https://wodolei.ru/catalog/dushevie_dveri/steklyannye/
Выходит, ошибся.
Впрочем, одно другого стоит.
— А вы Спенсер. Я столько раз печатала ваше имя, что выучила, С этим именем одно нехорошо: никаких уменьшительных. Не называть же вас «Спен». А как вас жена зовет?
— Спенсером.
— Ясно.
Что ей ясно? Что Кристина не из тех женщин, которые зовут мужчин уменьшительными именами и в нужный момент начинают сюсюкать?
Его охватила самая настоящая паника. До дрожи. Он боялся протянуть руку и включить зажигание. Сейчас од еще в городе, справа и слева — ряды домов, тротуары, прохожие, за освещенными окнами собрались семьи и коротают вечер. На углу, вероятно, стоит полицейский, Судя по всему, она истолковала его колебания по-своему.
Или решила выдать ему аванс? Все же сердце у нее не камень.
Она быстро приблизила к нему лицо и прижалась пухлыми губами к его губам.
IV
Когда он в последний раз глянул на часы, они показывали без десяти десять. Теперь уже можно не сомневаться, что Кристина звонила Райену. Наверно, сказала ему, что он еще не вернулся, что она волнуется. А Райен в свою очередь непременно позвонил в полицию. Хотя не исключено, что Кристина и сама туда позвонила. Может быть, попросила у кого-нибудь машину и поехала его искать? Но куда? Машину она, скорее всего, одолжила у своего кузена Уэстона. Но даже если так оно и было, теперь-то она уже вернулась домой: в Личфилде всего три-четыре бара да два ресторана. Никому в голову не придет наводить справки в кафетерии.
Он вовсе не пьян. Выпил шесть или семь стаканов, сам не помнит точно сколько, но выпитое совершенно на него не подействовало: он трезв, рассуждает здраво.
Если бы кто-нибудь знал, что он с секретаршей Райена, его бы мигом обнаружили: Анна позвонила матери, как только они приехали в «Маленький коттедж». Он не посмел войти с ней в телефонную будку. Не спросил, говорила ли она о нем, сказала ли, где они. Надо соблюдать осторожность.
Через полчаса она бросила ему любопытную фразу.
Анна уже изрядно набралась. Пила наравне с ним. Ей не хотелось уходить, хотя он уже несколько раз предлагал отвезти ее домой. Она покусывала его за кончик уха и вдруг сказала ни с того ни с сего, без всякого повода, словно выбалтывая тайную мысль:
— Повезло тебе, что я работаю у коронера. Сейчас мало кто из девушек посмеет составить тебе компанию!
«Маленький коттедж» оказался совсем не такой, каким Спенсер воображал его себе по денберийской газете.
Там говорилось только о баре и не упоминался второй зал в глубине, который и был главным. Наверно, в других заведениях тоже так, наверно, второй зал есть везде, недаром же Анна Меллер, которая никогда здесь не была, сразу потащила его в это помещение.
Здесь было темнее, чем в самом баре, свет проникал только сквозь маленькие отверстия в потолке, изображавшие звезды; вокруг площадки для танцев располагались отгороженные друг от друга столики с полукруглыми банкетками. В зале было почти пусто. Наверное, больше всего народу здесь по субботам и воскресеньям. Сперва они вообще оказались одни. Бармен был не в белой куртке, а в рубашке с засученными рукавами. Он был жгучий брюнет. Наверно, итальянец. Помня его показания о парочке, приходившей в ночь смерти Беллы, Эшби воображал, что бармен посмотрит на него косо, быть может, о чем-то спросит. Ничего подобного. Наверно, они с Анной похожи на его обычных клиентов. Анна-то уж наверняка. Она тут в своей стихии. Пьет, как мужчина.
Между танцами прижимается к нему всем телом, так что у Спенсера уже занемел бок.
С их места бар не виден, но бармен может следить за ними в дверной глазок. Всякий раз при звуке открывающейся двери Эшби ждал появления полиции. В углу стойки он приметил маленький радиоприемник, отсюда тоже может грозить опасность. Его непременно ищут.
Теперь, когда он скрылся, какие могут быть сомнения в том, что это он убил Беллу?
Эшби никак не пытался изменить ход событий, повлиять на него. Анна говорила ему название песни, он шел и кидал монетку в музыкальный автомат, такой же, как тот, полированный, с бегущими по кругу разноцветными лампочками, что так его очаровал.
