настойчивые оставили его в покое, и Сагио, наконец, смог ослабить свою бдительность. Раньи же использовал это время, чтобы приготовиться к предстоящим противостояниям. Несмотря на все усилия, он не был готов к тому шторму эмоций, который обрушился на него, когда по возвращении он был встречен родителями. Он сумел контролировать себя лишь потому, что обратил все свое внимание на младшую сестренку Синзу, в чьей генетической искусственности он был почти уверен. Настолько же, насколько был уверен в своей.
– Как хорошо, что ты дома, первенец, – знаком особой отеческой привязанности, выраженной по-ашрегански, его отец потер его между лопаток.
– Да, сынок, мы скучали по тебе и беспокоились за тебя.
Раньи поразила материнская теплота и нескрываемая гордость отца. Он почувствовал их искренность и на мгновение почти забыл обо всем происшедшем в течение предшествующих месяцев. Снова более осязаемая реальность рассеялась в тревожный туман. Вновь его личность покинула очевидное и устремилась к далеким, неверным биологическим берегам. Он обнаружил, что не может долго смотреть в сторону своих родителей. По крайней мере, до тех пор, пока не будет разрешен самый важный для него вопрос. Были ли они невиновны или содействовали амплитурам? Были ли они обманутыми жертвами или же хладнокровными агентами амплитуров? Какая часть из того, что они говорили и делали была искренней? Какая часть из того, что они говорили и делали, происходила по их собственной воле, а какая была «подсказана» амплитурами? Была ли их любовь чем-то иным, чем результатом точно сделанного расчета? Узнает ли он об этом когда-либо? Современная технология в состоянии установить местоположение черных дыр и квазаров, выделения антивещества из подпространства… Но где именно находится любовь? Как ее найти? Интуитивно, путем розыска, математическими расчетами?
Смех и выдумки Синзы не располагали к тяжким раздумьям. В сердечной остановке он с удовольствием часами играл с сестрой, находя удовольствие в ее невинности и незнании. Ей было безразлично, что она и кто она, ей нравилось лишь то, что ее любимый брат вновь ненадолго вернулся домой. Но она росла, развивалась и приобретала точно такие же рефлексы, те же долговязые формы, что и ее братья. Раньи знал, что ее невинность нельзя сохранить навечно, так же, как и его собственную. Он уже больше месяца находился дома, когда власти попросили его обратиться с речью к очередной группе бойцов, которые начинали учения. Он не мог отказаться.


* * *

Перед ним стояло море ашреганских лиц, отмеченных явными признаками генетических манипуляций амплитуров. Он хотел крикнуть им, подойти к ним ближе и объяснить обман. Их глаза были обращены к нему, в них читалось нетерпение и ожидание. Амплитуры украли у них право на рождение в соответствии со своей наследственностью, лишили их возможности независимого мышления. Стоять перед ними на подиуме и глядеть сверху вниз – он едва мог вынести это.
Молчание его затянулось, и другие ораторы и высокопоставленные чиновники уже перешептывались у него за спиной.
– Это из-за травмы, – объясняли одни, знающие. – Сейчас все пройдет.
Он вынудил себя задвигать губами и почувствовал, как из его горла раздались звуки, но говорил будто бы не он, а другой человек. Он Раньи-аар, как бы отстранился от того, что говорил. Холодное, роботоподобное выступление было встречено аудиторией теплее, чем оно того заслуживало. Те же, кто был им разочарован, оказались слишком вежливы, чтобы открыто выразить свое разочарование.
Совсем недавно он был столь же молод и столь же порывист, как те, кто так внимательно его сейчас слушал. Он мог их жалеть, но не осуждать. Они не были виноваты в той лжи, в которой оказались замешаны. Он вернулся, чтобы отыскать правду и рассеять ложь. И своими глазами видел, что сейчас это было бы не к месту и не ко времени. Они, конечно же, попытаются его просто изолировать. Или, что еще хуже, обратятся за консультацией к «специалистам» амплитурам. В общем смятении он просто тихо исчезнет.
