— Комиссар! Что это?..Только один Мегрэ угадал, что случилось. У Ле Кленша был в кармане револьвер, найденный бог знает где, потому что утром, при выходе из тюрьмы, у него не было оружия.И радист вытащил его из кармана. В течение долгих минут, пока Адель говорила, он, сидя с закрытыми глазами, сжимал рукоятку, ждал, быть может, колебался.Пуля, вероятно, попала ему в живот или в бок. Пиджак его был сожжен и разорван на высоте бедра.— Доктора! Полицию! — кричал кто-то.Появился врач в купальном костюме — он был на пляже метрах в ста от гостиницы. В тот момент, когда Ле Кленш падал со стула, его поддержали. Радиста отнесли в столовую. Обезумевшая Мари шла следом.У Мегрэ не было времени заняться Аделью и ее любовником. В ту минуту, когда он входил в кафе, он вдруг заметил ее: бледная как смерть, она что-то пила, стуча зубами о края большой рюмки.Налила она себе сама. Не выпустила бутылку из рук. Налила вторично.Комиссар не стал больше думать о ней, но сохранил в памяти мертвенно-бледное лицо над розовой блузкой и, главное, стучащие о стекло зубы. Он не заметил Гастона Бюзье: дверь столовой закрыли.— Освободите зал! — взывал хозяин к клиентам. — Тише! Доктор просит вас не шуметь.Мегрэ вошел и увидел, что врач стоит на коленях возле Ле Кленша. Г-жа Мегрэ удерживала обезумевшую девушку, которая рвалась к раненому.— Полиция, — шепнул комиссар врачу.— Не могли бы вы удалить дам? Его придется раздеть.— Сейчас.— Мне в помощь нужны двое. Надо бы вызвать «скорую».Врач все еще был в купальном костюме.— Рана серьезная?— Ничего не могу сказать, пока не прозондирую. Вы понимаете, что…Да, Мегрэ прекрасно понимал, глядя на страшное зрелище живого мяса, смешанного с клочьями одежды.Столы были накрыты для обеда. Г-жа Мегрэ вышла, уведя с собой Мари. Какой-то молодой человек в светлых шерстяных брюках робко предложил:— Если позволите, я помогу вам. Я ученик аптекаря.Косой луч солнца, совершенно красный, ударил в окно, он был так ослепителен, что Мегрэ пошел задернуть штору.— Приподнимите ему ноги.Комиссар вспомнил, что сказал жене после полудня, лениво развалясь в качалке и следя глазами за нескладной фигурой, которая рядом с Мари Леоннек — она была пониже ростом и поживее — двигалась по пляжу: «Птичка, попавшая кошке в лапы».Капитан Фаллю был убит, как только прибыл в порт. Пьер Ле Кленш неистово боролся, может быть, даже тогда, когда сидел с закрытыми глазами, положив одну руку на стол и держа другую в кармане, в то время как Адель говорила без умолку. Глава 8Пьяный матрос Незадолго до полуночи Мегрэ вышел из больницы. Он подождал там, пока из операционной нe вынесли носилки, на которых под белой простыней лежало что-то длинное.Хирург мыл руки. Сестра убирала инструменты.— Попробуем спасти, — ответил хирург комиссару. — Кишечник пробит в семи местах. Рана, можно сказать, паршивая. Еле привели все в порядок. — И он указал на ведра, полные крови, ваты, пропитанной дезинфицирующими средствами. — Здорово пришлось поработать, честное слово.Персонал был в прекрасном настроении — врачи, сестры и сиделки. Им принесли раненого в тяжелейшем состоянии, грязного, с распоротым и обожженным животом, с обрывками одежды, прилипшими к мясу. Теперь на носилках уносили совершенно чистое тело. Живот был аккуратно зашит.Дальше будет видно. Может быть, Ле Кленш придет в себя, а может, и нет. В больнице не пытались узнать, кто он такой.— У него в самом деле есть шанс выкарабкаться?— Почему бы нет? На войне мы и не такое видели.