Не знаю, как они
могут это осуществить: ведь на окнах - решетки. У нас просто инсценировали
самоубийство: повесился. Сам. Утром придете, а он уже висит.
Но и это не самое тяжелое наказание - ведь тут смерть мгновенная, без
муки. В запасе у воров есть еще медленная смерть: начинают убивать
вечером, кончают утром. На моей памяти к такому наказанию прибегли только
один раз, и то, когда я уже покинул лагерь. Мне рассказывали те, кто вышел
на свободу позже. В лагерь прибыл "транспорт" наркотиков, пронес кто-то из
обслуживаемого персонала. Груз застукали и конфисковали, канал доставки
провалился. Кто-то выдал? "Запалить коня" (выдать конал доставки) это
считается тягчайшим преступлением против воровской морали: "пострадала вся
зона". Подозрение пало на белобрысого паренька, которому оставалось
несколько месяцев до выхода - уже было разрешено отращивать волосы. Я его
знал. Скорее всего подозрение ложное, но тут у воров все, как у людей:
надо найти козла отпущения. Парня приговорили. Не потребовалось ни
свидетелей, ни улик, ни прокурора, ни адвоката. Вечером к нему приступили
с ножами. Сначала пытались его кастрировать (судя по многочисленным
порезам внизу живота), но он отчаяно извивался и операция не удалась.
Потом просто кололи ножами, выпускали кровь, разливали понемногу. Птом
облили кипятком, но парень все еще жил. Потом бросили его в люк
канализации, но медицинская экспертиза установила, что там он умер не
сразу.
Палачей, исполнителе этого зверского убийства, выявили и отдали под
суд, их постигнет суровое возмездие, но, каким бы оно ни было, свой,
воровской, приговор они привели в исполнение. В назидание всему лагерю.
Еще в тюрьме я завоевал авторитет среди заключенных. Вероятно,
потому, что стойко пепреносил тяготы, в камере много занимался
физкультурой (несмотря на возраст), не терял чувсво юмора, а главное -
добился пересуда, отмены первого приговора (второй был уже помягче),
помогал и другим добиваться пересмотра. Поэтому, несмотря на
принадлежность к интеллигенции и неподходящий профиль (не вор, не
грабитель, не убийца и так далее), я стал "угловым", то есть лицом
высокого ранга, неприкосновенным. Звали меня исключительно по имени и
отчеству. За все время в лагере меня никто ни разу не ударил и не обругал.
Я пользовался относительной свободой поведения.
Офицер, начальник нашего отряда, был недавним выпускником
философского факультета Университета и любил беседовать со мной о жизни и
науке. Но как - то он сказал: "Не надо на встречаться наедине. Прекратим
это. Каждое утро я прихожу с чувсвом тревоги: не случилось ли с вами
беды". От подозрения и наказания меня не могли обезопасить ни высокий
ранг, ни благоволение главвора, ни внимание начальства.
Я изложил стандартную шкалу физических наказаеий. Но случается и
импровизация. Так, однажды проштрафился главпидор - старейшина этого цеха,
по прозвищу Горбалый. Он хотел отнять у новичка пайку хлаба, то есть
неотъемлемое. Положенное наказание боем не подходило: инвалид, не
выдержит, а терять его не хотелось (нужный человек). Главвор был в полной
растеренности и обратился за советом к свите. Кто-то сдуру предложил
(смягчаю): "Выделать его, и все дела!". Главвор на это: "Сказал тоже! Это
ему в кайф". И решено было задать главпидору публичную порку. Построили
весь отряд (около 200 человек), перед строем разложили горбуна, спустили с
него штаны и выпороли широким ремнем.
Есть наказания и не связанные с физическим насилием. Для воров
существует существует такое наказание, как перевод в низшую касту. Это
называется "опустить" человека. За поведение, несовместимое со статусом
вора (не платит долги и тому подобное), с него торжественно снимают черную
одежду и выдают ему синюю или серую рвыань. Это расценивается как огромное
несчастье. "Отпустить" могут и без "суда". Как-то двое мужиков, доведенные
до отчаяния свирепым "беспределом" одного крутого вора, поймали его на
отшибе и... изнасиловали. Мужиков жестоко наказали ("заглушили"), но вор
ничем не мог отстоять свой опозоренный статус. Его "опустили" в чушки, и
он стал пидором. По ночам знатные воры подзывали бывшего товарища к своим
койкам, и он выполнял все, что требовалось. Был тихим, скромным и забитым.
Я его застал уже таким, и при мне его былое свирепство существовало только
в легенде.
Вообще же какие-то наказания производились почти каждую ночь, и стоны
истязаемых, доносившись с "дальняка", мешали спать остальным - и
воспитываль. Всех.
