Сказала ли она уже инспектору из Ярда, что те двое с чемоданом заходили в «Мулен-Руж» и вышли оттуда вместе? Может, она даже видела, как они вместе направились в гавань? Если да, то внимание инспектора неизбежно привлечет будка, которая светилась в темноте, как маячный фонарь.
На набережную выскочило такси и медленно, словно неуверенно, пошло вдоль тротуара. Поравнявшись с шагающей парой, машина остановилась. На тротуар вышел седовласый старик и сперва пожал руку инспектору, а потом — небрежно — и Камелии. Некоторое время они разговаривали втроем, но женщину уже оттеснили на второй план. Она вернулась в «Мулен-Руж», ею больше не интересовались, а инспектор, уже с менее безразличным видом, расплатился за такси, которое повернуло к городу.
Дальнейшие поступки человека из Ярда и седого старика сперва показались Малуэну загадочными. Они остановились у входа в вокзал, инспектор стал неторопливо осматривать землю вокруг, жестом обозначив пространство в трех метрах от вокзала, где по прибытии парохода стоял парижский поезд.
Затем инспектор направился к судну и несколько раз прошелся мимо него по набережной, причем старик покорно следовал за полицейским.
У Малуэна сузились зрачки, напряглось тело: заработал инстинкт самосохранения. Он не смотрел на шкафчик, где лежал чемодан. Казалось, им движет боязнь. Минут пять, упрямый, набычившийся, он размышлял, но наконец, решившись, тщательно закрыл окно, набил углем печку и пошуровал кочергой, чтобы пламя разгорелось получше.
Только после этого у него достало духу присесть к столу, вытянуть ноги и, глядя в пространство, набить новую трубку. Теперь он не видел, что происходит на набережной, с трудом различал крыши ближайших домов, а вскоре стекла будки запотели, посерели и стали белыми, словно матовые.
Лишь они, трое стрелочников, знали этот секрет: зимой, когда будка отапливается, нужно оставлять одну раму открытой — в таком случае стекла сохраняют прозрачность и видно, что происходит снаружи. Один из них, страдающий ревматизмом, предпочитал даже гасить огонь, чтобы не было сквозняка.
Малуэн был не глупее английского полицейского.
Он знал, что, прохаживаясь вдоль судна, инспектор из Ярда задает себе вопрос: каким образом чемодан с банкнотами миновал таможню?
Он неизбежно проследует по пути сообщников до «Мулен-Руж», а выйдя оттуда, осмотрится вокруг. И что же он увидит? Стеклянную будку! Если он ее не заметил до сих пор, то лишь потому, что находился слишком близко от нее, но уж этой ночью. Совсем близко послышались голоса. Сквозь закрытые рамы доносились лишь неразборчивые звуки. Малуэн отодвинул стул, положил ноги на стол, и, откинувшись назад, сделал несколько глубоких затяжек.
Все происходившее так мало его трогало, что он просто сгонял с губ невольную улыбку. Когда на железной лестнице послышались шаги, он сделал вид, будто дремлет, что было, впрочем, нетрудно. Через несколько секунд раздался стук в дверь, и Малуэн проворчал:
— Войдите!
Вошел инспектор. Малуэн подумал, что, если дверь останется приоткрытой, стекла отпотеют. Он поднялся и захлопнул дверь, сердито глянув на посетителя.
— Что вам здесь нужно?
Ну как не улыбнуться, видя, с каким недоумением полицейский уставился на стекла будки?
— Я из Скотленд-Ярда и хотел бы кое-что у вас узнать.
Тыльной стороной рукава инспектор протер стекло и попробовал определить, что оттуда видно.
— Мы где — во Франции или в Англии? — нахально спросил Малуэн.
Инспектор удивленно обернулся, посмотрел на печку, пенковую трубку, покрытый старой промокательной бумагой стол и пузырек с фиолетовыми чернилами.
— Я работаю в контакте с французской полицией, — сказал он.
— А кто мне это подтвердит?
Малуэн был восхищен тем, как играет свою роль.
— Если настаиваете, могу позвать комиссара, но право же, не стоит труда. Я задам вам только пару вопросов. Эти рамы всегда закрыты?
— Всегда.
— Как же вы устраиваетесь, чтобы видеть вагоны?
«Ну кто мне поверит, если я скажу, что в такую минуту мне хотелось рассмеяться?» — подумал Малуэн.
Но это была правда. Движением головы он указал на ту часть стекла, которую инспектор вытер рукой.
— Делаю, как вы, — ответил он.
— В последние ночи вы не заметили ничего необычного?
— Что вы называете необычным?
— Ничего. Благодарю вас.
Инспектор еще раз окинул взором стул, печку, стол, чернила и даже шкафчик, прикоснулся рукой к шляпе и вышел. Только тогда Малуэн почувствовал, что у него перехватило горло; в этот момент он дорого бы дал за чашку кофе. Водки в бутылке уже не было, а сменщик на сей раз не забыл запереть свою в шкаф.