Она тащила его танцевать. Каждые десять минут требовала нового танца, особенно если за одной из перегородок появлялась новая пара. С промежутком в полчаса оказались заняты один за другим два кабинета. Одна из девушек, коротышка в черном платье, танцуя, буквально прилипала губами к губам партнера.
Неужели такое творится во всех барах, сияющие вывески которых он видел по сторонам шоссе?
Он танцевал, чувствуя всей кожей запах помады своей партнерши, запах ее слюны. Она искусно ластилась к нему, пуская в ход определенные приемы, не скрывая, что преследует известную цель, и когда достигла этой цели, испустила смешок. Она была довольна собой.
Неужели полиция в самом деле их ищет?
Кристине и в голову не придет, что он здесь с девицей, чьи пухлые ноги привлекли его внимание еще тогда, во время первого допроса, когда Райен приезжал к ним домой. Напрасно он ее сюда привез. Что за странная прихоть! Он не ждал, что Анна согласится, что она примет его всерьез. После первого стакана он попытался исправить ошибку и предложил отвезти ее домой. Но было уже поздно. Он спросил:
— Вы уже ездили куда-нибудь с Райеном?
— А вы что думали? Что я девушка? — возразила она с горловым смешком, который его смутил.
Заметив, должно быть, что лицо Спенсера приняло в эту минуту серьезное выражение, она для потехи начала к нему приставать:
— Ну признайтесь, вы же думали, что я девушка? Вы и теперь так думаете?
Он не сразу понял, чего ей надо. Пустился в рассуждения. Бедняжке Анне понадобилось немало времени, прежде чем она достигла цели. Добившись своего, она машинально покосилась на глазок в двери, словно желая убедиться, что бармен на них не смотрит.
Это было вовсе не то, о чем мечтал Спенсер. Он не хотел ее. Ему представлялось, что он проведет вечер совсем не так, совсем не с такой женщиной.
А Белла была не такая? Что бы он ни делал, ему представлялась Белла на полу — Анна и не подозревала, о чем он думает. Наверно, та девушка, которая плакала и пила, та, о которой рассказывал в полиции бармен, тоже была не такая. Пошла ли она во второй зал? Он пытался припомнить подробности показаний.
Лицо у него пылало. Еще в Личфилде, когда он садился с Анной в машину, что-то сдавило ему грудь. Эшби думал, это пройдет, когда он выпьет, но спиртное не помогло. Это нервное. Ему хотелось затормозить, как на склоне, и иногда у нею перехватывало дыхание. Анна Меллер направляла события, действуя так, как, по-видимому, привыкла.
— Tсc! — цыкала она всякий раз, стоило ему заговорить об уходе. — Не будь таким нетерпеливым.
Теперь он, кажется, понял. Она воображает — он хочет уйти для того, чтобы заняться другими упражнениями уже вне бара. То есть в машине, как «н всегда и подозревал. Это его напугало, и теперь уже он сам стал оттягивать уход. Но разве не глупо будет, если его сейчас арестуют, а он так и не дойдет до конца?
Не вернись в этот день Кац, Спенсер не терял бы времени с Анной. У него был свой план. Перед возвращением домой оставить машину у обочины, тихо подойти.
Он следил за рабочими. Он знает, где провода и механизмы сигнализации. На первом этаже есть окно с матовым стеклом: это окно ванной, его никогда не закрывают до конца и к нему не подвели сигнализацию. Что до лестницы — она найдется у него в гараже. Он прокрадется в спальню на цыпочках и прошепчет, вложив в этот шепот всю нежность, какая есть на свете:
— Не бойтесь…
И Шейла, которая уже будет засыпать, узнает его. Она не испугается. Она прошепчет:
— Это вы?
В сказке, которую он для себя придумал, она не удивлялась, она ждала его, уверенная, что когда-нибудь он придет; не зажигая света, она протянет к нему теплые руки, и, обнявшись, они погрузятся вдвоем в глубокую пропасть, и настанет такое чудо, такой восторг, что за это стоит умереть.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— Тебе все еще не терпится?
Растерявшись, он замешкался с ответом и услышал:
— Держу пари, ты дрейфишь. — Теперь она навалилась на него всем телом и теребила за галстук. — А ты сказал Райену правду?
