— Всего хватает.
Они буквально выдавливали из себя слова, делая это лишь для того, чтобы скрыть свои мысли.
Он ей очень сильно нравился, во всяком случае, не меньше, чем Боб, но иначе.
— Вы часто видитесь с родными?
— Обе мои сестры замужем. Живут в Тулузе. Отец с матерью одни в доме.
Обычно я устраиваюсь так, чтобы провести половину каникул с ними в Руайане.
Мы снимаем большую виллу, и сестры приезжают туда со своими мужьями и детьми.
Она была ошеломлена. Такой образ жизни был ей абсолютно чужд. Она была вообще не в состоянии представить себя на берегу моря с родителями, замужними сестрами, их мужьями и детьми.
— Вы думаете обосноваться в Париже?
— Если получится. До завтра, Одиль. Это ведь будет у нас суббота? В таком случае я смогу прийти на час позже.
Она кое-как приняла ванну, стараясь не замочить повязку. Это несколько напоминало акробатический номер. Затем надела брюки, которые были на ней накануне.
Она подошла к окну и раскрыла его настежь. На что теперь были обращены ее помыслы? Мысль о смерти оставила ее. И все же она сама косвенным образом вернулась к ней. Она ждала Боба, а тот собирался сесть на поезд. Она вновь представила себе длинные вокзальные перроны и внезапно нашла решение проблемы, столь долго не дававшей ей покоя.
Бог знает почему, но еще несколько дней назад ей хотелось, чтобы ее тело невозможно было опознать. Ей казалось, что она перебрала все возможные варианты, и всякий раз возникало препятствие, делавшее такое решение невозможным.
Поезд! Она не подумала о поезде. Если бы она купила недорогое нижнее белье и простенькое платьице… Если бы она отправилась на один из парижских вокзалов к прибытию какого-нибудь экспресса… Она даже могла перед приходом одного из них броситься на пути с пешеходного мостика.
У нее от этого закружилась голова. Одна только мысль о том, чего она избежала, вызывала у нее головокружение. Так как приди ей эта идея в голову раньше, и она бы, вероятно, остановилась на ней.
Что с ней тогда было? Она уже не понимала принятого тогда решения. Она тщетно пыталась понять, как она к этому пришла.
Она распорядилась подать завтрак в номер.
— Я бы хотела яичницу-глазунью.
Она проголодалась. Обычно она довольствовалась тостами с апельсиновым джемом.
— И стакан апельсинового сока, пожалуйста.
Она не знала, что ей делать, куда себя деть. В это время она обычно еще спала, а вот сегодня была уже готова.
Но зачем ей быть готовой? Ведь ей нечего было делать.
Когда пришел Боб, она сидела напротив окна и ела.
— Вижу, аппетита тебе не занимать.
— Ты прав. А знаешь, Альбер уже был здесь и сделал мне новую повязку. Он с одиннадцати на дежурстве.
— Ты выспалась? Боли не мучили?
— Мне редко удается так хорошо спать, а когда я проснулась, даже не помнила, что у меня на руке рана. Не хочешь перекусить? Ты ведь обедать не собираешься?
— Пообедаю в поезде.
Она закурила, и он тоже взял сигарету.
— Мне бы хотелось кое о чем тебя попросить. Не тяни с отъездом, не задерживайся здесь больше чем на неделю. А то родители очень расстроятся, особенно когда узнают о твоем решении. Не нужно, чтобы они думали, будто ты покидаешь дом из-за них.
— Обещаю тебе, Боб.
— Когда они увидят тебя в добром здравии, то подумают, что ты по какой-то причине симулировала самоубийство.
— У тебя мелькнула такая мысль?
— Нет. Я не страдаю излишней подозрительностью. А вот мама, конечно, да.
— Знаю. Тебе нравится этот номер?
— Он повеселее, чем тот, что я снимал у славного мсье Бедона. Но, наверное, он и подороже…
— Я не спросила, сколько он стоит.
— Это на тебя похоже.
— Я постараюсь остаться здесь.
— У тебя есть какие-нибудь планы?
— Это не планы в прямом смысле этого слова. Мне следует помнить о своем невежестве и подыскать такую работу, чтобы она была несложной и в то же время не слишком неприятной. Я не смогла бы, например, работать на заводе или заниматься мытьем голов в парикмахерской. Будь у меня возможность выбирать, то я стала бы медсестрой. В Лозанне я справлялась о таких курсах.
Я слишком мало знаю, чтобы успешно на них заниматься.
— Бедняжка Одиль! А я-то хорош — не даю тебе передохнуть и прямо сейчас пристаю к тебе с такими вопросами.
— Ты правильно сделал. Ты ведь понимаешь, что я думаю об этом, даже если я об этом и не говорю? Есть две вещи, которые я могу делать. Работать портье. Для этого не требуется особых познаний. Или еще телефонисткой. Но телефонистки почти всегда сидят взаперти в крошечной клетушке, и наверняка им кажется, что время тянется страшно долго.
— Знаешь, у тебя ведь когда-то была хорошая идея?
Она пожала плечами.