Мегрэ немедленно позвонил в гостиницу «Взморье», чтобы успокоить Мари Леоннек. Теперь он уходил из больницы. Дверь бесшумно закрылась за ним — она была хорошо смазана. Вокруг ночь, пустынная улица, маленькие домики обывателей.Не сделал комиссар и десяти шагов, как перед ним выросла фигура, отделившаяся от стены. При свете фонаря возникло лицо Адели, она в упор спросила:— Он умер?Адель, наверное, прождала здесь несколько часов. Лицо у нее осунулось, кольца волос на висках развились.— Еще нет, — в тон ответил Мегрэ.— Но умрет?— Может быть, да, может быть, нет.— Вы думаете, я сделала это нарочно?— Я ничего не думаю.— Это ведь неправда! — Комиссар продолжал шагать. Она шла за ним, и ей приходилось идти очень быстро.— Сознайтесь, в сущности, он сам виноват. Мегрэ сделал вид, что даже не слушает ее, но она упрямо продолжала:— Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать. На борту он уже чуть ли не говорил о том, что женится на мне. Ну а затем, на берегу… — Она не отступала. Казалось, ею владела повелительная потребность говорить. — Если вы думаете, что я пропащая девка, значит, вы меня не знаете. Но только бывают такие минуты… Послушайте, господин комиссар, вы должны все-таки сказать мне правду. Я знаю, что значит пуля. В особенности если выстрел в упор, в живот. Ему вскрыли брюшную полость? Да?Чувствовалось, что она бывала в больницах, слышала разговоры врачей, знала людей, в которых не раз стреляли из револьвера.— Операция удалась? Говорят, это зависит от того, что он ел, перед тем как его ранило…Это был не мучительный страх. Это было ожесточенное упорство, которое не останавливалось ни перед чем.— Вы не хотите мне отвечать? Однако же вы прекрасно поняли, почему я тогда так взбесилась. Гастон — подонок, и я никогда его не любила. А вот этот…— Возможно, он будет жить, — отчеканил Мегрэ, глядя женщине в глаза. — Но если драма, происшедшая на «Океане», не разъяснится до конца, радости ему от жизни будет мало.Он ждал, что она что-нибудь скажет, вздрогнет. Она лишь опустила голову.— Вы, конечно, думаете, что мне все известно. Поскольку оба они были моими любовниками. И все-таки клянусь вам… Нет, вы не знали капитана Фаллю. А значит, не можете понять. Он был влюблен, это точно. Приезжал ко мне в Гавр. И ясное дело, такая страсть, в его возрасте, немного подействовала на рассудок. Но это не мешало ему быть предельно дотошным во всем, прекрасно владеть собой, а что касается порядка, так это был просто маньяк. Я до сих пор не понимаю, как это он решился спрятать меня на борту. Но знаю наверняка, что едва судно вышло в море, как он возненавидел меня. Характер его сразу изменился.— Однако радист-то вас тогда еще не видел.— Нет. Он увидел меня лишь на четвертую ночь, я вам уже говорила.— Вы уверены, что в характере Фаллю еще до этого появились странности?— Может быть, не до такой степени. А потом были дни, когда это становилось невероятным, когда я думала, не сошел ли он с ума.— И вы совсем не подозревали, в чем причины такого поведения?— Я думала об этом. Иногда мне казалось, что у них с радистом существует какая-то тайна. Я даже думала, уж не занимаются ли они контрабандой… Нет, больше меня на траулер не затащат! Подумайте, все это длилось три месяца и чем закончилось! Одного убили, едва пришли в порт. Другой… Это правда, что он жив?Они дошли до набережной, и женщина колебалась, идти ли ей дальше.— А где Гастон Бюзье?— В гостинице… Он прекрасно знает, что сейчас не время мне надоедать: я его за одно слово могу выставить.— Вы сейчас пойдете к нему?