Почему мечты о Шейле кончаются Беллой, простертой на полу? И ведь это уже не в первый раз. Словно другого конца он и представить себе не может. Как будто без этого нельзя было бы достигнуть наивысшей точки.
Нахмурив брови, он вспомнил слова Лорейн:
«Эта их так называемая любовь — потребность все пачкать и ничего больше…»
Вероятно, так можно сказать и о его чувстве к Шейле.
В том, как развивались воображаемые события, был один момент, подтверждавший эту мысль.
«Уж ты поверь, — добавила мать Беллы. — Это как будто снимает с них грехи и делает их чище».
— Ну, последний танец, ладно?
Он и сам уже не понимал — не то ему хочется уйти поскорей, чтобы заняться тем, на что она рассчитывает, не то просто, чтобы поскорей покончить с этим вечером.
И то, и другое, конечно. Хотя мысли его по-прежнему так же ясны и отчетливы, как всегда, но все же от спиртного в мозгу у него что-то сдвинулось.
— Видела?
— Нет. А что?
— Тех двоих, слева.
Молодой человек и девушка сидели рядом, он обнимал ее за плечи, она приклонила к нему голову, оба не шевелились, ничего не говорили, глаза у них были открыты, лица выражали восхищение.
У него, Спенсера, никогда так не было. И никогда не будет. Может быть, с Шейлой они бы так и могли.
А вдруг и она на другой день стала бы такая же, как все?
Знал ли он уже, что никогда не вернется домой? Он не задавал себе вопросов. Однако, расплачиваясь с барменом, он заметил у того на руке татуировку в виде сирены, и на него вдруг нахлынуло видение — шоссе с машинами в три ряда, мчащимися в обе стороны, и редкие тоскливые фигуры на обочине, простирающие руки в темноту.
Перед тем как пройти через бар, она стерла у него с подбородка губную помаду и в дверях, собираясь пересечь освещенное пространство, по ту сторону которого стояли машины, взяла Спенсера под руку.
Снег лежал уже таким толстым слоем, что следы не чернели. Вся машина была им засыпана. Дрожащими от волнения пальцами Эшби открыл ледяную дверцу.
Значит, так все и произойдет? Анна вроде бы ничуть не удивлена. Он вспомнил бледные лица, которые замечал ночами на задних сиденьях машин; она тоже садится сзади.
— Погоди. Пусти, я все устрою.
Что сделано, то сделано — теперь он хочет. Тысячи раз в жизни он грезил о подобной минуте. Это могла быть и не Анна. Впрочем, какая разница?
«Потребность все пачкать», — сказала Лорейн.
Ну и прекрасно: Анна сама лихорадочно хочет испачкаться.
«Это как будто снимает с них грехи…».
Он хочет. Это должно произойти. Слишком поздно что-либо менять. С минуты на минуту рядом с ними остановится полицейская машина, и отныне людей все равно не разубедить в его виновности.
На секунду, на одну секунду, его осенило: что если это ловушка, что если Анна стакнулась с Райеном и психиатром? Вдруг ее нарочно ему подсунули, чтобы проверить, как он себя поведет?
Нет. Ей это теперь нужнее, чем ему. Он поражался, видя, как терзают ее демоны, о которых он никогда не подозревал, слыша, как она взывает к нему словами, которые представлялись ему немыслимыми.
Пускай все будет, чего бы это ни стоило. Он этого хочет. Лишь бы она дала ему время освоиться. Он не виноват. Он много выпил. И она наговорила лишнего.
Только бы она замолчала, замерла, дала ему ухватиться за ниточку того сна о Шейле…
— Погоди… Погоди… — шептал он.
И вот, наверно из-за его нелепой возни, из-за слез бессилия у него в глазах, она вдруг принялась хохотать каким-то утробным хохотом, жестоким и хриплым.
Она его отталкивает. Она его презирает. Она…
Наверно, Анна была не слабее его, но, распростертая на сиденье, она не в силах была шевельнуться, не в силах вырваться у него из рук.
Шея у нее была толстая, мускулистая, совсем не такая, как у Шейлы. Он спешил покончить поскорее. Ему было так же мучительно, как ей. Наконец, когда она обмякла, с ним произошло нечто странное, что поразило и смутило его, и, покраснев, он вспомнил слова Лорейн: «Потребность все пачкать…»
Повернувшись к бармену, он сказал:
— Шотландское с содовой.