Малуэн больше не мог открыть раму и выглянуть на улицу. Жара становилась невыносимой. Он снял пиджак, расстегнул на груди рубашку. Легкий шум показал, что пошел мелкий ноябрьский дождь.
Даже не двигаясь с места, Малуэн ясно представлял себе ночной пейзаж: линии желтых огней с размытыми дождем ореолами, блестящие мокрые улицы, темные набережные, воды гавани, покрытые подвижными кружочками, жандармов в шинелях с поднятыми воротниками, маленького комиссара, вприпрыжку расхаживающего взад и вперед, раздраженного и старательно избегающего грязи из-за своих лакированных ботинок.
Камелия сидит в «Мулен-Руж», где клиенты приглашают ее танцевать и угощают выпивкой.
Но где же человек из Лондона? Не в гостинице, конечно. Он видел, как стягиваются к порту и городу силы полиции. Значит, не пройдет он и трехсот метров, как наткнется на жандарма или инспектора.
Поиски начались, как всегда, с обыска судов, где легко укрыться, а также с подозрительных гостиниц.
Тут Малуэн спросил себя: «Будь я на его месте, куда бы я спрятался?»
Первым делом он подумал о пещерах в скале, но ведь и жандармам придет та же мысль.
Если англичанин спрятался там, ему конец.
Беспрестанно перебираться с места на место тоже не лучше. Отвязать баркас и выйти в море? Бесполезно: все порты предупреждены.
Есть всего один выход: иметь в городе друга и попросить у него убежища.
Но человек из Лондона ни с кем, кроме Камелии, не разговаривал, а она явно за что-то на него сердится.
«Его возьмут!» — заключил Малуэн, и ему стало не по себе.
Затем он подумал: «Пусть возьмут, это в моих интересах. Тогда он не придет требовать деньги». — И тут же осекся: «Но он скажет, что бросил чемодан в воду близ поста стрелочника».
Малуэн задыхался. Он вышел подышать свежим воздухом и на миг увидел гавань, окруженную огнями, пестрые окна «Мулен-Руж». Посмотрев в сторону своего дома, с досадой подумал, что по возвращении увидит надутые лица, возможно, его встретят упреками или новым скандалом.
Впрочем, можно от всего отделаться, стоит только подняться в спальню и лечь: сон ему необходим. Он снова задремал и проснулся, когда уже светало. Теперь он наконец открыл окно и осмотрелся.
Прежде всего поискал глазами жандармов и увидел всего двоих: по одному на каждой набережной, но около рынка из автомобиля выходили люди. Малуэн узнал среди прибывших капитана порта и морского комиссара. К ним подошел с объяснениями городской комиссар.
Человек из Ярда был тут же. Старик, видимо, ушел спать.
Через несколько минут от причалов отвалили портовые шлюпки, в каждой из них сидели по три человека, и Малуэну хватило этого, чтобы все понять. Такие сцены повторялись периодически. Всякий раз, когда тело утопленника не удавалось обнаружить, поиски велись баграми и кошками.
Представители власти остались на набережной под мелким дождем, их мокрые плечи поблескивали. Еще несколько минут они о чем-то совещались, затем разошлись.
Погода стояла отвратительная, сырая и холодная, небо висело низко над головой. С вагонов капало. Г-н Бабю, судовладелец, выкатил из гаража свою машину, залил радиатор горячей водой, но, несмотря на это, полчаса заводил мотор вручную, прежде чем тот заработал.
— Что, этой ночью кто-нибудь утонул? — спросил Малуэна сменщик, завидев лодки.
— Ничего такого не было.
— Ну и жарища! — проворчал сменщик, закрывая заслонку печки.
А в это время человек из Лондона где-то прятался, возможно, дрожа от холода, возможно, без денег и еды.
Суетясь вокруг мужа, г-жа Малуэн заметила, что он избегает смотреть ей в глаза.
Она решила, что это из-за вчерашнего скандала, и первая сделала шаг к примирению.
— Я не стала будить Анриетту, — вполголоса сказала она, подавая кофе. — Пусть воспользуется случаем. Без места она долго не пробудет.
6
— Ольга, поживее завтрак мисс Митчел!
Когда горничная с подносом проходила мимо, хозяйка жестом остановила ее и бегло осмотрела еду.
— Добавьте тостов и порцию масла.
Часы над баром из красного дерева, наверно, показывали половину десятого. Но время теперь ничего не значило для отеля «Ньюхейвен». Отель перестал жить нормальной жизнью.
Старый Митчел, вернувшийся только в пять утра, уже встал. Было слышно, как он расхаживает по ванной комнате, и коридорный утверждал, что он делает гимнастику.
Инспектор Молиссон всю ночь провел на улице. Хозяйка уже сидела за конторкой, когда он вернулся.
Внешне он был совершенно спокоен, словно человек, непричастный к происходящему.
— Я хочу поспать до десяти, и если позвонят или будут спрашивать, ни в коем случае не беспокойте меня.
В десять распорядитесь подать завтрак.
— Но спать-то вам придется всего два часа.
