Да ты и сам наверняка это понял. Ты ж ничего о нём не знаешь, ничегошеньки! Сейчас не знаешь, и тогда не знал. Обжёгся разик и решил переложить заказ. Как мальчик: спрятался под одеяло — и нет буки. Только штука-то в том, что бука всё равно есть. Хочешь, скажу, в чём твоя беда? Хочешь? Тебя никто и никогда не обижал. Ты всегда, с детства считал, что ты лучше других. Ты не чувствуешь чужую боль. Знаешь, почему я не стала тебя тогда убивать?— Почему? — тупо спросил уже вконец замороченный наёмник.Зерги огляделась, потом наклонилась в седле и картинно поманила его пальцем. Рутгер, как лунатик, против воли подался к ней и выставил ухо.— Потому, что у тебя его глаза. Такой же взгляд. Вы с ним слеплены из одного теста. Оба одиночки. Оба поступаете по-своему. И оба — дураки. Но только ты не лис, нет… — Она с усмешкой покачала пальцем и наставила его на Рутгера. — Ты — волк, которому в тот вечер прищемили хвост. Давай, скажи всё Андерсону. Думаешь, я не спрашивала, кто из них двоих достоин смерти? Подсказать ответ? Молчишь, брат молочный… Вот и молчи. Может, за умного сойдёшь… Хей! Хайя!Она приподнялась на стременах, рукой огрела скакуна по крупу, тот привычно перешёл в галоп и через несколько мгновений скрылся за поворотом, унося свою хозяйку.Рутгер остался один. Голубые глаза его неотрывно смотрели вслед исчезнувшей спутнице.— Чёрт бы побрал этих женщин… — в сердцах пробормотал он, стянул с головы шляпу и вытер ею лицо, блестевшее от пота. Нахлобучил обратно. — Нет, но какая девка! И какая стерва…— Кукушка!
Полуголос, полушёпот — отзвук в тишине… Ялка оторвала от подушки голову. Прислушалась. За четырёхугольником окна маячил серпик молодого месяца. В больничной келье было от него едва светло, но даже этого хватало, чтоб увидеть, что она пуста. Стул, стол, на нём свеча в подсвечнике, большая, совершенно неподъёмная кровать и таз для умывания. Дверь заперта снаружи. Ялка улеглась обратно, попыталась успокоиться. Голос, воскресивший в памяти полузабытое прозвание, наверняка послышался ей. Так бывает, если засыпаешь, иногда вдруг слышишь голоса. Будто кто-то в голове раскрыл сундук и перетряхивает сны — ещё не выбрал, что надеть, но пыль уже летит. Пыль, нитки, перья, клочья шерсти… То вдруг мама позовёт, или подруга, или кто-то незнакомый, скажет слово в самое ухо и умолкнет, а ты вскидываешься, с удивлением вертишь головой: откуда? Никого…«Это моё прошлое зовёт меня», — подумала она и закрыла глаза.Лежать было удобно. Обычно монахи спали на жёстких постелях, набитых гороховой соломкой, но в больничных тюфяках мягко шуршала морская трава. О ней заботились и дали одеяло. Ей даже дали простыни и раз в неделю их меняли. Ялка вздохнула и повернулась на другой бок.— Кукушка! Да проснись же!Теперь уже было не до шуток. Девушка села и завертела головой.— Кто здесь? — осторожно спросила она.— Это я! Я, Карел!— Ты где?— Здесь. — Стук в стекло заставил Ялку обернуться. — Подойди к окошку.Ялка завернулась в одеяло, на цыпочках подобралась к окну и различила тёмный силуэт щекастой головы.— Ты?!— Я, — сказала голова и расплылась в улыбке. — У тебя там никого нет? Можно войти? Эта штука открывается?— Что? Э… подожди, я сейчас…Она отступила в глубь комнаты, торопливо нырнула в юбку, завязала узел и зашарила по раме в поисках щеколды. На замок окно не запиралось. Видимо, высота, на которой оно находилось, плюс беременность девчонки служили гарантией, что та не убежит. Наконец холодное олово двух шпингалетов поддалось, и створка с лёгким скрипом распахнулась. В комнату потёк холодный воздух, из-под двери потянуло табаком. Ялка запереступала, запахнула одеяло поплотней. Карел хекнул, хакнул, втиснулся в проём и через миг уже сидел на подоконнике, свесив в келью короткие ножки. С тех пор как Ялка видела его в последний раз, он стал ещё неряшливей, хотя, казалось бы, куда уже. Плащ изорвался, штаны залоснились, полосатые носки просвечивали дырами (башмаков на Кареле не было). Только куртка была новая — Ялка её раньше у Карела не видела.