— Революция на дворе.
Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.
— Адольф Арнольдович, — начал царь. — Я позвал вас сегодня, чтобы вы рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.
Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возникла неловкая пауза.
— Почему вы не отвечаете? — прервал, наконец, молчание император. — Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе требовать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.
— Откровенно говоря, ваше величество, — нерешительно начал Барсукевич, — в нашей картотеке имеются кое-какие данные об интересующем вас человеке. Лет десять назад…
Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:
— Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга. Давайте не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад. Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три недели упорно ползут по городу.
— Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике Бздилевиче Петербургское охранное отделение не располагает, — генерал сделал особый акцент на словах «интересующем вас».
Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе портвейна, — на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:
— Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никогда не было.
— Вы уверены в этом?
— Я проверял.
— Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то происходит, — резонно заметил император. — Как вы сами объясняете эти слухи?
— Осмелюсь высказать предположение, государь, что кто-то, когда-то мельком знавший ваше величество под вышеупомянутым псевдонимом, в шутку или невольно пустил сей слух. Лично я бы не придавал этому значения.
— Возможно, — согласился Николай. — Но все же мы обязаны учесть все возможности. Вы не допускаете, генерал, что сей слух означает появление дерзкого самозванца?
— Ну, нет! С какой стати самозванец будет величать себя полковником Бздилевичем, да и о каком самозванце может идти речь?
— Речь может идти о человеке, располагающем большими правами на российский престол, нежели я.
— Ваше величество, я вас не понимаю! — абсолютно искренне признался начальник охранного отделения.
— Я намекаю на происхождение Павла I.
— Это все домыслы, ваше величество.
— Даже мой отец верил этим «домыслам», — очень серьезно сказал Николай. — Павел I был либо сыном графа Сергея Салтыкова и Екатерины II, либо сыном неизвестных чухонских родителей. Которая из этих версий правильна, для нас не имеет особого значения, поскольку в любом случае Павел не был сыном Петра III. Мы знаем также, что графиня Елизавета Воронцова имела сына от несчастного императора Петра III. Нам мало что известно о дальнейшей судьбе этого ребенка, хотя именно его потомки ведут свой род от Федора Кошки и, следовательно, являются законными наследниками российского престола.
Барсукевич молчал. Разговор принял крайне опасный характер. Как знать: не пожалеет ли завтра император о своей откровенности? Адольф Арнольдович боялся даже подумать о возможных последствиях этого. Он налил себе и императору по стакану бессарабского портвейна и сразу же залпом осушил свой стакан. Николай последовал его примеру, после чего продолжал:
— Я хочу поручить вам, Адольф Арнольдович, тщательно разобраться в этом вопросе и составить подлинную генеалогию рода Романовых. Иными словами, я хочу знать: кто сегодня является потомком и наследником Петра III и графини Воронцовой.
— Но зачем? — невольно воскликнул Барсукевич.
— Затем, что врага лучше знать в лицо.
Генерал недоумевал. Никогда еще ему не доводилось сталкиваться с таким аргументированным, логически обоснованным идиотизмом.
— Как можно меньше посвященных! — продолжал Николай.
— Действуйте, в основном, самостоятельно. И конечно следите за возможным появлением полковника Бздилевича. Того полковника Бздилевича! Держите меня в курсе.
Император встал, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.
* * *
— Ну-с, что будем заказывать, любезный Григорий Ефимович? — спросил князь Путятин.
Заполучить трезвого Распутина для приватной беседы оказалось делом отнюдь не простым. Князь, однако, и не спешил, поскольку понимал исключительное значение первой встречи с царским фаворитом для успеха всего своего заговора. Впоследствии, полагал Сергей Николаевич, управлять Гришкой будет несложно, если… Если как следует обработать его при первом знакомстве. Поэтому князь в течение трех долгих недель выжидал удобного случая.
И вот, наконец, они сидели друг против друга в просторном светлом зале ресторана «Палкин». Как обычно, этот ресторан, расположенный в самом центре Невского проспекта, был забит до отказа, и в то время как русские рабочие, напрягая последние усилия, задыхались в неравной стачечной борьбе, высокородные бездельники ужинали здесь в роскоши, отнюдь ими не заслуженной.
Распутин вызывал у Путятина отвращение, граничащее с брезгливостью; князь, в свою очередь, внушал Гришке ужас. Распутин привык, что аристократы обращались с ним высокомерно, снисходительно, в лучшем случае — как с любимым домашним животным. Времена его могущества еще не наступили, хотя уже приближались. Князь же был едва заметно презрителен и подчеркнуто любезен, но от этой холодной любезности веяло чем-то грозным.
