Мы вошли в магазин, и я дал Джимбо мой десятицентовик.
– Тебе белую? – спросил он.
– Да, – я ничего не заподозрил. Краем глаза я видел полки внутри магазина, куда не мог, просто не мог войти.
– Первое апреля! – выкрикнул вдруг Джимбо и изо всех сил толкнул меня в дверь.
Никогда я не испытывал такой паники. Сердце у меня в буквальном смысле ушло в пятки. Я рванулся обратно, но они загородили мне дорогу. Джимбо хохотал, а Кори хлопал себя по бокам.
Тогда я и разбил Джимбо нос. Я ударил его кулаком прямо по лицу и услышал, как хрустнула какая-то косточка. Он так и повалился, как мешок с картошкой. Кори перестал смеяться, но все еще загораживал дверь, и я оттолкнул его. Помню свой крик: «Пусти! Пусти меня!»
Кори завизжал.

* * *

Когда я пришел домой вечером, дверь мне открыл брат.
Он только взглянул на меня и сразу заплакал. Мой брат был совсем другим, не таким, как я. Почему он умер?

* * *

Позже я обнаружил, что боюсь крови.
Помню, как мать в кухне резала овощи, а я за столом читал комикс. Комикс про «Мясничиху» – героиню, вооруженную громадным сверкающим ножом.
Плип... плип... плип...
Я слышал, как разрезанные овощи ложатся на доску. Должно быть, именно с таким звуком гильотина отрубает человеку голову.
Тут мать вскрикнула и бросилась в ванную, прижав к груди руку. На доске остался нож, запачканный кровью.
Я побежал в ванную за ней и увидел, что весь пол забрызган кровью. Вода лилась из крана с оглушительным шумом, как водопад. Комната начала кружиться вокруг меня. «Ты не подашь мне марлю?» – попросила мать, но я ее почти не слышал. Пол с удивительной скоростью поднялся и ударил меня по голове.
Очнулся я на кровати, на руках у матери.
Она плакала (мы все много плакали той весной) и все еще пыталась остановить текущую из пальца кровь. Я люблю тебя, мама.

* * *

Ночью я проснулся от какого-то шепота.
Оглядевшись я не увидел ничего, кроме темноты.
Потом в углу под потолком показалась полоска света. Это оттуда доносился шепот, такой тихий, что я не разбирал слов. Свет кружился и постепенно спускался ко мне.
Помню, что я закрылся простыней, оставив снаружи только глаза.
В центре светлого круга появилось лицо.
Это был Великий Белый Охотник, и он шептал: «Берегись! Берегись! Я заберу и ее!»
Я не спал ту ночь и еще несколько.
В конце концов решение придумал Джимбо – мы с ним остались друзьями, несмотря на разбитый нос.
– Мы заведем тебя в аптеку, – сказал он, – и проведем мимо полки. Я закрою от тебя те журналы курткой, а Кори проследит, чтобы ты не подглядывал. Потом мы выйдем. Если не поможет, повторим еще раз.
Удивительно, но это помогло. Джимбо сделал так, что я больше не боялся магазинов, аптек, почт. Но он не мог ничего поделать с кровью.

* * *

О Боже, не могу в это поверить! Я влюблен!
Я пошел на семинар, то ли из-за Рурика, то ли потому, что сам хотел найти разгадку.
Господи, что за женщина! Вы бы видели ее!
Женевьева, Женевьева, ЖЕНЕВЬЕВА – где ты была всю мою жизнь?
Хорошо, что она замужем, и любовь не будет взаимной.
Женевьева Деклерк, я люблю тебя.

* * *

О, блаженный день!

* * *

Поговорим об отрубленных головах.
Без притока кислорода человеческий мозг может жить не больше минуты. Но это тоже немало.
Почему люди так боятся отрубленных голов?
Не потому ли, что они инстинктивно догадываются, что в них продолжает жить сознание?
Но почему у меня этот страх сильнее в тысячу раз?

