Юноша был спокоен, словно у себя дома беседует с приятелем, а не стоит среди мертвых тел.
Рис подумал было, что брат обезумел, - он сам готов был сойти с ума от ужаса, но тот вовсе не казался безумным.
- Я не хотел есть, - произнес монах, внушая себе, что должен оставаться спокойным и попытаться выяснить, что же все-таки происходит.
Ллеу взял миску с супом и протянул ее брату:
- Ты, должно быть, голоден. На поешь.
Сердце Риса сжалось. Теперь он понял, что произошло, так же как и его отец с матерью - перед тем как погибли. Но причина этого оказалась недосягаемой для монаха, как темный лик Нуитари. Услышав за спиной рычание Атты, он махнул ей, приказывая оставаться на месте.
Рис продолжал пристально смотреть на брата. Одежда Ллеу была в беспорядке, на лице и обнаженной груди виднелись царапины. Возможно, отец пытался остановить его, перед тем как умер.
Кроме царапин, на груди Ллеу виднелась странная отметина - отпечаток губ, выжженный на коже. Монах мельком подумал, что знак очень странный, но эта мысль тут же ускользнула, ужас вытеснил из его разума все.
- Ты это сделал, - сказал монах дрогнувший голосом, указывая на мертвые тела.
Ллеу огляделся, затем снова посмотрел на брата и пожал плечами, словно говоря: «Да. И что такого?»
- И теперь ты хочешь отравить меня? - Рис сжал эммиду так сильно, что пальцы свело судорогой, и он с трудом заставил себя ослабить хватку.
- Вопрос не в «хочу», а в «должен», брат, - ответил Ллеу.
- Так тебе необходимо отравить меня? - Рис старался, чтобы его голос оставался спокойным и уверенным. Теперь он знал, что брат вовсе не безумен и за убийством стоит некий страшный расчет. - Почему? И зачем ты убил их всех?
- Он хотел меня остановить, - проговорил Ллеу, переведя взгляд на тело Наставника, - Этот старик. Он знал правду. Я видел это в его глазах. - Юноша снова посмотрел на Риса. - И в твоих глазах - тоже. Вы все собирались помешать мне.
- Помешать в чем, Ллеу? - требовательно спросил Рис.
- Привести учеников к моему Богу.
- К Кири-Джолиту? - переспросил монах с недоверием.
- К этому болтуну и душителю радости?! Ну нет! - пренебрежительно фыркнул Ллеу, а затем выражение презрения на его лице сменилось благоговением, голос зазвучал почтительно: - К моему господину - Чемошу.
- Ты - последователь Бога Смерти?
- Да, брат, - сказал Ллеу. Он поставил миску с супом на стол и поднялся со скамьи. - И ты тоже можешь стать его учеником. - Он раскрыл объятия. - Обними меня, брат. Обними меня и обними вечную жизнь, бесконечную юность и бесконечное удовольствие.
- Тебя обманули, Ллеу.
Перехватив эммиду обеими руками, Рис занял боевую позицию. У Ллеу не было при себе меча - монахи запрещали вносить в монастырь стальное оружие, - но он находился в религиозном экстазе и поэтому представлял серьезную опасность.
- Чемош не собирается давать тебе ничего из вышеперечисленного. Ему необходимо только твое разрушение.
- Напротив, у меня уже все есть, - просто ответил Ллеу. - Ничто не может причинить мне вред. - Повернувшись к столу, он взял другую миску и показал Рису. - Это моя. Пустая. Я съел суп с болиголовом, как и все эти жалкие глупцы. Я должен был это сделать, иначе бы они начали меня подозревать. Теперь они мертвы, а я - нет.
Эти слова могли показаться ложью, бравадой, но Рис по тону и выражению лица брата догадался, что так все и было. Ллеу говорил правду. Он проглотил яд и остался невредим. Монах внезапно вспомнил укус на руке брата и отсутствие кровотечения.
Ллеу небрежно поставил миску на стол.