Она пожала плечами, что означало: «А почему бы и нет?»Однако к ней вдруг вернулось кокетство. Прежде чем уйти, она прошептала с неловкой улыбкой:— Благодарю вас, комиссар. Вы были так добры ко мне. Я…Это было приглашение, обещание.— Ладно! Ладно! — проворчал он, удаляясь. И толкнул дверь «Кабачка ньюфаундлендцев».В ту минуту, когда он взялся за ручку двери, из кафе шел такой шум, словно говорили одновременно человек двенадцать. Как только дверь отворилась, моментально воцарилось полное молчание. А между тем в зале было больше десяти человек, две или три группы людей, которые перед тем, несомненно, переговаривались.Хозяин вышел навстречу Мегрэ, не без некоторого стеснения пожал ему руку.— Правда ли, что тут рассказывают? Правда, что Ле Кленш выстрелил в себя из револьвера?Посетители пили, делая вид, что разговор их не интересует. Здесь были Малыш Луи, негр, бретонец, главный механик траулера и несколько других, которых комиссар уже запомнил.— Правда, — отозвался Мегрэ. И заметил, что главный механик беспокойно заерзал на обитой вельветом банкетке.— Ну и плавание! — проворчал кто-то в углу с ярко выраженным нормандским акцентом.Его слова, должно быть, очень хорошо выразили общее мнение, потому что головы присутствующих опустились, кто-то ударил по мраморному столику кулаком, а чей-то голос, как эхо, повторил:— Да, хуже не бывает!Но тут Леон кашлянул, призывая клиентов к осторожности, и показал им на моряка в красном свитере, который одиноко сидел и пил в углу.Мегрэ сел возле стойки и заказал коньяк с водой.Все замолчали. Каждый старался для вида чем-то заняться. И Леон, как ловкий режиссер, предложил самой многолюдной группе:— Хотите домино?Это был способ произвести шум, занять руки. Домино, повернутые вверх черной стороной, были смешаны на мраморной доске столика. Хозяин сел возле комиссара.— Я заставил их замолчать, — прошептал он, — потому что тот тип в левом углу — отец парнишки. Понимаете?— Какого парнишки?— Юнги Жана Мари. Того, что упал за борт на третий день плавания.Этот человек прислушивался. Если он и не различал слов, он понял, что речь идет о нем. Он сделал знак официантке наполнить его стопку и, сморщившись, залпом осушил ее.Он был пьян. Его выпуклые светло-голубые глаза уже помутнели. Комок жеваного табака оттопыривал левую щеку.— Он тоже ходил к Ньюфаундленду?— Прежде ходил. Теперь у него семеро детей, и зимой он ловит сельдь. Зимой ведь плавание короче: сначала месяц, потом все меньше и меньше, по мере того как рыба спускается к югу.— А летом?— Летом он рыбачит самостоятельно, ставит тройные сети, клетки для ловли омаров.Человек этот сидел на той же скамье, что и комиссар, только с другого края. Мегрэ наблюдал за ним в зеркало. Он был маленького роста, широк в плечах. Типичный моряк с Севера — коренастый, упитанный, с короткой шеей, розовой кожей, светлой бородой. Как и у большинства рыбаков, руки его были покрыты шрамами от фурункулов.— Он всегда так много пьет?— Они все пьют. Но особенно он напивается с тех пор, как погиб парнишка. Ему очень тяжело видеть «Океан».Теперь этот человек смотрел на них с наглым видом.— Что вы от меня хотите? — заикаясь, обратился он к Мегрэ.— Ровно ничего.Матросы следили за сценой, продолжая партию в домино.— Нет, вы должны сказать! Что, я не имею права выпить?— Да нет, почему же!— Только скажите, что я не имею права пить! — повторил он с упорством пьяного.Взор комиссара упал на черную повязку, которую он носил на своем красном свитере.— Тогда чего же вы прилипли ко мне и все время про меня говорите?