И сразу прошел в телефонную кабину. Он был готов к тому, что бармен посмотрит на него с любопытством.
Но тот, казалось, не обратил на Спенсера никакого внимания, быть может, потому, что оживленно разговаривал с другим итальянцем — тот, в светло-коричневой шляпе, был, должно быть, владельцем кадиллака, стоявшего у входа. Спенсер видел их через стекло кабины, видел еще одного посетителя, рыжего верзилу с редкими шелковистыми волосами, который смотрел к себе в стакан с таким видом, словно поверял ему свои мысли.
— Соедините меня с полицейским отделением в Шэроне, будьте добры.
— Наверно, вам лучше подойдет хартфордское?
— Нет, — сказал он, — мне по личному делу.
Соединили не сразу. Он слышал, как переговариваются телефонистки на разных коммутаторах.
— Алло! Шэронское отделение? Могу я поговорить с лейтенантом Эвереллом?
Он опасался вопроса: «А кто его спрашивает?»
Назваться нельзя, иначе за ним отрядят по радио ближайшую полицейскую машину. Этого он очень боялся. При желании он мог бы удрать. Он думал об этом, но как-то неуверенно. Тем более что все равно пришлось бы остановиться, чтобы избавиться от трупа.
Да и зачем удирать? Для чего?
Так оно будет куда проще! Они останутся при мнении, что победа за ними. Будут довольны. Пускай себе распевают свои гимны.
— Лейтенант сегодня вечером не на дежурстве. Передать ему что-нибудь?
— Благодарю. Я по личному делу. Позвоню ему домой.
Который час? Он не взял часов. Стенные отсюда не видны. Не хватает, чтобы Эверелл ушел в кино!
Спенсер нашел его номер в справочнике и с облегчением услышал в трубке его голос.
— Это Спенсер Эшби, — выдавил он. На него навалилась пустота. Сглотнув слюну, он продолжал:
— Я в «Маленьком коттедже», близ Хартфорда. Мне хотелось бы, чтобы за мной приехали лично вы.
Эверелл не спросил, в чем дело. Неужели и он ошибался, как другие? Он задал вопрос, который удивил Спенсера:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Впрочем, одно другого стоит.
— А вы Спенсер. Я столько раз печатала ваше имя, что выучила, С этим именем одно нехорошо: никаких уменьшительных. Не называть же вас «Спен». А как вас жена зовет?
— Спенсером.
— Ясно.
Что ей ясно? Что Кристина не из тех женщин, которые зовут мужчин уменьшительными именами и в нужный момент начинают сюсюкать?
Его охватила самая настоящая паника. До дрожи. Он боялся протянуть руку и включить зажигание. Сейчас од еще в городе, справа и слева — ряды домов, тротуары, прохожие, за освещенными окнами собрались семьи и коротают вечер. На углу, вероятно, стоит полицейский, Судя по всему, она истолковала его колебания по-своему.
Или решила выдать ему аванс? Все же сердце у нее не камень.
Она быстро приблизила к нему лицо и прижалась пухлыми губами к его губам.
IV
Когда он в последний раз глянул на часы, они показывали без десяти десять. Теперь уже можно не сомневаться, что Кристина звонила Райену. Наверно, сказала ему, что он еще не вернулся, что она волнуется. А Райен в свою очередь непременно позвонил в полицию. Хотя не исключено, что Кристина и сама туда позвонила. Может быть, попросила у кого-нибудь машину и поехала его искать? Но куда? Машину она, скорее всего, одолжила у своего кузена Уэстона. Но даже если так оно и было, теперь-то она уже вернулась домой: в Личфилде всего три-четыре бара да два ресторана. Никому в голову не придет наводить справки в кафетерии.
Он вовсе не пьян. Выпил шесть или семь стаканов, сам не помнит точно сколько, но выпитое совершенно на него не подействовало: он трезв, рассуждает здраво.
Если бы кто-нибудь знал, что он с секретаршей Райена, его бы мигом обнаружили: Анна позвонила матери, как только они приехали в «Маленький коттедж». Он не посмел войти с ней в телефонную будку. Не спросил, говорила ли она о нем, сказала ли, где они. Надо соблюдать осторожность.
Через полчаса она бросила ему любопытную фразу.
