Поверь мне, парень, обо мне уже рассказывают легенды. Мое имя навсегда останется в истории полиции.
Он отпустил волосы индейца, и голова того ударилась о землю. Железный мальчик услышал лязг затвора и, подняв голову, увидел, что Блейк, опять трет висок. Солнце играло на стволе «энфилда».
– Им все равно, жив я или мертв. Но мне, парень, это не все равно.
Уилфред Блейк нажал на курок, и пуля угодила Железному Мальчику между глаз.
Блейк прислушался к раскатистому эху выстрела и сделал глубокий вдох. Пороховой дым заполнил его легкие.
Бум... бум... бум... кап-кап...

* * *

Несколько минут спустя он отвернулся от тела индейца и пошел к саням. Порывшись в поклаже, он достал чайник, наполнил его снегом и развел костер.
Пока собаки ели вяленую лосятину, он перекусил галетами и пеммиканом Паста из высушенного на солнце и истолченного оленьего мяса, перемешанного с жиром и ягодами.

. Потом он заварил крепкого чаю и набил трубку. Глубоко вдыхая дым, он ждал, пока прекратится биение в его висках.
Бум... бум... бум...
Оно не исчезало.
Его беспокоило, что каждый раз после страшного сна биение продолжалось все дольше. И сон снился ему все чаще. Это случалось всегда, когда он был один. И когда он был на охоте.
На этот раз биение могло стоить ему жизни – оно отвлекало его, когда требовалась максимальная собранность. Четверть века Блейк жил с периодическими приступами малярии – но это было другое. Это было куда хуже. Сперва кошмар, всегда один и тот же, потом это биение. Потом его эхо, от которого путались мысли.
Но даже это лучше этого проклятого барабанного боя.
Бум... бум... бум...
Нужно ждать, пока он пройдет.
Но удары становились все сильней, наполняя всю его голову багровыми разрядами боли. С каждым толчком сердца боль острыми ногтями впивалась в его виски. "О Господи, – подумал он, – пусть скорее придет эхо".
Бум... бум... кап... кап...
Блейк спрятал лицо в ладони... бум... ударил себя ладонью по виску... кап... откинул назад голову и протяжно застонал.
Бум... бум... бум... кап...
Внезапно он вскочил на ноги. Почему-то ему показалось, что нужно срочно ехать. Он затоптал огонь, разбрасывая по снегу угли и тлеющие ветки, потом свистом подозвал собак. Они сбежались со всех сторон, отряхивая снег, и сразу начали возиться и запутывать привязь в узлы. Как всегда, Спанкер и Прыжок Оленя сцепились за место во главе упряжки.
Блейк не мешал им. Пусть поиграют, пока опасность не так близко. Уложив в сани свое нехитрое имущество, он подошел к лежавшему в снегу лицом вниз Железному Мальчику.
Выходное отверстие пули было размером с апельсин, и вокруг головы кри растеклась кровь, напоминая нимб святого.
Блейк за волосы подтащил труп к саням и крепко привязал его кожаными ремнями. Потом уселся сам и хлестнул собак.
Низко нагнув голову, Прыжок Оленя пошел вперед. За ним последовали другие собаки, и сани тронулись с места.