Хотя знание, которым он был переполнен, почти душило его, он все же довел до конца свою механически заученную речь. Но кажущееся расстояние между ним и аудиторией исчезло, когда он попытался ответить на несколько вопросов.
Даже будучи слепым, он сумел бы отличить ашреганов от измененных людей по характеру и эмоциональности вопросов. Его восприятие изменилось в результате приобретенного опыта и сделанного открытия. Отныне он тонко улавливал различия между ними.
Он осторожно отвечал на манер ашреганов, скрывая ту человечность, которую приобрел на Омафиле. Он даже испытал некоторое облегчение, когда незаметно стал говорить в манере, присущей ему с детства. Он надел на себя маску молодого бойца, народного героя, окруженного друзьями и родственниками.
И долго после этого он не мог забыть лица многочисленных слушателей, подошедших к нему, чтобы лично его поздравить или поприветствовать. Он не мог не видеть рядом с их сияющими глазами насильственно приставленных костных наростов. Но под внешней оболочкой была спрятана истина. Воспитанные как ашреганы, они будут посланы убивать людей. Если же их вернут людям, то они с удвоенной ненавистью вернутся и станут убивать ашреганов, которые предали их еще до рождения. Это тоже было правдой, но правдой, которая его не слишком беспокоила. Несмотря на свой юный возраст, он уже знал, что правда редко когда нравится. Его смятение было почти равнозначным гневу, это помогало контролировать свои чувства. Он был совершенно уверен в том, что уже не сможет быть тем, чем был раньше, но еще не был убежден, что сумеет быть тем, чем является на самом деле. Дома ли, на публике ли, он крайне осторожно вел себя, чтобы никому и в голову не пришла мысль о том, что он ведет себя «по-человечески».
Но его злость, повседневная ярость лишь подтверждали его человеческую сущность.
Новые выпускники не только восполняли понесенные его отрядом потери, но почти удваивали его силу. Он и его друг унифер получили эту статистику и некоторые иные факты во время встречи со старшими ашреганскими офицерами. Но тщетно искал Раньи среди собравшихся своего учителя Коууада. Тот мог бы ответить на многие мучившие его вопросы. Как много он знал? Насколько несведущим по-отечески требовательный инструктор был в отношении биологического происхождения своих учеников?
Возможно, он и отсутствовал как раз по причине своей глубокой осведомленности.
Соратии-еев слегка толкнул его локтем. К ним обращался высокопоставленный офицер.
– Вы отдыхали достаточно долго. Назначение требует вновь того, что в состоянии дать ему только вы. Ваши высадки на Кобу и Эйрросад были лишь репетицией того, что ожидает вас теперь. В этих испытаниях вы сами и ваши отряды отлично показали себя. Завершив то, что было вам поручено, вы теперь должны возглавить историческую атаку на противников разума. Раньи и его друзья выжидательно заерзали на своих местах.
– Какова наша цель на сей раз? – спросила Коссинза-иив из угла.
Оратор уступил место на подиуме другому офицеру.
– За Эйрросад и Кобу ведется давний спор. Назначение и Узор борются за превосходство там в течение последних уже почти ста лет. – Он сделал выразительную паузу. – Благодаря вашим последним достижениям, самые высшие руководители сочли возможным предложить такой вариант атаки, который еще ни разу не был опробован на наших врагах.
Вынув палочку, он изобразил в воздухе образ чужой звездной системы, вплоть до лун и астероидных поясов. Случайная комета проскользнула через трехмерное пространство, чтобы исчезнуть в дальнем углу комнаты. Внимательные слушатели не обратили на это никакого внимания. Усилив резкость, оратор обратил внимание на четвертый мир, находящийся за бледным солнцем. Появился знакомый массив земли, скрытый облаками и океанами.
– Это – Улалуабл. – Так как транслятор не был приспособлен к переводу незнакомых названий, офицер медленно произнес его перед аудиторией. – Это мир не слишком большой и не слишком богатый естественными ресурсами, хотя они есть и там. Но этот мир занимает важную позицию, выше которой Узор мог бы вполне провести свою границу, если такие архаичные понятия вообще применимы к Космосу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42