— Уф! Здравствуй, — объявил он. Наконец-то я тебя нашёл. Холодновато там, снаружи,И спрыгнул на пол. Ялка притворила окно, чтобы не дуло, напоследок выглянув наружу. Ни верёвки, ни лестницы не было.— Как ты сюда попал?— По воздуху, — мотнул он головой. — Я всегда всюду попадаю по воздуху. Гей гоп — и я где надо. — Он прошёлся по келье, трогая руками мебель и стены. Шаг его был на удивление легок и почти не отдавался в тишине. — Вот, значит, где они тебя держат… Как ты тут?— Я? Ничего…— Она уселась на кровать, — Как видишь,— А эти?.. — Он кивнул на дверь.— Пока не трогают. Допрашивали один раз, и всё.— Не били? (Ялка помотала головой.) Надеешься, они на этом остановятся?— Не знаю. А что там теперь… у вас?— В лесу? Да ничего хорошего, — хмыкнул Карел, — Дом сожгли, норы разорили, все расползлись по углам. Всё хреново. Сейчас туда нагнали крестьян, вырубают старые деревья. Мы немножко пошумели в городе, наподдавали стукачам, но это так, для куражу, не обращай внимания — сейчас важнее ты. М-да. — Он выглянул в окно. — Высоковато, а то б мы тебя попробовали вытащить,— Мы? — вскинулась она. — Кто это «мы»? Кто тебя послал?— Сама догадаешься или сказать? Моих приятелей ты знаешь.Ялка помолчала.— Даже если я спущусь, что с того? — с горечью проговорила она. — Окно — во двор, ворота заперты. Ночью сторож обходит, привратники… Не со стен же мне прыгать. От бернардинцев не сбегают. Да и куда мне бежать… такой…— Нашлось бы куда. Вопрос стоит — как. Можно, к примеру, попробовать… хотя нет, это не получится. Вот если б тебя держали где-нибудь внизу…— А что внизу?— Да так, ничего.— Тогда зачем ты спрашиваешь? — Она вдруг почувствовала себя такой усталой, словно целый день пела или плясала. — Нету в этом никакого толка. Они будут держать меня здесь, сколько захотят, потом отвезут ещё куда-нибудь, потом… Потом придёт пора рожать, если только меня раньше не сожгут. А потом все равно сожгут. Допросят и сожгут. Хотя мне уже всё равно…Она махнула рукой и умолкла.— Ну-ну, выше нос, Кукушка! — укоризненно сказал ей Карел, задом заскочил на стол и поболтал ногами. — Я ж сюда не просто так пришёл. Хотел бы просто так, не стал бы заходить — к чему дразнить? Мы вытащим тебя, дай только срок.— Зачем?— А что ж нам, тут тебя оставить? — Карел подмигнул. — Жаль только, ты в монастыре. — Он посмотрел вокруг. — Здесь много сильных, стены и земля намолены, наше колдовство тут не сработает, а если и получится, сработает неправильно. Но подожди недели три-четыре, и эти испанцы со своими картами и водкой всё здесь расшатают. Вот тогда мы придём и тебе поможем. Продержись.— Три-четыре недели. — Ялка с сомнением покачала головой. — Это почти месяц. Я не смогу тогда уже нормально ходить. У меня будет вот такой живот. — Она показала руками. — К тому же я не знаю, выживу ли, нет: я слышала, уже послали в город за палачом.— Когда? — вскинулся Карел.— Тише! Нас могут услышать…— Ялка с испугом стрельнула глазами на дверь. Уже с неделю как. Я стараюсь не думать.— Ух. Это меняет дело. — Карел спрыгнул, заложил руки за спину и заходил по комнате кругами. — Спокойствие, только спокойствие… Мы что-нибудь придумаем…Ялка с удивлением наблюдала, как маленький карикатурный человечек, уйдя с головой в свои мысли, с каждым шагом подпрыгивает всё выше. Наконец он сам не заметил, как совсем поднялся над полом и зашагал по воздуху. Девушка смотрела на него округлившимися глазами, а когда изумлённо охнула, тот спохватился, замахал руками и поспешно опустился на пол, где и сел на табуретку, крепко за нее ухватившись.— Ты что… летаешь? — растерянно пролепетала Ялка. — Кто ты, Карел?