Это была бы игра, но совершенно естественная. Из них уже начала складываться пара сильная и страстная, раздираемая столкновением самолюбий и желанием обуздать друг друга, с тем чтобы в конце концов снова соединиться.Леон это так хорошо понял, что начал даже бояться ее, опасаясь, что Селита рано или поздно увлечет его в пропасть, куда ему самому захочется рухнуть вместе с ней.Охладила ли его пыл ненависть Селиты к Флоранс? Она знала, что нет, и была уверена в себе. Ей нужно было только время, чтобы постепенно оторвать его от стареющей спутницы, которая уже становилась ему в тягость.Что было в этом плохого? Разве они не были все трое из породы хищников, которые, как известно, не щадят друг друга?«Пусть победит сильнейший! — говорят спортсмены.Она была убеждена, что именно ей надлежит быть сильнейшей.Никогда еще хозяин не казался столь неуклюжим, как сегодня, помолодевший, смущенный от счастья. Он просто не знал, куда приткнуться, на что смотреть.Ему, по сути дела, явно не хватало жены или, скорее, ее отрезвляющего присутствия у кассы.Он не мог не видеть, что все, кто работают в «Монико», исподтишка бросали на него удивленные взгляды, потом переглядывались с огорченным видом, который был заметен даже у лысого официанта Жюля со слезящимися, как у пса, глазами.— Все. Надоело, Людо, — заявила Селита, допивая виски.— Когда вернетесь домой, примите что-нибудь, чтобы заснуть, и завтра почувствуете себя лучше.Она окинула взором хозяина с головы до ног и иронически заметила:— Завтра? Ты в этом уверен?Леон слышал, как она опять заказывает двойную порцию виски. Ему было известно, что она такую же порцию только что приняла, а до того выпила несколько стаканов с посетителями. Заговорит ли он сейчас с ней, чтобы запретить ей пить, или же прикажет Людо больше ей не отпускать?С вызовом она устремила на хозяина взгляд, с тем чтобы вызвать у него хоть какую-нибудь реакцию, готовая, если нужно, вступить с ним прямо здесь же в шумные пререкания, ибо нервы ее были на пределе.Он же предпочел сделать вид, что ничего не замечает, и направился в служебное помещение, чтобы взять там бумажные шляпы, которые обычно не раздавали в столь поздний час, поскольку посетителям они уже были ни к чему.— Нет, ты только посмотри! — проворчала она.— Вам нужно быть осмотрительнее, мадмуазель Селита, — утешал ее Людо, — в молодости мне довелось работать в зоопарке в Венсенском лесу, и там в некоторые периоды, в основном весной, нам запрещали входить в клетки даже для того, чтобы их почистить. Но проходило две-три недели, и наши звери снова становились кроткими, как овечки, даже еще более кроткими, чем прежде, словно бы просили прощения.Рассмешить этим Селиту не удалось.Наташа, у которой удалился кавалер, подошла к стойке и посмотрела на часы.— Еще целый час маяться! Вы даже представить не можете, как у меня болят ноги.— А у меня, — подала реплику Селита, — у меня болят нервы, и я решила напиться.— Думаешь, это поможет?— Знаешь новость?— Какую? Столько всего происходит в эти дни!Накануне они охотно бы выцарапали глаза друг другу, а теперь оказались как бы в одной лодке, хотя и реагировали на это по-разному. Селита начала говорить с плохо скрываемой неприязнью:— Да вот тут твоя протеже…Но вовремя спохватилась:— Извини…— Ты можешь не стесняться. Я уже давно никому не протежирую. Каждый за себя! Ты говоришь о Мадо?— Завтра ее имя вот такими буквами будет напечатано в газете.— Я знаю.— Но ты вряд ли знаешь, что она теперь будет спускаться в зал только для выступлений.Наташа недоверчиво посмотрела на Людо, который в подтверждение кивнул.— Ну такого еще мы не видели!— И это все, что ты можешь сказать?— Мне плевать. У меня всегда в запасе ангажемент в Женеве. И перестань пить, потому что из-за этого тебе, я вижу, так и не терпится совершить какую-нибудь глупость.Наташе не понадобилось долго разглядывать Селиту, чтобы догадаться, что с ней происходит. Нервы Селиты были настолько напряжены, что успокоить ее могли; как ей казалось, только бурные сцены или какая-нибудь яростная ссора.Это позволило бы ей выплеснуть наружу негодование, которое буквально душило ее.— Почему бы тебе не сказаться тоже больной и отправиться домой спать?Если ты примешь две таблетки гарденала…Тот же совет ей только что давал Людо!Селита сожалела, что сегодня нет графа, а то бы она отыгралась на нем. Он в достаточной степени ее раздражал, чтобы она могла выплеснуть на него весь свой гнев.Раздав шляпы, Леон вышел на улицу, чтобы постоять рядом с Эмилем и покурить, как это он часто делал в конце вечера.Селите все сильнее хотелось на кого-нибудь накинуться. Она готова была избрать жертву среди посетителей, но в зале оставались всего несколько пар, занятых исключительно друг другом.