* * *

Долгие часы лайки везли тяжелые сани, временами хватая пастью мягкий снег. К полудню тучи разошлись, открыв верхушки гор, окружавших теперь Блейка с обеих сторон. Блейк остановил сани и слез.
Он достиг места, которое индейцы называли «Мостом Богов». Места, где Скалистые горы сменяются простирающейся на тысячи миль равниной.
Проводя собак по узкой тропинке, где любой неверный шаг мог означать падение в заваленную снегом пропасть, инспектор оглянулся. Сзади на него незрячими глазами смотрел Железный Мальчик. Из его разбитого черепа свисали кровавые лоскутья; за санями тянулся след красных капель.
Кап... кап... кап...
Блейк помотал головой, отгоняя наваждение.
Кап... бум... бум... бум... бум...
Его беспокоил не бой барабанов. И не темнота. Его беспокоили отметины от пуль и ножей на стенах.
Он знал, что это фактория Компании Гудзонова залива на реке Саскачеван.
Знал, что стоит зима 1870-го.
Комната, где Компания вела торговлю с индейцами.
Вокруг него – мешки с провизией и ящики с инструментами. Вдоль бревенчатых стен, в той части помещения, которое освещал зыбкий свет свечи, стопками, до самого потолка, лежали меха. Бизон и выдра. Медведь и норка. Бобры, лисы, куницы. Рядом были сложены вещи, которые давали в обмен на это богатство, – одеяла, пестрые ткани, бусы. С потолка свисала туша оленя с рогами, торчащими, как пальцы скелета.
Уилфред Блейк сидел за столом возле двери, положив голову на руки, и смотрел, как растопленный воск медленно капает со свечи.
Его пугало то, что пряталось за кругом света, в темных углах комнаты.
Бой барабанов снаружи становился все громче, соединяясь с другим звуком, доносящимся из самой комнаты.
Внезапно откуда-то раздался громкий крик боли. Вскочив, Блейк отодвинул засов и распахнул дверь. Зрелище, представшее его глазам, так поразило его, что он охнул и отвернулся.
Форт, окруженный двадцатифутовой бревенчатой стеной с четырьмя угловыми башнями, стоял на высоком берегу, в ста футах над рекой. Через раскрытые ворота Блейк видел внизу шесты вигвамов, одиноко пасущуюся лошадь и посеревшие от сырости деревянные кресты над могилами.
Шел снег.
Большие мокрые хлопья падали на землю и на крыши домов, за окнами которых виднелись бледные испуганные лица.
Блейк видел, как в форт врываются индейцы.
Из пелены снега выступил шаман. Он вышел в середину двора и воздел руки к небу. На нем была рубашка из оленьей кожи, украшенная иглами дикобраза и вражескими скальпами. На голове красовался убор из горностая; глаза были вырваны из глазниц. По щекам шамана текли кровавые слезы.
Бум... бум... бум...
Барабаны били все громче, наполняя воздух гулом.
Бум... бум... бум...
Все белые уже лежали на земле, стонущие, плачущие, лишенные скальпов. Индейцы молча, без движения, стояли вокруг. И Блейк знал, зачем они пришли.
Они принесли назад оспу.
Он видел их лица, искаженные болезнью, тающие, как воск свечи. Изъеденная плоть, сочащаяся гноем, отставала от костей. Он видел, как человекоподобные фигуры подходят к домам, размазывают гной по окнам, плюют на ручки дверей, каждый раз испуская крик, чтобы отпугнуть демона.
Уилфред Блейк захлопнул дверь и задвинул засов.
Барабаны умолкли, и тут же погасла свеча. В темноте только слышался мерный звук.