— Боб, дружище, у меня всегда было полно хороших идей, но в последний момент все они растворялись в пустоте. Я очень хорошо представляю себя в приемной врача, зубного техника или адвоката. Лучше врача или зубного техника.
— Надеюсь, вот об этом ты и объявишь нам дома.
— Я начну просматривать небольшие объявления в газетах. Если это ничего не даст, помещу свое объявление.
— Мне пора идти.
— У тебя нет багажа?
— Я оставил сумку внизу.
— Собираешься взять такси на бульваре Сен-Мишель?
— Да.
— Я провожу тебя. Не бойся, только до такси.
Она натянула куртку, взяла сумочку. Выходя, она заперла дверь, а ключ отдала администратору. Малыша на полу не было.
— У него уже сиеста? — спросила она.
— В полдень он выпивает свой рожок и тут же укладывается спать.
Боб чуть было не забыл про свою дорожную сумку.
— А сам столько раз обвинял тебя в том, что у тебя ничего в голове не держится!
Им нужно было пройти каких-то двести метров. На стоянке было полно машин.
Большинство парижан сейчас обедали. Бары тоже были заполнены людьми, принимавшими аперитив.
— До свидания. Боб. И еще раз спасибо. Ты не можешь себе представить, какую радость ты мне доставил, когда примчался сюда.
— Не надо об этом, сестричка… Поправляйся! Приходи в себя от волнений и приезжай навестить нас уже в полной форме.
Он поцеловал ее, положил руки ей на плечи и посмотрел ей в лицо.
— Не бойся: ты никогда не будешь одна.
Он сел в такси, и она не успела спросить, что он хотел этим сказать. Имел ли он в виду себя? Это было маловероятно, да и не в его характере. Намекал ли он на студента-медика? Пытался ли он дать ей понять, что в ее жизни всегда будет какой-нибудь мужчина?
Она прошлась до бульвара Сен-Мишель и повернула направо. На террасе «Двух макак» было много свободных столиков, она села за один из них и заказала джин с водой.
Ей нужно будет отучиться пить. Прежде Одиль пила одни фруктовые соки.
Привычку к спиртному она заполучила в лозаннских ночных ресторанчиках.
Ее выбор тогда пал на джин, поскольку в нем меньше чувствовался спирт.
Вот только со спиртным дело обстояло так же, как и с сигаретами. Это превращалось в привычку. Ей случалось держать бутылку у себя в комнате, а она еще упрекала мать за то, что та выпивала два-три бокала виски за игрой в бридж.
Теперь она отдыхала между двумя периодами своей жизни. Ей следует сохранять свободу духа и жить как живется. Для этого не нужно никакого усилия. Поздняя осень была великолепна, и в листве деревьев играло солнце.
Большинство женщин ходили еще в летней одежде.
Одиль полуприкрыла глаза. Она видела чуть размытые силуэты проходивших мимо террасы людей. Она говорила себе, что жить — это здорово.
Глава 7
Альбер навещал ее каждый день, менял повязку. Рана была чистой, без следов какого-либо воспаления.
Шло время, и он, вопреки ожиданиям Одиль, все больше отдалялся от нее.
Будучи очень занят, он почти не разговаривал с ней, если не считать банальных вопросов, которые он ей задавал.
— Если я правильно понял, вы всегда жили в этом доме?
— И мой отец тоже. И мой дед, у которого была красивая белая борода и который умер, когда мне было девять лет.
Она покупала газеты и внимательно читала небольшие объявления.
Требовались программисты, стенографистки-машинистки с прекрасным знанием английского, всевозможные специалисты.
Однажды потребовалась телефонистка, но она вдобавок к английскому и французскому должна была говорить еще и на немецком.
Одиль не падала духом.
— Вы по-прежнему принимаете успокоительное, которое вам прописал ваш лозаннский врач?
— Да.
— В этом больше нет необходимости. Вы прекрасно можете обходиться и без таблеток. Советую вам поговорить с ним об этом, когда будете там.
Однажды он задал ей более личный вопрос:
— Почему вы бросили коллеж?
— Потому что мне было скучно. Мне казалось, то, чему меня там учили, никому не нужно. Я начала по вечерам уходить из дома. Наутро я чувствовала себя сонной. Все девицы были настроены против меня…
Теперь, когда она оглядывалась назад, эти причины казались ей такими мелкими, и она смеялась над собой за то, что делала из этого трагедию.
Почти ежедневно она ходила в кино и посещала новые рестораны.
«Приезжаю субботу экспрессом».
Эту телеграмму она отправила Бобу, и каково же было ее удивление, когда она увидела на вокзальном перроне отца. Следуя за вереницей пассажиров, она разглядывала его и находила, что он стал другим. Но не мог же он измениться за две недели. Просто она теперь смотрела на него другими глазами.
Он всегда был тучным, теперь же он виделся ей толстым, нерешительным.
Даже вокзал выглядел уже не таким большим, и было в нем что-то застойное.
— Ваш багаж, мадемуазель Пуэнте?
— У меня только этот чемоданчик.
Отец смотрел, как она приближается, и, похоже, был взволнован. Он неловко поцеловал ее в обе щеки, так как дома у них почти не принято было целоваться.