Анна уже изрядно набралась. Пила наравне с ним. Ей не хотелось уходить, хотя он уже несколько раз предлагал отвезти ее домой. Она покусывала его за кончик уха и вдруг сказала ни с того ни с сего, без всякого повода, словно выбалтывая тайную мысль:
— Повезло тебе, что я работаю у коронера. Сейчас мало кто из девушек посмеет составить тебе компанию!
«Маленький коттедж» оказался совсем не такой, каким Спенсер воображал его себе по денберийской газете.
Там говорилось только о баре и не упоминался второй зал в глубине, который и был главным. Наверно, в других заведениях тоже так, наверно, второй зал есть везде, недаром же Анна Меллер, которая никогда здесь не была, сразу потащила его в это помещение.
Здесь было темнее, чем в самом баре, свет проникал только сквозь маленькие отверстия в потолке, изображавшие звезды; вокруг площадки для танцев располагались отгороженные друг от друга столики с полукруглыми банкетками. В зале было почти пусто. Наверное, больше всего народу здесь по субботам и воскресеньям. Сперва они вообще оказались одни. Бармен был не в белой куртке, а в рубашке с засученными рукавами. Он был жгучий брюнет. Наверно, итальянец. Помня его показания о парочке, приходившей в ночь смерти Беллы, Эшби воображал, что бармен посмотрит на него косо, быть может, о чем-то спросит. Ничего подобного. Наверно, они с Анной похожи на его обычных клиентов. Анна-то уж наверняка. Она тут в своей стихии. Пьет, как мужчина.
Между танцами прижимается к нему всем телом, так что у Спенсера уже занемел бок.
С их места бар не виден, но бармен может следить за ними в дверной глазок. Всякий раз при звуке открывающейся двери Эшби ждал появления полиции. В углу стойки он приметил маленький радиоприемник, отсюда тоже может грозить опасность. Его непременно ищут.
Теперь, когда он скрылся, какие могут быть сомнения в том, что это он убил Беллу?
Эшби никак не пытался изменить ход событий, повлиять на него. Анна говорила ему название песни, он шел и кидал монетку в музыкальный автомат, такой же, как тот, полированный, с бегущими по кругу разноцветными лампочками, что так его очаровал.
Она тащила его танцевать. Каждые десять минут требовала нового танца, особенно если за одной из перегородок появлялась новая пара. С промежутком в полчаса оказались заняты один за другим два кабинета. Одна из девушек, коротышка в черном платье, танцуя, буквально прилипала губами к губам партнера.
Неужели такое творится во всех барах, сияющие вывески которых он видел по сторонам шоссе?
Он танцевал, чувствуя всей кожей запах помады своей партнерши, запах ее слюны. Она искусно ластилась к нему, пуская в ход определенные приемы, не скрывая, что преследует известную цель, и когда достигла этой цели, испустила смешок. Она была довольна собой.
Неужели полиция в самом деле их ищет?
Кристине и в голову не придет, что он здесь с девицей, чьи пухлые ноги привлекли его внимание еще тогда, во время первого допроса, когда Райен приезжал к ним домой. Напрасно он ее сюда привез. Что за странная прихоть! Он не ждал, что Анна согласится, что она примет его всерьез. После первого стакана он попытался исправить ошибку и предложил отвезти ее домой. Но было уже поздно. Он спросил:
— Вы уже ездили куда-нибудь с Райеном?
— А вы что думали? Что я девушка? — возразила она с горловым смешком, который его смутил.
Заметив, должно быть, что лицо Спенсера приняло в эту минуту серьезное выражение, она для потехи начала к нему приставать:
— Ну признайтесь, вы же думали, что я девушка? Вы и теперь так думаете?
Он не сразу понял, чего ей надо. Пустился в рассуждения. Бедняжке Анне понадобилось немало времени, прежде чем она достигла цели. Добившись своего, она машинально покосилась на глазок в двери, словно желая убедиться, что бармен на них не смотрит.
Это было вовсе не то, о чем мечтал Спенсер. Он не хотел ее. Ему представлялось, что он проведет вечер совсем не так, совсем не с такой женщиной.
А Белла была не такая? Что бы он ни делал, ему представлялась Белла на полу — Анна и не подозревала, о чем он думает. Наверно, та девушка, которая плакала и пила, та, о которой рассказывал в полиции бармен, тоже была не такая. Пошла ли она во второй зал? Он пытался припомнить подробности показаний.