Кап... кап... кап...
Первый томагавк врезался в дверь.
Порывшись в кармане, он нашел спички и зажег одну из них. В ее зыбком свете он взглянул в ту часть комнаты, которую не освещала свеча.
Пол там был усыпан разбитыми бутылками и пузырьками от лекарств. Порошки и микстуры, соединившись с виски и ромом, издавали приторный, сладкий запах.
Крак! Крак! – томагавки продолжали крушить дверь.
Спичка погасла. Он зажег вторую и на этот раз разглядел на полу черепа и кости.
Блейку стало страшно. Пытаясь забыть это зрелище, он закрыл глаза руками и принялся кружиться вокруг своей оси. Но груда костей по-прежнему стояла у него перед глазами. Скелеты, казалось, еще хранили позы страха и отчаяния. На костях следы зубов; из развороченных черепов выеден мозг.
Кап...
Вторая спичка погасла, и он зажег последнюю. Нагнувшись, он нащупал на полу лужу застывшей крови, присыпанной пылью.
Кап... кап... Капля откуда-то сверху упала ему на руку. Блейк поднял голову и замер, потрясенный тем, что он увидел.
Барабаны заговорили снова.
Теперь их бой доносился сверху, с крыши, отдаваясь эхом в его голове.
Тело свисало с потолка вниз головой, прибитое гвоздями за ноги. Голова отсутствовала – на ее месте торчал белый позвонок, окруженный красным сплетением жил. То, что осталось от человека, еще было одето в алую куртку Северо-Западной конной полиции, и Блейк каким-то образом знал, что это его куртка. «Господи Боже, – подумал он в смятении, – что это та...»
Тук!
Что это?
Тук!
Вот, опять!
Скелеты начали двигаться. Их кости соединялись одна за другой, и вот все черепа разом повернулись и уставились на Блейка.
Инспектор непослушными пальцами расстегнул кобуру и нащупал там только воздух. Его «энфилд» исчез.
Дверь с треском рухнула, и в комнату ввалились пьяные индейцы.
– Он здесь, братья! – заверещал один из скелетов, ковыляя по направлению к Блейку. Его челюсти распахнулись в улыбке, открывая острые белые зубы.
Едва погасла последняя спичка, как костяные пальцы вцепились в ноги Блейка. В бедро ему впились клыки. Отбиваясь изо всех сил, он бросился вперед и нащупал в темноте лестницу.
Скелеты с воем устремились за ним, но он уже был наверху и поднимал тяжелую крышку лаза. Жалобно скрипнув ржавыми петлями, крышка открылась, о он просунул голову наружу. Тут же его окружил грохот барабанов.
Бум... бум... бум... бум...
– Нет! – громко воскликнул Блейк.
Перед ним, скрестив ноги, сидел нагой ашантийский воин. Из всей одежды на нем были только ожерелье из раковин и пояс из леопардового хвоста. Улыбаясь Блейку заточенными передними зубами, он бил колотушкой по барабану, на вершине которого что-то белело.
Блейк ахнул.
Барабанщик бил костью буйвола по его, Блейка, отрезанной голове в белом пробковом шлеме.
Глубоко в горле его родился крик, но он так и не дошел до рта. Чья-то рука ухватила инспектора за волосы и запрокинула голову назад. Блейк ощутил под подбородком острую режущую боль, потом на грудь его хлынул горячий поток. Давясь и задыхаясь, он попытался крикнуть, но звук только метался у него в горле, не в силах вырваться. Последним, что он увидел, был окровавленный нож в руке Гласа Всемогущего.
Бум... бум... бум...
Биение остановилось. Кошмар рассеялся.
Еще раз все закончилось.