- Моя жизнь легка и приятна. Я не знаю ни жажды, ни голода. Чемош обо всем заботится. Я все получаю просто так. И ты можешь познать такую жизнь, братец.
- Если ты называешь это «жизнью», - сказал Рис, - то я такой «жизни» не хочу.
- Тогда, думаю, тебе лучше умереть, - бесстрастно отозвался Ллеу. - В любом случае Чемош получит тебя. Души тех, кто умер насильственной смертью, приходят к нему.
- Я не боюсь смерти. Моя душа отправится к моему Богу, - возразил монах.
- Маджере? - усмехнулся юноша. - Ему все равно. Он сейчас где-нибудь наблюдает за гусеницей, ползущей по травинке. - Тон Ллеу изменился, стал угрожающим. - У Маджере нет ни желания, ни могущества противостоять Чемошу. Так же как у этого старика не хватило сил остановить меня.
Рис посмотрел на мертвых, посмотрел на скорченное тело Наставника, и в нем вскипела ярость. Ллеу прав. Маджере мог сделать хоть что-нибудь. Он должен был сделать что угодно, чтобы предотвратить смерть. Его монахи посвятили ему жизнь. Они работали и жертвовали. И в час, когда необходима была помощь, Бог оставил их. Они в предсмертных муках взывали к нему, а он притворился, что не слышит.
Монахам Маджере запрещено принимать в конфликте чью-либо сторону. «Возможно, - подумал Рис, - и сам Бог отказался становиться на одну из сторон. Возможно, души моего любимого Наставника и братьев сейчас вынуждены в одиночку сражаться с Повелителем Смерти».
Ярость билась внутри Риса, она обжигала, раздирала и была горька на вкус.
- Я должен был прийти раньше. Я мог бы тебя остановить.
Рис выдумал себе оправдание, что находился с Богом, но на самом деле его эгоизм, требующий мира и покоя, удержал его вдалеке от того места, где в нем нуждались. И он, и Маджере оставили тех, кто им верил, и девятнадцать человек теперь были мертвы.
Рис боролся с собой, проклинал себя и в то же время пытался подавить гнев, который заставлял руки сжиматься от желания схватить брата-убийцу и задушить его. Монах настолько погрузился во внутреннюю борьбу, что отвел глаза от Ллеу.
Юноша мгновенно воспользовался преимуществом и, схватив тяжелую глиняную миску, изо всех сил метнул ее в голову брата.
Посудина ударила Риса между глаз. В его черепе желто-красными всполохами вспыхнула боль, лишив возможности думать, по лицу потекла кровь, заливая глаза. Рис пошатнулся и схватился за стол, чтобы удержаться на ногах. Сквозь кровавую пелену он сумел разглядеть, как брат бросился к нему, а затем наперерез Ллеу метнулась черно-белая тень. Рот Риса наполнился кровью, он почувствовал, что падает, вытянул руку, чтобы удержаться, и коснулся руки Наставника.
Перед Рисом стоял монах в оранжевых одеяниях. Рис мог поклясться, что никогда не видел этого человека, но лицо его казалось знакомым. Монах напоминал чем-то Наставника и в то же время всех братьев в монастыре. Его взгляд был спокойным, уверенным и мягким.
Рис знал его.
- Маджере… - прошептал он с трепетом.
Бог смотрел на него, не говоря ни слова.
- Маджере!… - Рис заколебался. - Мне нужен твой совет. Скажи, что я должен делать?
- Ты и так знаешь это, Рис, - ответил Бог. - Сначала ты должен похоронить мертвых и очистить комнату от смерти, чтобы ничего не затмевало мои глаза. Завтра ты поднимешься на рассвете и помолишься мне, как обычно, потом напоишь скот, отправишь на пастбище коров и лошадей, выведешь овец на поля. Затем прополешь огород…
- Я должен помолиться тебе, Наставник? За что? За то, что все они умерли и ты ничего не сделал?!