— Твой брат был очень мил. Он уступил мне свое место.
Он притворялся, будто легко воспринимает эту встречу.
— Давай я что-нибудь понесу.
Чтобы сделать ему приятное, она дала ему несессер с туалетными принадлежностями.
— Ну, как твоя поездка?
— Знаешь, она была такой короткой…
— Ты не похудела.
— Нет. На аппетит я не жалуюсь.
— Мать очень беспокоилась.
Они прошли по подземному переходу и вынырнули на поверхность недалеко от стоянки такси.
— Авеню де Жаман. Первая вилла справа.
— Я знаю, где это, мсье Пуэнте.
Все изменилось — обстановка и люди. Она уже не чувствовала себя здесь как дома. Она была как туристка в незнакомом городе.
Она прожила здесь больше восемнадцати лет. Ее отец и мать провели здесь всю свою жизнь.
Как только они миновали решетку сада, к ней подбежала мать.
— Бедная моя малышка, — сказала она, целуя ее.
Мать шмыгала носом. Плакала. Смотрела на нее, как на вернувшуюся с того света.
— Ты много страдала?
— Я совсем не страдала.
— Входи скорее. У нас холоднее, чем в Париже. Ты похудела, да?
— Нет. По-моему, я, скорее, прибавила в весе.
Они вошли втроем в дом.
— Твой брат на лекции. Он скоро будет.
Она не знала, что им сказать. Она как бы очутилась среди чужих людей.
Гостиная показалась ей еще более мрачной, чем номер в отеле «Элиар» напротив Лионского вокзала. А ведь ее дед проработал здесь более сорока лет и здесь же играла в бридж со своими приятельницами ее мать.
Еще раньше она дала себе слово, что пробудет здесь два дня. Теперь же она думала о том, как бы ей сократить свое пребывание здесь.
— У тебя есть джин? — спросила она отца.
Он удивился и кивнул.
— Не нальешь мне стаканчик? Меня немного укачало в поезде.
Это была неправда, но ей нужно было что-нибудь выпить, прежде чем она встретится лицом к лицу с домом.
Тут появилась Матильда и, в свою очередь, поцеловала ее.
— Да ты в прекрасной форме!
Она тоже шмыгала носом и вытирала глаза кончиком передника.
— Надеюсь, теперь ты уже больше не уедешь от нас. Нигде не бывает так хорошо, как дома.
Все трое смотрели на нее, и она предпочла сразу взять быка за рога.
— Я уезжаю через два дня.
— И куда же? — недоверчиво спросила мать.
— В Париж, конечно.
— И ты приняла это решение одна, даже не переговорив с нами?
— Я имею право принимать решения, от которых зависит мое будущее.
— И что ты там будешь делать?
В голосе стали появляться агрессивные нотки.
— Работать.
— Где? У тебя нет никакой профессии.
— Секретаршей у врача.
— Ты уже нашла место?
Она солгала:
— Да. И забронировала небольшой номер в гостинице.
Отец налил ей и себе.
— Твое здоровье.
Она знала, что он ее поддержит.
— В общем, ты оставляешь нас, чтобы жить одной в Париже.
— Я не смогла бы здесь больше жить. Я пыталась. Вы знаете, что из этого вышло.
— А ты не думаешь, что через несколько недель тебе это надоест?
— Если надоест, я вернусь.
— Ну что ж! Я — была к этому готова. Как твоя рука?
— Моя рука в полном порядке. Рана быстро затянется, и у меня даже не будет больше повязки.
— Ты не проголодалась?
— Нет. Я поела в вагоне-ресторане.
Было почти семь часов вечера. Горели лампы. Их приходилось зажигать рано, так как дом был темным.
— Может, все же перекусишь с нами?
— Если тебе так хочется.
Раздался треск мопеда Боба. Он поставил его в гараж и вернулся к дому.
Он поцеловал сестру, воскликнув:
— Ну что, не слишком растерялась, оказавшись вновь в нашем добром старом доме?
Он подмигнул ей.
— Нет, не слишком.
Он взглянул на родителей и, заметив натянутое лицо матери, понял, что произошло.
— Когда ты снова уезжаешь?
— Через два дня.
— Почему ты решил, что она не собирается здесь оставаться? — спросила мать.
— Просто я знаю Одиль, и я виделся с ней в Париже.
— Тебе известно, кем она хочет стать?
— Нет.
— Секретаршей у врача.
— Неплохая мысль.
— По-твоему, она права?
— Она в таком возрасте, когда люди сами решают. И потом, это касается только ее.
Пришла Матильда и сказала, что ужин подан. Прежде чем покинуть гостиную, Одиль наскоро проглотила свой джин.
— Это ты в Париже пристрастилась к выпивке?
— Нет. Здесь. В доме все пьют, кроме Боба, с ним это случается редко.
— Но не всем восемнадцать лет.
Ужин превратился для нее в пытку. У нее было такое ощущение, будто ей не хватает воздуха. Все, кроме брата, по очереди смотрели на нее, как будто она вдруг превратилась в какую-то диковинку.
Самой резкой и самой недоверчивой выказала себя мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15