* * *

Блейк поспешно отвернулся от головы Железного Мальчика. Глубоко вздохнув, он стал считать до пятидесяти и постепенно пришел в себя.
Скалистые горы нависли над Великой Американской равниной. Туман уже унесло ветром, и перед глазами Блейка расстилалась бескрайняя гладь, на которой серебром блестели на солнце сотни маленьких озер. Холмы, леса, болота – все сливалось на этом просторе в единую ровную поверхность.
Внезапно Блейк вспомнил Дженни и ее смеющиеся синие глаза под украшенной кружевом шляпкой.
"Да, – подумал он, – она отличная девчонка. Самая лучшая на всем Северо-Западе".
Эта мысль заставила его улыбнуться.
"Что ж, – решил он про себя, – в конце концов, каждому мужчине нужен ребенок".
Он повернулся и взялся за хлыст. Мгновение спустя Прыжок Оленя ускорил шаг, и скоро сани исчезли в снежной пелене.
"Даст Бог, – подумал Блейк, – буду дома к Рождеству".

Глаза

НЬЮ-ОРЛЕАН, ЛУИЗИАНА, 1957
На улицах гремел джаз. Ласковый ночной ветерок подхватывал смесь рэгтайма, бопа, буги-вуги и свинга и нес ее над головами участников процессии Марди-Гра «Марди-Гра» (Жирный Вторник – фр.) – карнавал после Великого поста, празднующийся в Нью-Орлеане потомками французских поселенцев и привлекающий в город множество туристов.

, движущейся по Французскому кварталу, – белых и черных, богатых и бедных, богобоязненных и грешных, – и над головами толпы, в восемь рядов запрудившей тротуары. Люди стояли на деревянных трибунах, на стремянках, на кончиках носков. Родители поднимали вверх детей, которые без устали поглощали орешки, попкорн и яблоки на палочке. Мусор сыпался вниз, застилая улицу ковром вместе с конфетти и битым стеклом. Джаз плыл над «царицей Савской» в наряде, украшенном бабочками и улитками; над Кинг-Конгом и дамой червей; над Адамом и Евой с громадными фиговыми листками. Вдали от всего этого – от Ройял-стрит я ее флагами, воздушными шарами и толпами гуляющих, от принцесс и ковбоев, от зулусского короля с его свитой, – джаз затихал, и лишь слабые отзвуки его доносились до окна, забранного стальной решеткой.
В окно смотрела черная девушка. Она была обнажена.
Глаза Кристал затуманились; дыхание со свистом проходило сквозь ее ровные белые зубы. Ручеек пота стекал у нее по спине между лопаток. Тело ее еще вздрагивало после оргазма, и фейерверк, распустившийся над городом огненным цветком, взорвался, казалось, у нее в голове. Она впервые за долгое время чувствовала себя хорошо и спокойно. На миг она подумала, не перенесет ли ее отец теперь, когда ее нет, свои сексуальные домогательства на ее младшую сестру, но она тут же отогнала эту мысль. Откуда-то Элвис умолял ее «Не будь такой жестокой», и она, смеясь, и раскачиваясь в такт, начала ему подпевать.
– Хочешь? – спросил сзади нее голос, заглушая радио. – Это должно тебя освежить.
Кристал повернулась и подошла к стеклянному столику, на котором Сюзанна делила кокаин. Лезвие ножа, разделяющего белый порошок, звякало по стеклу в такт музыке. Закончив, белая женщина скатала в трубочку хрустящую стодолларовую банкноту и подала ее девушке.
Кристал заткнула пальцем одну ноздрю и поднесла трубочку к другой. Нагнувшись над столом, она втянула в себя наркотик, чувствуя, как рука Сюзанны сжимает ее грудь. Ее сосок напрягся и отвердел.
– Охладись, дорогая, – прошептала Сюзанна ей в ухо в то время, как вторая ее рука скользнула между ног девушки.
Кристал содрогнулась – то ли от прикосновения Сюзанны, то ли от действия «снежка». Но ее не волновала причина истомы, омывавшей ее тело, как теплый душ. Немного погодя она закрыла глаза и целиком отдалась ласкам своей напарницы.
– Посмотри-ка сюда, Кристал, – шепнула Сюзанна, улыбаясь. – Посмотри на меня.
Она тоже нагнулась над столом, вдохнула через трубочку свою порцию и – в завершение ритуала – обтерла стекло пальцем и облизала его.
Сюзанна просто источала сексуальность. Двадцати восьми лет, пять футов без обуви, с превосходной фигурой. Ее голова была наголо выбрита, и она тоже была обнаженной. Когда она нагнулась, Кристал разглядела в волосах ее промежности шесть тихонько позвякивающих золотых колечек, продетых через половые губы.
Сюзанна выпрямилась. Несколько раз глубоко вдохнув воздух, она взглянула на большие беккеровские часы, висящие на стене. Было 11.33.
– Времени не так много, дорогая, – сказала она, поворачиваясь к Кристал. – Наш гость будет здесь через час.
Нахмурившись, Кристал снова повернулась к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38