- Помолиться за то, за что всегда молился, - ответил Бог. - За совершенствование тела и разума. За мир, спокойствие и благочестие…
- Когда я похороню братьев и родителей, - сердито отозвался Рис, - я еще должен буду молиться за совершенствование?!
- И примешь с терпением и пониманием пути твоего Бога.
- Не приму! - возразил Рис; ярость и злость сплелись внутри его в комок. - Не приму. Это сделал Чемош! Его надо остановить!
- С Чемошем справятся другие, - промолвил Маджере невозмутимо. - Бог Смерти не твоя забота. Загляни внутрь себя, Рис, найди тьму в своей душе. И поверни ее к свету прежде, чем ты попытаешься справиться с темнотой других.
- А как насчет Ллеу? Он должен ответить…
- Ллеу сказал правду. Чемош сделал его непобедимым. Ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить его, Рис, поэтому должен отпустить.
- И ты хочешь, чтобы я спокойно прятался здесь за стенами, пас овец, чистил загоны, а в это время Ллеу будет убивать во имя Бога Смерти? Нет, Наставник, - произнес Рис мрачно, - я не стану отходить в сторону и перекладывать на плечи других свои обязанности.
- Ты был со мной на протяжении пятнадцати лет, Рис, - сказал Маджере. - Каждый день в мире совершались убийства и другие ужасные вещи. Ты старался предотвратить хотя бы одно? Требовал ли ты правосудия хотя бы во имя одной из жертв?
- Нет, - ответил Рис. - Но, возможно, должен был.
- Загляни в свое сердце, Рис, - увещевал Бог. - Требуешь ли ты справедливости или возмездия?
- Я требую у тебя ответов! - воскликнул Рис. - Почему ты не защитил своих избранных от моего брата? Почему ты их оставил? Почему я жив, а они - нет?
- У меня свои причины, Рис, и я не собираюсь оправдываться перед тобой. Вера в меня означает, что ты все принимаешь.
- Я не могу принять, - произнес Рис, помрачнев.
- Тогда я не могу тебе помочь, - отозвался Бог.
Монах помолчал. Ярость в душе разгорелась с новой силой.
- Пусть будет так! - отрезал он и отвернулся.
Глава 6
Рис очнулся от тревожного сна, в котором он отверг своего Бога, и тут же почувствовал тупую боль и влажный язык, облизывающий его лоб. Атта стояла над ним и, скуля, зализывала его рану. Рис мягко оттолкнул собаку и попытался сесть. Ощутив, как сжался желудок, монах со стоном снова лег. Суровые тренировки адептов Маджере часто оканчивались ранами и ушибами, поэтому любой из них учился стойко переносить боль, а также лечить полученные повреждения. Рис понял, что у него размозжена голова, - боль была резкой, и ему хотелось уступить ей, провалиться в темноту, несущую облегчение. Если уступить слабости, то мало шансов очнуться. Монах мог и не прийти в себя, если бы не Атта.
Рис потрепал собаку за ушами, пробормотав что-то неразборчивое, - ему снова стало плохо. Когда в голове немного прояснилось и горькая волна воспоминаний, захлестнув его, откатила, монах вспомнил, что и сам подвергается опасности.
Рис, стиснув зубы, медленно сел и оглянулся в поисках брата.
В трапезной было слишком темно, чтобы что-нибудь увидеть. Большинство толстых свечей уже прогорело, остались лишь две - их пламя трепетало и потрескивало на остатках воска.
- Кажется, я пролежал без сознания несколько часов, - пробормотал Рис изумленно. - А где же Ллеу?
Несмотря на боль, он напряг зрение и снова оглядел комнату, но юноши нигде не было.
Атта заскулила, и монах погладил ее, пытаясь восстановить в памяти происшедшее, но последнее, что он запомнил, были слова Ллеу о Маджере: «У него нет ни желания, ни могущества противостоять Чемошу».