Лицо у него пылало. Еще в Личфилде, когда он садился с Анной в машину, что-то сдавило ему грудь. Эшби думал, это пройдет, когда он выпьет, но спиртное не помогло. Это нервное. Ему хотелось затормозить, как на склоне, и иногда у нею перехватывало дыхание. Анна Меллер направляла события, действуя так, как, по-видимому, привыкла.
— Tсc! — цыкала она всякий раз, стоило ему заговорить об уходе. — Не будь таким нетерпеливым.
Теперь он, кажется, понял. Она воображает — он хочет уйти для того, чтобы заняться другими упражнениями уже вне бара. То есть в машине, как «н всегда и подозревал. Это его напугало, и теперь уже он сам стал оттягивать уход. Но разве не глупо будет, если его сейчас арестуют, а он так и не дойдет до конца?
Не вернись в этот день Кац, Спенсер не терял бы времени с Анной. У него был свой план. Перед возвращением домой оставить машину у обочины, тихо подойти.
Он следил за рабочими. Он знает, где провода и механизмы сигнализации. На первом этаже есть окно с матовым стеклом: это окно ванной, его никогда не закрывают до конца и к нему не подвели сигнализацию. Что до лестницы — она найдется у него в гараже. Он прокрадется в спальню на цыпочках и прошепчет, вложив в этот шепот всю нежность, какая есть на свете:
— Не бойтесь…
И Шейла, которая уже будет засыпать, узнает его. Она не испугается. Она прошепчет:
— Это вы?
В сказке, которую он для себя придумал, она не удивлялась, она ждала его, уверенная, что когда-нибудь он придет; не зажигая света, она протянет к нему теплые руки, и, обнявшись, они погрузятся вдвоем в глубокую пропасть, и настанет такое чудо, такой восторг, что за это стоит умереть.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— Тебе все еще не терпится?
Растерявшись, он замешкался с ответом и услышал:
— Держу пари, ты дрейфишь. — Теперь она навалилась на него всем телом и теребила за галстук. — А ты сказал Райену правду?
Почему мечты о Шейле кончаются Беллой, простертой на полу? И ведь это уже не в первый раз. Словно другого конца он и представить себе не может. Как будто без этого нельзя было бы достигнуть наивысшей точки.
Нахмурив брови, он вспомнил слова Лорейн:
«Эта их так называемая любовь — потребность все пачкать и ничего больше…»
Вероятно, так можно сказать и о его чувстве к Шейле.
В том, как развивались воображаемые события, был один момент, подтверждавший эту мысль.
«Уж ты поверь, — добавила мать Беллы. — Это как будто снимает с них грехи и делает их чище».
— Ну, последний танец, ладно?
Он и сам уже не понимал — не то ему хочется уйти поскорей, чтобы заняться тем, на что она рассчитывает, не то просто, чтобы поскорей покончить с этим вечером.
И то, и другое, конечно. Хотя мысли его по-прежнему так же ясны и отчетливы, как всегда, но все же от спиртного в мозгу у него что-то сдвинулось.
— Видела?
— Нет. А что?
— Тех двоих, слева.
Молодой человек и девушка сидели рядом, он обнимал ее за плечи, она приклонила к нему голову, оба не шевелились, ничего не говорили, глаза у них были открыты, лица выражали восхищение.
У него, Спенсера, никогда так не было. И никогда не будет. Может быть, с Шейлой они бы так и могли.
А вдруг и она на другой день стала бы такая же, как все?
Знал ли он уже, что никогда не вернется домой? Он не задавал себе вопросов. Однако, расплачиваясь с барменом, он заметил у того на руке татуировку в виде сирены, и на него вдруг нахлынуло видение — шоссе с машинами в три ряда, мчащимися в обе стороны, и редкие тоскливые фигуры на обочине, простирающие руки в темноту.
Перед тем как пройти через бар, она стерла у него с подбородка губную помаду и в дверях, собираясь пересечь освещенное пространство, по ту сторону которого стояли машины, взяла Спенсера под руку.
Снег лежал уже таким толстым слоем, что следы не чернели. Вся машина была им засыпана. Дрожащими от волнения пальцами Эшби открыл ледяную дверцу.