— Этого достаточно.
Он был очень любезен и прост, однако хозяйка не решилась его расспрашивать. Рассыльный, явившийся в отель в половине девятого, рассказал, что всюду торчат жандармы и полицейские. Разумеется, он несколько преувеличивал, но, в общем, так и было: торговцы, открывая магазины, тоже это заметили.
Дождь, видимо, зарядил на весь день. Обманчивое зеленое море избороздили белые барашки. Без четверти девять зазвонил телефон, спрашивали инспектора, но хозяйка осталась неумолима.
— Нет, сударь! Мистер Молиссон категорически запретил. Будьте любезны перезвонить после десяти.
Приступая к работе, Жермен тихо бросил:
— Я все думаю, возьмут его или нет.
Хозяйка с удивлением отметила, что все это время и не вспомнила о Брауне. Ее больше занимал размах полицейской операции и спокойствие инспектора Скотленд-Ярда.
— Где он может скрыться? — продолжал Жермен, натягивая белую куртку, которую носил в те часы, когда не прислуживал за столом. — Вот вы, например, мадам Дюпре, разве заподозрили бы в нем преступника? Он с таким печальным видом пил свое виски и молча, лишь взглядом просил вторую порцию.
— Тес! Спускается мистер Митчел.

Дыша тяжело и шумно, как после попойки, хотя он и капли в рот не брал, Малуэн перевернулся на левый бок и лишь тогда сообразил, что лежит в своей постели и проспал уже примерно час. Он слышал, как хлопнула входная дверь — кто-то, видно, вышел из дома. Он снова попытался размышлять, но почувствовал, что конца этому не будет, а мысли придут неприятные, а потому счел за благо снова уснуть.
Из дома вышла не жена — она в это время начищала фламандской пастой кухонную плиту, — а Анриетта. Тяжелый ключ оттягивал карман ее пальто. Она обулась в сабо и повязала волосы платком.
— Пойди-ка набери к завтраку крабов» — велела ей мать.
Для этого не обязательно было спускаться по крутой тропе к гавани, можно было просто дойти прямо по тропинке до скалы. Землю покрывала жесткая трава того же линяло-зеленого цвета, что и море. На углу, между скалой и гаванью, девушка заметила жандарма, но не придала значения и направилась к расщелине, по которой можно было спуститься к воде.
Был отлив. Широкую, в двести метров, полосу гальки покрывали водоросли и прочие морские растения, в них-то и нужно было искать крабов с помощью специального крюка, но так, чтобы не поскользнуться. Уже с шести лет Анриетта ловила тут крабов. Редкий дождь прибил ее волосы к вискам, она глубоко вдыхала воздух, пропитанный резким запахом водорослей. Невдалеке стоял сарай, который отец сколотил из старых досок у подножия скалы, использовав склон как опору. Анриетта направилась к нему.
Над ее головой все время маячил жандарм, от нечего делать следивший за ней.
«Отец забыл запереть дверь», — подумала девушка, попытавшись повернуть ключ в скважине.
В сарае стояла плоскодонка, на которой Малуэн уходил в море рыбачить, верши для ловли омаров, удочки и множество всякой всячины, выброшенной морем на берег во время сильных штормов: пустые бочки, куски пробковой коры, ящики из-под галет, обломки досок.
Внутри царил полумрак. Анриетта знала, что корзины лежат слева, шагнула к ним и вдруг остановилась, пораженная необычным звуком. Она замерла, прислушиваясь. Сперва решила, что в сарае завелась крыса, но звук повторился. Нет, так крыса не шебаршит. Но тут глаза ее привыкли к полумраку, и она различила молочно-белое пятно лица.
Почему она не закричала? Может, потому, что вспомнила о стоящем на откосе жандарме? Не взяв крюка и корзинки для крабов, Анриетта попятилась, машинально закрыла дверь и сунула ключ в карман.
Не раздумывая, она побежала обратно. По мере приближения к дому страх ее возрастал, хоть она и дивилась проявленному ею хладнокровию. Анриетта тихонько постучала и, едва мать открыла ей, тут же выпалила:
— У нас в сарае человек!
— Что ты несешь?
— Я видела жандарма на скале. Наверно, кого-то разыскивают.
Наверху, в маленькой спальне, Мадуэн услышал голоса женщин и приоткрыл глаза. Он посмотрел на обои с серебряной полоской, которыми заменил прежние, в цветочек: торговец сказал, что полосатые более современны. Но он так к ним и не привык, равно как к куску красного шелка с четырьмя деревянными висюльками, который служил абажуром.
Чтобы разобрать, о чем идет внизу речь, ему достаточно было поднять голову и прислушаться.
Малуэн заколебался — прислушаться или продолжать спать.
Он предпочел последнее, но даже во сне сознавал, что после пробуждения ему придется думать о неприятных вещах.

— Завтрак вам подадут в столовую, мистер Митчел.
Жермен, завтрак господину Митчелу… Яичница с беконом, не так ли!
Старик был забавен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14