* * *

Женевьева, Женевьева, Женевьева! Стань моим спасением!
Я вслушивался в каждое слово, что ты сказала вчера на семинаре.
Женевьева, ты будешь моим тайным психотерапевтом.
Даже если ты об этом никогда не узнаешь.
После семинара я некоторое время смотрел в телескоп на каналы Марса. Сделал еще несколько снимков Юпитера. Фото отрезанных голов – их уже четыре, – все еще лежат на столе.
Женевьева, я стараюсь бороться со своим монстром.
Завтра после работы я увеличу эти фотографии. Надеюсь, это поможет.

* * *

По-моему, все определило убийство брата. Его тело так и не нашли, но я видел следы уколов на его предплечье и знаю, почему убивают таких людей.
Мать после этого так и не оправилась. Она сидела в отцовском кресле – том же, где теперь сижу я, – и смотрела в занавешенное окно.
Я знал человека, смертельно боявшегося уколов. Он излечил свой страх, когда стал врачом.
Я решил излечиться, став полицейским.
Господи, зачем я снял эти головы?
* * *
Это невероятно! Она пригласила меня на ланч! В 10.45, сказала она по телефону.
Какой счастливый день!

* * *

Сегодня пришла еще одна фотография, вместе с новостью, что его поймали.
На этот раз Охотник использовал не «Поляроид», как будто знал, что мы отслеживаем всех, кто покупает эту пленку.
Женевьева так рада, что ее кошмар закончился. Я не стану ее расстраивать.
«Берегись! Берегись! Я заберу и ее!»
Вспомнил про тебя, Кэти Дженкинс, моя школьная любовь. Я знаю, это была случайность – что на выпускном балу ты танцевала именно со мной. Но я любил до сих пор только тебя и не успел сказать тебе это до катастрофы. Может быть, поэтому на твоих похоронах я был без зонтика?
Вся моя жизнь – потерянные шансы.

* * *

Происходит странное: я не верю, что Охотник пойман.
Меня беспокоит вот что. Все жертвы, кроме последней – там Охотнику помешали, – были изнасилованы им. Но следы эякуляции обнаружены только на теле Джоанны Портмэн.
Допустим, Охотник не может кончить и винит в этом женщин. Поэтому он убивает их.
Так что отсюда следует? В тот вечер, когда убили Харди, я пропустил семинар и несколько часов после смены думал над этим делом. Тогда я и нашел записку Деклерка, касающуюся заявления Энид Портмэн:
«Джек, проверьте, был ли у Джоанны Портмэн мужчина. Сперма сохраняется в вагине тридцать шесть часов. Если она имела сношение в этот период, это объясняет следы эякуляции. Немедленно доложить мне».
К записке был приложен рапорт. Парня нашли, это оказался женатый врач из той же больницы. Он снимал квартиру через улицу, где они с Джоанной занимались любовью во время обеденного перерыва. Да, они делали это и в последний день ее жизни.
Что-то в облике Харди не вязалось с тем, что мы знали об Охотнике. Копы не любят неувязок в деле, даже когда оно закрыто. Это продолжало беспокоить меня, пока сегодня я не нашел ответ.