Леон сделал Мегрэ знак, чтобы тот не отвечал, и направился к своему клиенту.— Послушай, перестань скандалить, Каню. Господин комиссар говорит не о тебе, а о парне, который пустил в себя пулю.— Так ему и надо! Он что, умер?— Нет. Может быть, его еще спасут.— Тем хуже! Пусть они все подохнут!Эти слова произвели сильное впечатление. Все лица повернулись к Каню. И у того появилась потребность прокричать еще сильней:— Да, все, сколько их тут есть!Леон встревожился. Он смотрел на всех умоляющими глазами и, повернувшись к Мегрэ, развел руками, показывая, что он бессилен.— Послушай, иди спать. Жена тебя ждет.— Плевать мне на это!— Завтра у тебя не будет сил вытащить твои тройные сети.Пьяница усмехнулся. Малыш Луи в это время позвал Жюли.— Сколько с нас?— Два раза всем по стопке?— Да, запиши это на мой счет. Завтра я получаю аванс, а потом ухожу.Он встал, и бретонец, который не отставал от него ни на шаг, поднялся за ним, как автомат. Луи притронулся к фуражке. Притронулся второй раз, повернувшись к Мегрэ.— Подлецы! — проворчал Каню, когда оба они проходили мимо него. — Все вы подлецы.Бретонец сжал кулаки, хотел было ответить, но Малыш Луи потащил его за собой.— Иди ложись спать! — твердил Леон. — Все равно сейчас будем закрывать.— Уйду тогда, когда все уйдут. Что я, хуже других, что ли? — Взглядом он искал Мегрэ. Казалось, он хочет затеять ссору. — Вот этот толстяк, например, что он во всем этом понимает?Он говорил о комиссаре. Леон чувствовал себя как на горячих углях. Оставшиеся в зале посетители следили за сценой, уверенные, что сейчас что-то произойдет.— Ладно! Лучше я уж уйду. Сколько с меня?Он пошарил у себя под блузой, вытащил кожаный кошелек, бросил на стол жирные ассигнации, встал, качнулся, пошел к двери, которую с трудом отворил.Он ворчал что-то неясное — ругательства или угрозы. Выйдя на улицу, прильнул лицом к окну, чтобы в последний раз посмотреть на Мегрэ, и нос его расплющился на затуманенном стекле.— Это для него страшный удар, — вздохнул Леон, возвращаясь на свое место. — У него был только один сын. Все остальные — девочки. Они, можно сказать, в счет не идут.— А что здесь рассказывают? — спросил Мегрэ.— О радисте? Да они ничего не знают. Вот и выдумывают всякую ерунду.— Что именно?— Да не знаю. Все о дурном глазе.Мегрэ почувствовал, что на него устремлен чей-то взгляд. Это был взгляд главного механика, сидевшего за столом, напротив него.— Ваша жена вас больше не ревнует? — спросил Мегрэ.— Да ведь мы завтра уходим. Пусть теперь попробует привязать меня к Ипору!— «Океан» отплывает завтра?— Да, в час прилива. Не думаете же вы, что судовладельцы оставят его плесневеть в гавани?— Нашли кого-нибудь на место капитана?— Пенсионера, который вот уже восемь лет как не плавал. И командовал всего лишь трехмачтовым барком. Хорош капитан…— А радиста?— Взяли одного мальчишку из училища. Он приедет завтра утром. Из Школы искусств и ремесел, так ее называют.— Старший помощник вернулся?— Вызвали телеграммой. Прибудет завтра утром.— А команда?— Как обычно. Собрали тех, что болтались в порту.— А юнгу нашли?Главный механик вскинул на него острый взгляд.— Да, — сухо бросил он.— И вы рады, что уходите?Ответа не последовало. Главный механик заказал еще стакан грога. А Леон вполголоса сказал:— Только что получили известие о «Мирном», который должен был вернуться на этой неделе. Это судно той же серии, что «Океан». Оно затонуло за три минуты, после того как наскочило на скалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13