— Что будем заказывать? — повторил свой вопрос Черный Князь.
— Да я бы, барин, коньяку не прочь выпить, — осторожно сказал Гришка. Сказал он это как-то робко, как бы прося позволения. Все его обычное нахальство куда-то улетучилось, словно он чувствовал, что с этим человеком в черном лучше держать себя смирно, дабы шея была цела.
— А закусить не желаешь?
— Селедку люблю.
Путятин подавил улыбку. Он сомневался, удобно ли будет здесь сделать столь странный заказ. Впрочем, удобно ли было вообще заявиться сюда с этим пугалом, от которого нестерпимо воняло потом и еще чем-то, типа дерьма!
— Коньяк селедкой не закусывают, — все же заметил князь.
— А царь-батюшка закусывает, — ответствовал Распутин.
— Он просто редко бывает в свете, — сказал Путятин, вторично подавив улыбку.
Воцарилось молчание. Распутину не хотелось отказываться от селедки, но он боялся потерять коньяк. Князь просто выжидал, как бы «выдерживая» в собеседнике свою последнюю фразу. Наконец, Распутин сдался.
— Ну давайте, барин, просто коньяку, без закуски, с кофеем!
Путятин заказал штофик мадеры, кофе и бисквиты с баварским кремом.
— Расскажите же мне, любезный Григорий Ефимович, как император дошел до такой жизни, что нигде уже не бывает, коньяк селедкой закусывает и даже, как я слышал, портвейн пивом запивает. Он, право, никогда особо не блистал, ему от природы не хватает tournure, но превратить себя в полного отшельника!..
Распутин молчал. Рюмка мадеры не прояснила мозгов «любезному» Гри-горию Ефимовичу; он плохо понимал, о чем говорил князь.
— Что же вы молчите? — вопросил Астролог с ледяным презрением. — Это, право, невежливо, почтеннейший старец, или как там вас эти дураки величают?
— А что говорить-то? — пролепетал вконец перепуганный Распутин.
— Объясни мне, к примеру, по какой причине царь в городе совсем перестал показываться.
— Так ведь революция, барин! — ответил Распутин. — Пристрелят как тетерку. Лихих людей много в городе развелось.
— А ты их видел?
— Кого?
— Лихих людей.
— Да их полно! — воскликнул Гришка как-то даже удивленно. — Я в кабаках постоянно небожеские разговоры слышу.
— Это какие ж такие небожеские разговоры ты слышишь?
— А какие тебе, барин, нужны?
— Не доводилось ли тебе слышать, как замышляют убить императора, например?
— Бывало, — ответил Распутин, — и не раз.
— И ты видел этих людей?
— Как вас сейчас.
— А теперь слушай меня внимательно, Григорий Ефимович,
— строго приказал князь. — Если еще раз увидишь подобных людей, войди с ними в сговор, приведи к ним царя и предоставь этим людям сделать свое дело. Ты меня понял?
Гришка перепугался не на шутку. Ему вдруг даже приспичило посрать, и он приподнялся со своего стула.
— Сидеть! — приказал князь. — При регентстве о тебе позаботятся…
— При чем? — не понял Распутин.
— При новом правлении.
— А кто будет править?
— Это не твоего ума дело, — отказался объяснять князь. — Скажу лишь, что тебе тогда будет тепло и сытно, а вот если ты меня посмеешь ослушаться…
Князь встал, перегнулся через стол и, приподняв Гришку за шиворот, тихо и грозно произнес:
— Шкуру спущу, коли ослушаешься.
После недолгого молчания, в ходе которого Гришка сидел сгорбившись и понурившись, а князь наблюдал за ним с нескрываемым презрением, Распутин спросил:
— Но как же я приведу царя к этим людям?
— Придумаешь что-нибудь сам! — безаппеляционно отрезал князь. — Ты, по-моему, вполне достаточный для этого негодяй.
Распутину все же очень хотелось узнать, какие, конкретно, милости ожидают его, если царь будет убит с его помощью, но он боялся задавать князю подобные вопросы.
Угадав мысли этого подонка, Астролог жестко приказал:
— А теперь следуй за мной! Увидишь, какая участь тебя ожидает, если ты ослушаешься или, чего доброго, проболтаешься.
Они вышли на улицу, не допив мадеру и даже не притронувшись к бисквитам. Очутившись на Невском, Распутин почувствовал себя несколько свободнее, но ненадолго.
Их уже ждал автомобиль, при виде которого несчастному Гришке вновь стало дурно. За рулем сидел мощный головорез в сером пальто. Князь сел на заднее сиденье и жестом приказал Распутину сесть рядом.