— А? Нет, не летаю, — мрачно отозвался он. — Так… подпрыгиваю.— От чего?— От земли, — отмахнулся он, — Это долгая история.— Расскажешь?— Что, прямо сейчас? Гм, что тут слушать… Видишь? — Он поворотился вокруг себя.— Чего? — не понимая, заморгала Ялка.— Ну, я… ну, это… — Тут он в первый раз на её памяти слегка смутился. — Это я сейчас красивый и в меру упитанный, а тогда я был… немного полноват. Не то чтоб это меня беспокоило, а так… неудобно порой. Хотел избавиться не получилось. Но как-то я услышал, что у травника, у Лиса, есть особый порошок, который убавляет вес. Мне Зухёль рассказал. Лис сотворил сколько-то грамм этого порошка и забросил на полку, где у него валяются всякие ненужные и неудавшиеся вещи, — ты видела. Я попросил дать мне немного, он — ни в какую. И тогда я… ну, я…— Ты его украл, — помогла ему закончить Ялка.Карел вспыхнул.— Не «украл», а «позаимствовал», — обиженно поправил он. — Любите вы, бабы, всё переворачивать с ног на голову… Что ему, порошка, что ли, жалко? Там была целая аптекарская склянка. Я высыпал немного на язык и сразу почувствовал себя легче.— И как оно на вкус? — Несмотря на её положение и место, где она находилась, Ялку уже вдоль и поперёк корёжило от смеха.— Превосходно! — признал Карел. Лучшее в мире лекарство из тех, что я пробовал, если не считать лесного мёда пополам с орехами. Но не в этом дело. Как я уже говорил, порошка было много. Ну я и съел ещё чуть-чуть, потом ещё, потом… В общем, я слопал всю банку. Ага. Уж очень вкусный оказался порошочек, приторный такой. «Эльфийская пыльца», как мне потом сказали. Ею надо было сверху посыпаться, а не есть. Ну а потом… ну, вот.— И?.. Надолго ты так теперь?— Я не знаю. Лис мне сказал, что не нашёл лекарства против этого, потому и не велел его никому принимать. Ох, он тогда ругался! Две недели со мной не разговаривал.— Представляю себе! А не тяжело тебе летать?— Мне — ни капельки, — важно произнёс Карел. — Я лучший летун в мире, могу держаться в воздухе сколько угодно, и голова не кружится. Только в сильный ветер неприятно — руками махать устаёшь. Но я не советовал бы увальням, похожим на мешок с сеном, пытаться мне подражать.— Так что ж, ты, выходит, ничего не весишь? Карел почесал затылок.— Ну, наверно, сколько-то я вешу — признал он, — а иначе бы давно уж в небо улетел, одежда, башмаки… Обычно у меня под стельками лежит свинец. Сначала— было неудобно, а потом я привык. Придумать бы ещё такую штуку, чтобы двигаться, куда захочешь. А то как-то раз я попробовал запрячь гуся, так он, тупая скотина, летит только туда, куда надо ему, а не мне, да ещё клюётся. Гусиная матушка обещала весной подыскать мне покладистого, да где уж теперь… — Тут он смутился, огляделся, наклонился к девушке и понизил голос: А самое плохое: вдруг, я думаю, вся эта штука к моим детям перейдёт?Тут Ялка уже не выдержала, прыснула и рассмеялась, зажимая рот руками. Повалилась на кровать, зарылась лицом в подушку, но тут же прекратила и вскинулась: на лестнице послышались шаги.— Ну вот! Достукались! Беги скорей!Но тут, как назло, то ли рама разбухла от ночной сырости, то ли шпингалет примёрз, только окно не захотело открываться.— Спокойствие, только спокойствие…— машинально бормотал Карел, дёргая защёлку. — Ну давай же, давай…Шаги приближались.— Лезь под кровать!Выхода не было. Карел развернулся, ласточкой в прыжке преодолел полкомнаты и скрылся под кроватью только его и видели. Оставалось только надеяться, что его не заметят.Заскрежетал засов. Дверь распахнулась, в келью посветили фонарём. Ялка с головой зарылась в одеяло и притворилась спящей. Стоявшие на пороге молчали. Оба почему-то не хотели входить.— Спит вроде? — наконец спросил один.— Да вроде спит, с сомнением произнёс второй. И нету никого.— Кому ж тут быть-то…— А чего смеялась?Una bruja, secor amferes Ведьма, господин десятник (исп.).