Ее охватило желание выскочить без пальто, пройти мимо хозяина и направиться прямо в отель де Ля Пост и постучать в дверь Мадо.— Открой, мерзавка!Если же та не встанет и не откроет, Селита устроит страшный скандал на лестничной площадке. А когда откроет, то она ей скажет:— Впусти меня. Закрой дверь. А теперь мы вдвоем…Осмелится ли тогда Мадо изображать из себя и дальше «слабое, беззащитное существо», моргая своими якобы невинными глазами.Вот этими самыми руками и ногтями Селита хотела бы впиться в ее мягкое и слишком белое тело. Ей так нужно было заставить Мадо кричать от боли и просить пощады.— Теперь ты понимаешь, что ты им никогда не завладеешь? Отвечай, тварь!Отвечай, дешевая потаскушка! Отвечай, говорю я тебе!Она провела рукой по лицу и посмотрела на Людо, который, решив, что она просит еще выпить, отрицательно покачал головой.— Ты знаешь ее адрес в Бержераке?— Я знаю только, что ее мать там заведует почтовым отделением.— Ее действительно зовут Мадо Леруа?Она уже забыла сцену, увиденную через окошечко в двери, когда новенькая протягивала свое удостоверение Леону, который вполголоса произнес ее фамилию.Пусть она не может пойти сражаться в отель де Ля Пост, но ей доступен другой способ мести.Полчаса спустя она вышла из кабаре вместе с Мари-Лу.— Куда же мы идем? — спросила подруга.— На телеграф.Одно окошечко работало всю ночь. Селита написала на телеграфном бланке пером, которое сильно царапало: Мадам Леруа, заведующей почтовым отделением, Бержерак, департамент Дордонь».Немного подумав, она составила такой текст: «Ваша дочь Мадо нанята для участия в стриптизе в кабаре „Монико“ в Канне».— А подпись? — спросила почтовая служащая, прочитав текст с невозмутимым видом.Тогда Селита назвала первое пришедшее на ум имя — Каролина Дюбуа. Больше ее ни о чем не спрашивали.Мари-Лу скромно дожидалась на пороге.— Ты уверена, что не сделала глупость?Селита рассмеялась:— Мне теперь уже все равно, глупостью меньше, глупостью больше… Тебе не хочется напиться, а?— Нет, если ты пойдешь пить, я тут же возвращаюсь домой.Нельзя сказать, что это было только желание напиться. Селита испытывала потребность в чем-то более неопределенном и чувствовала себя несчастной и оскорбленной.Она молча разделась в комнате, которая ей показалась сегодня особенно неуютной, безликой и уродливой.Вопреки своим привычкам, она улеглась голой и не почистила зубы. Мари-Лу легла позже нее и погасила свет.— Спокойной ночи.— Спокойной ночи.Прошло несколько минут, и теперь Селита твердо знала, чего она так мучительно желает: мужчину, безразлично какого, лишь бы он смог раздавить ее, причинить ей боль и снять ее нервное напряжение.Возможно, оттого, что она много выпила и в ее затуманенном мозгу произошел какой-то сдвиг, ей вдруг захотелось встать, накинуть пальто прямо на голое тело и отправиться на улицу, чтобы попросить первого попавшегося мужчину помочь ей.В прошлую ночь, хотя она совсем этого не желала, у нее был Эмиль.Через приоткрытое окно и закрытые ставни она слышала шаги, шуршание шин велосипедов — мимо проходили люди, одни возвращались с ночной смены, другие направлялись на дневную работу.Ее глаза были устремлены в темноту, тело напряжено, болели кончики грудей. Она так стиснула зубы, что они заскрипели. С соседней кровати послышался сонный голос Мари-Лу:— Что с тобой?Тогда она зашлась в крике:— Ничего! Ты меня слышишь? Ничего! Я…И вдруг обмякнув, почувствовав себя опустошенной, разразилась громкими рыданиями. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава 1 Не сговариваясь, все трое выбрали в своем гардеробе одежду поскромнее, попроще и почти не наложили косметики. Если посмотреть на них, тихо стоящих в саду, то кажется, что это девушки, вышедшие из церкви после мессы.Наташа пришла раньше всех и подождала остальных на небольшой узкой улочке, ведущей вниз. «Понтиак» мсье Леона стоял там позади длинной и низкой ярко-красной спортивной машины хирурга.Когда подошли ее подруги, вопросительно посмотрели на нее, Наташа сказала:— Началось это четверть часа назад. Мы вроде бы сможем подождать в саду, но если не произойдет какого-нибудь несчастья, мы все равно ничего существенного не узнаем сегодня.Они находились в Эстерельской клинике, расположенной в тихом старинном квартале, где только собаки и кошки бродили по улицам, резко поделенным на теневую и солнечную сторону, и виноторговцы мыли свои бутылки.В саду с аллеями, усыпанными светлым гравием, было много тени от деревьев, чья листва поражала разнообразием оттенков зеленого цвета, а в глубине у самой стены кудахтали куры, отгороженные мелкой решеткой.