В дополнение, чтобы поддерживать обстановку террора, дружина "бойцов"
проводила раз - два в месяц мкроприятие, называемое "замес". Среди ночи по
этому слову все "мужики" и "чушки" отряда обязаны вскочить с постелей и
бежать к двери. А там уже стоят "бойцы" с тяжелыми кулаками и ножками от
табуреток, готовые молотить всех подряд. Пробежав сквозь строй "бойцов" и
получив свою порцию ударов (тут можно закрываьбся руками), заключенные
отпрвляются в умывальню, смываюет кровь и пожалуйста, досыпай спокойно.
Избиение производится ни за что, просто "для порядка, чтобы знали, кто мы,
а кто они". Это "профилактическое" мероприятие очень напоминает регулярные
избиения илотов (рабов) в древней Спарте.
Так чья же власть перевешивает в "зоне"? Кто больше может? Кто
исттинный повелитиль? Кто способен формировать нормы и установки? Кто тут
воспитывает?



6. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

На официально языке огороженные колючей проволокой городки с вышками
по углам давно уже не называются на "лагерями", ни "зонами". Вместо тюрем
у нас следственные изоляторы, вместо лагерей - ИТК, исправительно -
трудовые колонии. В основе всей нашей пенитенциарной системы идея
исправления коллективным трудом. Эта идя сформулирована и внедрена в нашу
жизнь замечательными книгами А.С. Макаренко. Гуманизм ее в применении к
приступникам не надо доказывать: общество не только налагает кару на своих
оступившихся членов, но и заботится об их исправлении, очищении от
скверны, возвращении к честному труду в коллективе свободных людей.
Недаром начальники отрядов набираются из офицеров с гуманитарным высшим
образованием - философы, историки, педагоги, юристы.
Когда они принимали назначение и шли сюда работать, некоторые втайне
мечтали о стезе Макаренко - о массовом перевоспитании преступников, о
возвращении заблудших на истинный путь. Все это так красиво выглядело в
книгах и кинофильмах о перековке. Убеждение, воодушивление, прозрение,
трудовой энтузиазм, благодарственные письма от бывших питомцев, скупые
слезы на твердых небритых скулах... Реальность быстро остудила эти
идеальные представления. "Опускаются руки, - говорил мне один такой
идеалист. - Ничего не получается. Только выйдут на свободу, глядишь -
возврат, многие по нескольку раз. Исправленных ужасающе мало, да и
ненадежные они. Все говорим о доверии, доверии. Вот недавно подписали
одному досрочное, отличные были характеристики, а через неделю - взят за
убийство".
Мой опыт общения с зэками говорил о том же. В откровенной беседе лишь
некоторые делились намерениями начать новую жизнь "завязать" с уголовным
миром. Господствовало просто желание больше не попадпться - действовать
умнее, хитрее, ловчее, но в старом духе. Ссылались на то, что нынче не
проживешь по-людски, что все так думают. "Я что, я как все. Пахать дураков
нет. Зарплата - хо, это разве бабки? Смех один. На раз в кабак сходить". -
"Так ведь опять сюда загремишь". - "Зачем же! С умом надо". И умолкал. А
по ночам в разных углах под стакан чефира шли шепотом бесконечные
совещания "деловых" о том, как это - с умом. Обмен опытом. Замыслы. Планы.
Думал и я. О том, в чем ошибка, коренная ошибка. И пришел к выводу,
что ошибочна сама вера в магическую силу труда и в повсеместную
благотворность коллектива. И труд и коллектив были на всякой каторге, у
галерников. Каторжный труд нередко убивал, но инкого не мог изменить.
Бандиты оставались бандитами (а декабристы - революционерами). Лагерь -
это пародия на педагогическую поэму.
Макаренко тут не причем. Его учение нельзя распростронять на лагеря и
тюрьмы. У него был совсем другой коллектив: юношеский, не столь уж
подневольный (без охраны и ограды), набраные не из закоренелых
уголовников, а из безпризорников, не говоря уже о том, что во главе стоял
гениальный воспитатель. К тому же коллектив был разношерстный, неопытный,
без словшихся традиций, и Макаренко, будучи гениальным воспитателем, сумел
передать ему энтузиазм всей страны, зажечь молодежь новыми идеями, создать
новую романтику, открыть увлекательную жизненную перспективу. В
исправительно - трудовой колонии - совершенно другая картина.



7. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПАРОДИЯ: ТРУД И КОЛЛЕКТИВ

Труд сам по себе никого и никогда не исправлял и не обогощал. Учит и
лечит труд сознательный, целенаправленный, товарищеский и, главное,
свободный. Труд, справедливо вознаграждаемый, связанный с положительными
эмоциями. От всего этого труд в ИТК далек. Это труд подневольный, тяжелый
и монотонный, никак не связанный с увличениями работников или хотя бы с их
профессией. Условия работы скверные (они же немогут быть лучше, чем на
воле), вознаграждение мизерное (оно же не может быть выше, чем на воле).
Такая обстановка может внушить (и внушает) только отвращение и ненависть к
труду, в лучшем случае - равнодушие.
Единственное, что помогает администрации добиваться выполнения плана,
это главворы со своими подручными, ставшие по сути надсмотрщиками - в
обмен на право работать физически самим: кто же следит, чтобы мужики и
чушки выполняли нормы, кто наказывает их (по - своему) за отлынивание, кто
отправляет их, только что вернувшихся со смены, повторно на работу, на
следующую смену? За это наш лагерь кличут ещеи "сучьей зоной": "воры
ссучились".
По - моему, администрация хорошо понимает, что это так. В штабе, куда
я был вызван по какому-то делу, я слышал, как начальник лагеря спрашивал
офицеров: "Когда же, черт возьми, мы научимся выполнять план без кулаков
главворов?!".
Власти издавна старались изыскать иные дополнительные стимулы. В
сталинские времена действовало правило: за ударный труд - сокращение
срока. Экономически это было действенно. Но при этом физическая сила
получала приемущество над совестью, и сильным бандитам втрое сокращали
срок. В наши дни стимулом считают соревнование - по образцу свободного
труда, только здесь оно носит название не "социалистического", а
"трудового". Отряды должны вызывать друг друга, принимают обязательства
(чуть было не сказал "соцобязательства"), подсчитываются итоги в процентах
по разным показателям, выделяются передовики и иак далее. Эффективность
соревнования и на воле, как мы знаем, оставляет желать лучшего, чаще все
сводится к формалистической суете и показухе. А уж тут, за колючей
проволокой...
Меня интересовало, относятся ли наверху к этому спектаклю всерьез, и
я проделал небольшой эксперимент. В лагерь прибыла проверочная комиссия.
Три дня перед тем все мыли, скребли и красили. Комиссия объявила, что
хочет выслушать претензии и предложения и что прием будет идти с глазу на
глаз. Я вызвался и мимо побледневших офицеров прошел в заветную дверь.
Передо мной сидел старый и суровый полковник. "На что жалуетесь?" -
спросил он. Я сказал, что, по-моему, учет трудового соревнования в лагерях
организован нерационально, и предложил построить иначе. Полковник откинул
голову, и я испугался, что его хватит апоплексичный удар. "И это все?" -
помолчав, спросил он. "Все", - сказал я. Внезапно на лице его отобразилась
смесь подозрения, презрения и отвращения. "А вас не подослало здешнее
начальство?" - спросил он, наклоняясь вперед. "Что вы! - заверил я. -
Легко проверить: я же весь день бл со своим отрядом". - "Ступайте", -
отрезал он и даже не прибавил стандартного "мы разберемся".
Словом, ни для кого не секрет, что такое на деле трудовой энтузиазм в
лагере.
Воздействие же коллектива целиком зависит от того, какой это
коллектив, у кого он в руках. В ИТК с самого начала создается коллектив
преступников, воровской коллектив - со своим самоуправлением, абсолютно не
зависимый от администрации, со своей моралью, совершенно противоположной
всему, что снаружи, за колючей проволокой. Очень многие ценности, к
которым мы привыкли, здесь фигурируют с обратным знаком. То, что там -
зло, здесь - добро, и наоборот. Украсть, ограбить - почетно и умно; убить
- опасно и все же завидно: нужна отвага; работать - глупо и смешно;
интеллигент - бранное слово; напиться вдрызг - кайф, услада. Попасть на
лагерную Доску почета - ужасное несчасть, позор. Я видел, как бегали по
лагерю, скрываясь от фотографа, назначенные администрацией "передовики
производства".
Именно в этом коллективе заключенный проводит все время - весь день и
всю ночь, долгие годы. Воздействие администрации - спорадическое, слабое,
формальное, мало индивидуализорованное, большей чачстью не доходящее до
реального заключенного. А коллектив всегда с ним. И какой коллектив!
Жестокий, безжалостный и сильный. Сильный своей сплоченностью, своей
круговой порукой и своеобразной гордостью. У этого коллектива есть свои
традиции, своя романтика и свои герои.
Жизнь в этом перевернутом мире регулируется неписаными, но строго
соблюдаемыми правилами. Часть из нах бессмысленна, как древние табу. Здесь
это называется "заподло" - чего делать нельзя, что недостойно уважающего
себя вора.
1 2 3 4 5 6