* * *

Найти ее было нелегко.
Сперва я два вечера бродил по улицам Вест-Энда. Я сравнивал каждое встречное лицо с ее фотографией из картотеки. Те, что помоложе, при виде меня выпячивали груди и виляли задом; те, на ком годы и наркотики уже оставили отпечаток, наоборот, прятались в тень. На Бут-стрит проститутки просто кишели, а на Никола они уступили место молодым парням, ищущим клиентов. Там я ее не нашел.
Потом я обыскал Угол и его стриптиз-бары и забегаловки, но и там ее не было.
Наконец, я нашел ее в пабе на Гренвилл-стрит.
Парень за стойкой весил фунтов триста, а по лицу его кто-то прошелся в свое время очень острым лезвием. Посмотрев на фото, он кивнул в угол.
Я подошел и сел напротив нее.
Шарлотта Кларк сидела над кружкой пива, подперев голову рукой. На локтевом сгибе я увидел свежие следы от иглы с засохшей кровью. Я взял ее за плечо и тряхнул. Через несколько минут она очнулась от оцепенения.
– Какого черта?
– Полиция, – тихо сказал я. – Мне нужно кое-что у вас узнать.
Человек за соседним столом услышал мои слова и быстро вышел, оставив полный бокал пива.
– Отсоси, – прошептала она. – Я не стукачка, так что чеши отсюда, – она попыталась снова уронить голову на руку, но я остановил ее, взяв за подбородок.
– Ты была подружкой Харди. Я хочу поговорить о нем.
– Покажи ксиву.
Увидев мою карточку, она сморщила нос.
– Повторяю: я хочу поговорить о...
– Вы его убили! – внезапно она ударила меня по щеке. Я ударил ее в ответ. Человек за другим столом тоже поспешил к выходу. Как и первый, он оставил пиво и сдачу.
– Я никого не убивал. И не повторяй этого.
Слезы брызнули у нее из глаз.
– Ты коп, а его убили копы, вот что я знаю.
– Скажи мне, это он убил тех женщин?
– Говорю, отвяжись от меня! Моего мужика убили, это ты понимаешь? Конечно, для вас он только кусок дерьма, но для меня он был всем.
– Скажи мне. Я заплачу стоимость дозы.
– Отвяжись!
Я достал семьдесят долларов и положил на стол. Она сердито их смахнула, но потом задумалась. Я знал, что выиграю в этой игре.
– Две дозы, – сказала она наконец.
– Извини. Я плачу их из своего кармана. Я хочу это знать не по службе, а для себя.
– Знать что?
– Ты трахалась с ним? С Харди?
Она широко раскрыла глаза:
– Что?
– Ты с ним трахалась?
– Шутишь? Он мой мужик, я же сказала.
– На улице говорят другое. Что ты надрывалась для него, а он тебя поколачивал. Ты же знаешь, шлюха не обязана спать со своим сутенером. Поэтому повторяю вопрос: ты с ним трахалась?
– Каждую ночь.
– Он кончал?
Она пожала плечами:
– Со мной все кончают, – она нагнулась и собрала деньги с пола, засунув их в карман джинсов. Потом пошла к выходу, но чуть погодя обернулась.
– А теперь послушай, коп. Джонни был хорошим человеком и классным любовником. Да, он посадил меня на иглу, но он был единственным мужиком, которого я хотела. Понимаешь, что это значит? Ты думаешь, я обычная шлюха, которую оседлал черный «кот»? – она опять плюхнулась на стул. – Что ж, может, и так. Я вот что скажу: он и правда здорово побил меня, когда я продала одну его вещь. Старую маску. Но я не обижалась. Он по этой маске прямо с ума сходил.
– А почему ты продала маску, а не его «Поляроид»?
– Не смеши меня. У Джонни никогда не было таких вещей. Он и фотографировать не умел.
Она встала и вышла. Я не задерживал ее, она сказала все, что я хотел.
Она пошла колоться, и я немного завидовал ей.
Пусть на несколько минут, но она будет счастлива.

* * *

Я нашел их в кафе на Мейн и подсел за столик. Они вели обычный полицейский разговор.
– Она утверждает, что украла зажигалку потому, что нервничала, когда крала другие товары, и ей захотелось курить, – сказал Рик Скарлетт.
Все рассмеялись, и Уильям Типпл вставил:
– Неплохо, но я думаю, приз получит Бешеный Пес. Все согласны? Эд, получи шесть четвертаков.
– Что это? – спросил я. – Воссоединение?
– Нет, просто совпадение, Скарлетт, Спэн и я выступаем свидетелями в деле Ракстроу. Сообщничество и контрабанда наркотиков. Макдональд и Льюис встречаются с американцами по поводу Мэттью Пола Питта. А у Рабидовски здесь вор под судом.
– Такая скука, – пожаловался Рабидовски, – с тех пор, как распустили отряд. Лучше бы мы до сих пор ловили его.
– Может, мы его и не поймали, – сказал я.
В этот момент я понял, что чувствовал полковник Тиббетс, когда сбросил атомную бомбу на Хиросиму.
Я сказал им все. Почему человек с нормальной потенцией шел убивать женщин и при этом ни разу не имел оргазма? Может быть, это сделал тот, кто как раз не был способен на нормальную половую связь? Может, он заразился сифилисом и ненавидел всех женщин?
Мою теорию встретили без восторга.
Скарлетт как-то странно поглядел на меня, встал и ушел.
Остальные под разными предлогами тоже разошлись. Я остался один над остывшей чашкой кофе.