Одна из свечей зашипела и потухла. Осталось лишь крошечное пламя второй. Рис снова потрепал собаку. Вопрос, почему Ллеу не убил его, пока он находился в обмороке, был излишним - не надо было ходить далеко, чтобы найти своего спасителя. Атта положила голову на колени монаха и беспокойно смотрела на него умными карими глазами.
Однажды Рис стал свидетелем нападения на стадо горного льва и видел, как Атта, встав между овцами и зверем, бесстрашно смотрела в его желтые глаза до тех пор, пока он не отвернулся и не убрался восвояси.
Рис вяло опустил веки, поглаживая Атту и представляя себе, как она стоит над ним и зловеще смотрит на Ллеу, обнажив острые зубы, готовая вонзить их в плоть врага.
Ллеу мог быть неуязвим, как он утверждал, но все же чувствовал боль. Когда Атта укусила его, крик был самым настоящим, и он мог ясно себе представить, что почувствует, если эти острые зубы вонзятся ему в горло.
Ллеу отступил и сбежал. Сбежал… сбежал домой…
Атта тявкнула и вскочила, заставив Риса очнуться.
- Что случилось? - спросил он напряженно и испуганно.
Собака снова гавкнула, и монах услышал лай, доносившийся со стороны загона для овец, - тревожный, но не предупреждающий. Остальные псы почувствовали, что что-то не так. Атта тоже продолжала лаять, и Рис хмуро подумал, о чем бы она могла рассказать сородичам, как бы описала весь тот ужас, который человек может сотворить с другим человеком.
Снова очнувшись, он понял, что Атта лает на него.
- Ты права, девочка. Я не могу, не должен, - пробормотал он. - Не должен спать. Я должен бодрствовать.
Рис заставил себя встать, опершись о скамью, чтобы снова не упасть. Он обнаружил, что его эммида лежит рядом на полу, но в то же мгновение пламя последней свечи потухло в собственном расплавленном воске, оставив его в темноте, окруженного мертвецами.
Пульсирующая боль в голове мешала думать. Рис сосредоточился на боли и принялся мысленно мять ее, придавать форму, лепить из нее шар, который становился все меньше и меньше. Затем он взял получившийся комок, положил его мысленно в шкаф и закрыл дверцу. Это был один из способов справиться с болью, называемый «Комок Глины», - ему учились все монахи.
- Маджере, - начал Рис по привычке, - сквозь облака посылаю к тебе мысли свои…
Он остановился. Слова ничего не значили. Они были пусты, в них не было смысла. Монах заглянул в свое сердце, где всегда находился Бог, и не смог его найти. Теперь там царили лишь ужас и смятение. Рис долго всматривался, но все оставалось по-прежнему.
- Пусть будет так, - произнес он грустно.
Опершись на эммиду, монах направился к двери. Атта бежала рядом.
«Для начала надо узнать, что стало с Ллеу, - думал он. - Может быть, брат спрятался где-нибудь на территории монастыря, дожидаясь, когда можно будет принести последнюю жертву Чемошу». Внутренний голос подсказывал Рису поискать на конюшнях, посмотреть, пропала ли лошадь или повозка. Продвигаясь по двору, он напряженно всматривался в каждую тень, останавливался, чтобы прислушаться к звуку шагов, и часто поглядывал на Атту. Она была напряжена, но только потому, что был напряжен ее хозяин, и внимательно вглядывалась во тьму по той же причине; намека на приближающуюся опасность в ее поведении не усматривалось.
Сначала Рис отправился в загон, где монахи держали несколько коров и лошадей для полевых работ. Повозка, на которой приехали его отец и мать, стояла на улице. Он осторожно зашел внутрь, держа наготове эммиду и в любую минуту ожидая нападения Ллеу, но все было тихо и спокойно. Атта зарылась носом в сено, разбросанное в загоне, но сделала так, скорее всего, потому, что обычно ей не разрешалось заходить сюда и ее заинтересовали запахи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39