Значит, так все и произойдет? Анна вроде бы ничуть не удивлена. Он вспомнил бледные лица, которые замечал ночами на задних сиденьях машин; она тоже садится сзади.
— Погоди. Пусти, я все устрою.
Что сделано, то сделано — теперь он хочет. Тысячи раз в жизни он грезил о подобной минуте. Это могла быть и не Анна. Впрочем, какая разница?
«Потребность все пачкать», — сказала Лорейн.
Ну и прекрасно: Анна сама лихорадочно хочет испачкаться.
«Это как будто снимает с них грехи…».
Он хочет. Это должно произойти. Слишком поздно что-либо менять. С минуты на минуту рядом с ними остановится полицейская машина, и отныне людей все равно не разубедить в его виновности.
На секунду, на одну секунду, его осенило: что если это ловушка, что если Анна стакнулась с Райеном и психиатром? Вдруг ее нарочно ему подсунули, чтобы проверить, как он себя поведет?
Нет. Ей это теперь нужнее, чем ему. Он поражался, видя, как терзают ее демоны, о которых он никогда не подозревал, слыша, как она взывает к нему словами, которые представлялись ему немыслимыми.
Пускай все будет, чего бы это ни стоило. Он этого хочет. Лишь бы она дала ему время освоиться. Он не виноват. Он много выпил. И она наговорила лишнего.
Только бы она замолчала, замерла, дала ему ухватиться за ниточку того сна о Шейле…
— Погоди… Погоди… — шептал он.
И вот, наверно из-за его нелепой возни, из-за слез бессилия у него в глазах, она вдруг принялась хохотать каким-то утробным хохотом, жестоким и хриплым.
Она его отталкивает. Она его презирает. Она…
Наверно, Анна была не слабее его, но, распростертая на сиденье, она не в силах была шевельнуться, не в силах вырваться у него из рук.
Шея у нее была толстая, мускулистая, совсем не такая, как у Шейлы. Он спешил покончить поскорее. Ему было так же мучительно, как ей. Наконец, когда она обмякла, с ним произошло нечто странное, что поразило и смутило его, и, покраснев, он вспомнил слова Лорейн: «Потребность все пачкать…»
Повернувшись к бармену, он сказал:
— Шотландское с содовой.
И сразу прошел в телефонную кабину. Он был готов к тому, что бармен посмотрит на него с любопытством.
Но тот, казалось, не обратил на Спенсера никакого внимания, быть может, потому, что оживленно разговаривал с другим итальянцем — тот, в светло-коричневой шляпе, был, должно быть, владельцем кадиллака, стоявшего у входа. Спенсер видел их через стекло кабины, видел еще одного посетителя, рыжего верзилу с редкими шелковистыми волосами, который смотрел к себе в стакан с таким видом, словно поверял ему свои мысли.
— Соедините меня с полицейским отделением в Шэроне, будьте добры.
— Наверно, вам лучше подойдет хартфордское?
— Нет, — сказал он, — мне по личному делу.
Соединили не сразу. Он слышал, как переговариваются телефонистки на разных коммутаторах.
— Алло! Шэронское отделение? Могу я поговорить с лейтенантом Эвереллом?
Он опасался вопроса: «А кто его спрашивает?»
Назваться нельзя, иначе за ним отрядят по радио ближайшую полицейскую машину. Этого он очень боялся. При желании он мог бы удрать. Он думал об этом, но как-то неуверенно. Тем более что все равно пришлось бы остановиться, чтобы избавиться от трупа.
Да и зачем удирать? Для чего?
Так оно будет куда проще! Они останутся при мнении, что победа за ними. Будут довольны. Пускай себе распевают свои гимны.
— Лейтенант сегодня вечером не на дежурстве. Передать ему что-нибудь?
— Благодарю. Я по личному делу. Позвоню ему домой.
Который час? Он не взял часов. Стенные отсюда не видны. Не хватает, чтобы Эверелл ушел в кино!
Спенсер нашел его номер в справочнике и с облегчением услышал в трубке его голос.
— Это Спенсер Эшби, — выдавил он. На него навалилась пустота. Сглотнув слюну, он продолжал:
— Я в «Маленьком коттедже», близ Хартфорда. Мне хотелось бы, чтобы за мной приехали лично вы.
Эверелл не спросил, в чем дело. Неужели и он ошибался, как другие? Он задал вопрос, который удивил Спенсера:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17