* * *

Каждый человек одинок.
Не от этого ли отец начал пить?
Если так, я его понимаю.
Когда я вновь просматривал дело Охотника, из одной папки выпал негатив.
К тому времени я уже решил, что дело закончено и незачем ворошить прошлое. К тому же у меня были другие дела.
Странно, что я совсем забыл про эту фотографию. Может, это было подавление, о котором говорил доктор Рурик. Но обнаружив ее сейчас, я понял, что заберу ее домой.
И вот она вставлена в мой увеличитель.
Отец, смотри на нее вместе со мной.
Помнишь, ты наказал меня, когда я швырялся камнями в соседскую кошку? Я тогда очень сердился на тебя. Я сказал, что ты плохой и поэтому не можешь найти работу.
Сколько раз я потом пожалел об этом!
Ведь ты погиб из-за меня. Из-за меня ты нашел эту работу и сел в самолет, уносящий тебя к смерти.
Прости меня, отец.

* * *

Господи, насколько негатив четче снимка «Поляроида». Как на нем видны ее спутанные волосы, ее ссохшийся язык в раскрытом для последнего крика рту. Как раздулись ее ноздри, пытаясь поймать хоть немного воздуха. Как полоски кожи обвиваются вокруг шеста, подобно мертвым змеям.
Минутку. Это что-то новое. На других фотографиях был виден только шест. Здесь он стоит в ведре с песком.
Теперь понятно, как действовал Охотник.
Вернувшись с трофеем, он насыпает в ведро песок, надевает голову на шест, втыкает его в ведро и ставит на фоне белой простыни.
Потом делает снимок.
Возможно, он хотел купить пленку для «Поляроида», почувствовал неладное и воспользовался простой пленкой.
И что это в ведре, среди песка?
Листья. Опавшие листья.

* * *

Я нашел ботаника, работающего в саду Ван-цзена, и показал ему увеличенное фото ведра с песком – конечно, без головы.
– Как вы думаете, это листья клена?
Он вооружился парой очков и сказал:
– Да, это они.
А сколько в городе кленов?
– Тысяч сто, – усмехнулся он. Потом еще раз посмотрел на фото. – Вот это Acer macroghyllum, клен болыпелистный. Самое типичное дерево для этой области.
– Спасибо, – сказал я и уже собирался уходить, когда он добавил:
– А вот другой вид здесь вряд ли можно встретить. Это сикомор или Acer pseudoplatanus. Они растут в Европе и Западной Азии.
– Простите?
– Вот эти, маленькие. Видите, они здесь смешаны с большими? Здесь они не растут, если только высажены искусственно. А где сделан этот снимок?

* * *

Я постучал и стал ждать.
Довольно нескоро послышалось какое-то шуршание, потом дверь приоткрылась. В щелочке показался глаз.
– Что вам угодно?
– Доброе утро, мэм. Я хотел бы поговорить с миссис Эльвирой Франклен.
– Мисс Франклен, молодой человек. Кто вы?
– Меня зовут Эл Флад, мэм, – я сунул в щель удостоверение.
Глаз открылся еще шире:
– Вы что, за книгами из библиотеки? Я же их вернула! К тому же, и задержка была не такая уж большая.
– Нет, мэм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38