Редко девушкам доводилось бывать где-либо в такое время, и к тому же всем вместе, ибо еще не наступил полдень и они почти не спали. Большинство окон клиники были открыты, и больные, мужчины и женщины, в халатах из хлопчатобумажной материи с тонкими синими полосами, высовывались поочередно, чтобы посмотреть на девушек.Из них троих Селита была самая бледная и выглядела наиболее взволнованной. В течение десяти дней, пока мадам Флоранс находилась в клинике и ее обследовали, брали анализы и делали рентгеновские снимки, она приходила сюда каждый день в часы посещений, и места ей были уже хорошо знакомы.Селита знала, что на первом этаже располагалось родильное отделение. Два дня назад она видела, как везли по коридору женщину из шестой палаты, а следом шла медсестра с пятнами крови на переднике и несла в руках новорожденного.Занавеска на окне иногда раздувалась от ветра и немного сдвигалась, так что взорам открывались кровать, неподвижная и ослабевшая мать, белые гвоздики на ночном столике, а в глубине поблескивала колыбель ребенка.Этажом выше, прямо над шестой палатой, были матовые стекла, там, за этими стеклами, и оперировали сейчас хозяйку.Наташе тоже было не по себе.— Говорят, что в последний момент, когда за ней пришли с носилками, она приподнялась в своей кровати и стала кричать, что не хочет, что отказывается от операции и предпочитает спокойно умереть. Она так билась и кричала, что пришлось ей делать уколы.Небо было ярко-синим, в воздухе разливались тепло и спокойствие, на деревьях щебетали птицы, какой-то совсем не пугливый дрозд прыгал по лужайке, вызывающе, с наглым видом поглядывая на трех девушек.— А где сейчас хозяин? — спросила Селита.— Насколько мне известно, там наверху есть небольшая комната, рядом с операционной, специально для родственников, которые ожидают. Я его не видела. Когда я пришла, его машина уже была здесь.Они услышали шаги по гравию и увидели спешащую Франсину, одетую в синий костюм, с белой шляпой на золотистых волосах.— Сегодня четверг, — объяснила она. — У Пьеро нет занятий. А я никого не могла найти посидеть с ним. Не приводить же его сюда.— Куда же ты его дела?— Он играет на улице, где совсем не бывает автомобилей, Торговка из молочной лавки обещала мне посматривать за ним через витрину.Франсина тоже бросила взгляд на матовые стекла.— Ну и как?Ей не ответили, она поняла, что ничего еще не известно, нужно ждать. Чуть позже она спросила Наташу:— Что слышно о Кетти?— Ничего нового. Кроме того, что ее якобы видели в Ницце. Поскольку мне уже» третий человек об этом говорит, значит, должно быть, это так и есть.Неожиданно для всех именно Кетти стала первой жертвой Мадо. Это случилось до того, как мадам Флоранс попала в клинику. Она тогда еще часть ночи занималась кассой в «Монико». Примирилась ли хозяйка к этому времени со своей участью? Уже видно было, что она очень больна. Всех потрясло, что так внезапно с ней это приключилось и к тому же совпало с появлением Мадо.Селита знала, что внезапность была чистой видимостью, в чем ей призналась в больнице Флоранс.— Я уже давно жду, что со мной это произойдет в один прекрасный день, доверительно сообщила она грустным голосом. — Вот почему я упорно избегала врачей. Дело в том, что боли в животе у меня появились очень давно. А в последние месяцы я уже не могла больше выносить отношений с Леоном, мне они причиняли боль.Меньше двух недель понадобилось, чтобы превратить ее не только в больную, но в изможденное, жалкое существо без возраста, с обвисшей кожей, с огромными, воспаленными глазами, в которых читался ужасный вопрос, когда она смотрела пристально на собеседника.— Они мне не говорят, что со мной, но, судя по тем тестам, которым они меня подвергли, я знаю, что это рак и что я уже не поднимусь… Бедный Леон!Она жалела его. Не сердилась на него, а горевала о том, что ее не будет здесь, чтобы защищать его.— И надо же, что именно в такой момент появляется эта девица!.. Он не знает что делать… Ему стыдно. Он едва осмеливается смотреть мне в глаза, но у него не хватит духу избавиться от нее…Она часто прерывалась, делала долгие паузы, во время которых устремляла глаза к потолку.— В глубине души он слабый человек.Чуть позже она добавила:— Как все мужчины! Если со мной что случится, он будет ужасно несчастен, его всю жизнь будет мучить мысль, что это произошло по его вине…Может быть, это и было верно, но, скорее, относилось к будущему, потому что в настоящем, по глубокому убеждению Селиты, Леон не станет особенно огорчаться, если его жена исчезнет. Он сам себе в этом не признается и, должно быть, отбрасывает подобную мысль, когда она ему приходит в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17