Они быстро достигли Сенной, пересекли ее и остановились где-то в самом начале Забалканского проспекта. Это был далеко не самый фешенебельный район Петербурга, фонари здесь стояли редко, и весьма встревоженный Распутин мало что мог разглядеть вокруг себя.
«Головорез» остался сидеть в машине, а князь подвел Гришку к низкому окну в первом этаже смутно различавшегося в темноте высокого здания. По приказу князя Распутин робко заглянул вовнутрь.
Он увидел довольно большую, тускло освещенную комнату, посреди которой стоял внушительный агрегат, представлявший из себя огромный котел с множеством подсоединенных к нему мудреных приборов. Это был самогонный аппарат ультрасовременной конструкции с электрическим приводом. Гришке прежде не доводилось видеть столь серьезного оборудования, поэтому он аж застонал, когда князь с ледяным спокойствием произнес:
— Я надеюсь, что вы проявите благоразумие, почтеннейший Григорий Ефимович, и нам не придется сварить вас в этом котле.
— Нет, нет, — пролепетал «почтеннейший» Григорий Ефимович.
— Нам бы тоже этого очень не хотелось, — сказал Путятин.
Распутин, как завороженный продолжал смотреть в окно. Вдоль всех стен этой ужасной комнаты прямо на полу в различных позах валялись мужики с обалдевшими рожами и дымящимися трубками в зубах. Как слабонервный человек, начитавшись перед сном страшных сказок, порой боится посреди ночи сходить в уборную, точно также Гришка теперь с паническим ужасом взирал на этих обыкновенных и, вероятно, даже безобидных курильщиков опиума.
Но и это было еще не самое страшное.
Рядом с ужасным котлом стоял высокий, грубо сколоченный стол, за которым, друг против друга, сидели два атлетически сложенных человека — негр и еврей. Между ними наблюдалось несомненное внешнее сходство. Их можно было бы принять за братьев, если бы не различный цвет кожи. В этом не было ничего невероятного: евреи и африканцы нередко бывают похожи друг на друга чертами лица, однако в глазах Распутина внешнее сходство атлетов добавляло мистики в эту, и без того драматическую, ситуацию.
Внезапно, эти два человека почти одновременно взглянули на окно, и у бедного Гришки душа ушла в пятки. Однако, спустя мгновенье, негр и еврей вновь склонились над столом. Они поочередно поставили свои подписи на большом куске пергамента и обменялись дружеским рукопожатием.
— Попутно, — прокомментировал Черный Князь, — мы присутствуем при историческом моменте заключения секретного соглашения между масонской ложей и черной сектой воду.
Пожав друг другу руки, негр и еврей вновь взглянули на окно, и, к неописуемому ужасу Гришки, устремились вон из комнаты. Через несколько секунд они уже были на улице. Масон железной рукой схватил несчастного Гришку за шиворот и громовым голосом вопросил:
— Этот!?
— Да, это он, — спокойно ответил князь. — Но он согласен работать с нами.
— Гм, — недоверчиво покачал головой масон, с явным сожалением выпуская свою жертву.
Это уже было слишком. Распутин медленно осел на тротуар и потерял сознание прямо посреди ночного Забалканского проспекта.
* * *
В тот же час, когда масон и воду напугали до полусмерти раба божьего Григория Ефимовича, два других безбожника располагались поудобнее в своей гостиной в «Сан-Ремо», чтобы мирно посидеть, попить пива, покурить как следует, да поговорить «за жизнь».
Ульянов энергично постучал головой сухой стерляди об угол стола и принялся разделывать рыбу, а Бени тем временем чистил крутые яйца, предварительно ударяя их тупой стороной об собственный лоб. Очищенные яйца он разрезал пополам и смазывал плоскую сторону добрым слоем черной икры.
— Да, бля! — тяжело вздохнул Ульянов, покончив с рыбой и наливая себе и Бени по стакану пива. — События в Москве принимают крутой оборот.
Ульянов хорошенько отхлебнул из своего стакана, закурил и развернул свежий номер популярной в те годы газеты «Новое время».
— Я все-таки не понимаю, почему бы не попытаться убить царя? — отозвался итальянец.
— Бени, тебе не следует разбивать вареные яйца себе об лоб, — несколько даже раздраженно сказал Ульянов. — Это сильно сказывается на твоих умственных способностях.
— Почему? — спросил Бени. От него требовалось известное напряжение, чтобы понимать русскую речь, и, как следствие этого, он не обижался на подобные шутки.
— Ты видел, как я был занят в редакции последнее время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16