, кто их поймёт… Может, помаленьку совсем с ума сходит, а может, колдует чего…— Колдует? Пресвятая дева да хранит нас! — звякнула какая-то железка, заскрипела кожа, отсвет фонаря заколебался — Киппер, видно, осенял себя святым крестом. — Да и смех ли это был, раз она спит? Это были звуки не человеческие, это звуки потустороннего мира, ясно как божий день! Коли так, не улетела бы! Неплохо бы забить окно. Или цепь ей на ноги надеть.Ялка вся похолодела и крепче сомкнула веки. Впрочем, второй стражник, судя по голосу — аркебузир Мануэль, в ответ на это предложение только рассмеялся.— Могла б летать, давно бы улетела, — язвительно сказал он. — Думаете, это так просто? Viva Dios, им надо сперва зелье для этого сварить, такую embrocacion — corteza de milhombres, tocino, alfalfa Мазь (исп.), далее — перечислению кора дерева «тысячи мужей», свиное сало, клевер.

и всякое такое прочее, потом натереться им, выпить…Обычно Мануэль прекрасно говорил по-фламандски, но сегодня был изрядно пьян, испанские словечки из него так и сыпались. Впрочем, Киппер выглядел не лучше. Удивительно, как они вообще понимали друг дружку. Наверное, обоим помогало странное свойство пьяниц общаться друг с другом на любом языке.— А ты откуда знаешь? — с подозрением спросил десятник.— Да уж знаю. Я с нашим инквизитором давно странствую, всякого наслушался, да и не пролезет она в окошко: вон оно какое маленькое.— А вдруг и она маленькой сделаться может? Или превратится в эту… Ик!.. Ну в эту!.. В мышуна летучего?— В нетопыря.— Ja-ja, so etwas Да-да, именно (нем.).

. Ищи её потом…— Да бросьте, seiior Киппер. Кабы так, что толку её караулить? И потом, мы с вами где?— А где?— В монастыре. Святые стены, pues, comprendes? Вот так, понятно? (исп.).

Какое тут может быть колдовство?— А и верно! — с облегчением промолвил он. — Я совсем забыл. Это ты точно заметил, правильно! А она и вправду спит?— Да вправду, вправду. Храпит даже, слышите? (Из-под кровати в самом деле слышался вполне натуральный храп — Карел раньше девушки сообразил, что надо подыграть.) На спине спит, pobrecita Бедняжка (исп.).

, тяжеловато ей, или приснилось что-то. Пусть её. Padre Себастьян сказал, пока не надо её беспокоить. Vamonos, senor десятник, пойдёмте, там ещё полбутылки осталось.— А… ик!.. это… — вдруг засомневался Киппер, обшаривая келью светом фонаря. — Чего-то мне тревожно. Вот что, Мануэль, покарауль-ка до утра снаружи, походи под окном,— Soccoro? В караул? (исп.).

— удивился он. — Для чего? Куда она отсюда денется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14