Однако глаза дежурного продолжали оставаться закатившимися, и попытки привести его в себя не увенчались успехом. Может быть, дело было в том, что Казак для страховки притянул у него друг к другу и здоровую, и сломанную руку, и боль в поврежденной руке не давала вернуться сознанию, однако развязывать его он не стал.
Пришлось удовольствоваться малым. Внимательно выслушав перевод Наташи, Казак нажал несколько кнопок на пульте и убедился, что тревоги нет — по крайней мере сообщения об этом на пост въездного контроля не поступили. Затем, задав еще несколько вопросов, он попробовал узнать что-нибудь про Хомяка: через восьмибуквенный пароль вошел в информационную систему, вызвал бланк запроса… и, забывшись, громко обозвал себя чудаком с другой буквы. Наташа заметила, кивнув на лежащего:
— У него красивее получалось. Чего ругаешься?
— Да я… Я же так и не спросил у Андрея, как Хомяка по-настоящему зовут! Хрен мне теперь эта железяка ответ даст!
Наташа пожала плечами, заметив:
— А кто тебе сказал, что он тут под своим именем будет значиться?
Казак промолчал: об этом он как-то и не подумал, и вновь, правда уже про себя, припомнил пару ласковых выражений.
Наверное, Казак не был бы так зол, если бы знал, что любой запрос относительно большинства пациентов клиники доктора Зуфира с использованием их реальных имени и фамилии автоматически отмечался информационной системой как попытка получить конфиденциальные сведения. Тем более когда этот запрос касался пациентов с особым режимом пребывания, сообщение о таком запросе сразу поступало в службу безопасности на предмет тщательного расследования: кто, откуда и почему начал задавать подобные вопросы. Казак и не думал о том, какую тревогу мог бы поднять, и совершенно искренне был огорчен своим промахом.
— Наташа, — позвал он, — ты в компьютерах разбираешься? Ну, модемы всякие, сети?
— Нет, только печатать умею, — призналась она.
— Вот ведь незадача… Были б мы в кино, сейчас бы обязательно какой-нибудь очкарик под руками оказался. Все бы узнал и все отключил!
Казак раздосадованно махнул рукой и отвернулся от терминала.
— Ладно. Давай думать логически: Хомяк жив и в сознании, а про него говорят, что он без сознания. Значит, его должны скрывать. Так? Того, кого скрывают, должны хорошо охранять. Значит, искать Хомяка надо там, где сильнее всего охрана. Наверно, так… Наташа, давай работать. Пусть этот красавец расскажет тебе, где в госпитале охрана сильнее всего!
— А вдруг сильнее всего охраняют что-то другое? Например, сейф с деньгами?
— Значит, разбогатеем! — отрезал Казак. — У тебя есть другие идеи?
— Нет, — согласилась девушка и принялась за допрос. Обменявшись с пленным десятком фраз, она сообщила: — Он почти ничего не знает, там свое подразделение дежурит. Ему кажется, что самый строгий режим на шестом, седьмом и восьмом этажах.
— Да… небогато, — заключил Казак, задав еще несколько вопросов и выяснив, что пленный больше почти ничего не знает. — Хотя и то хлеб. Ну что, поехали дальше?
Наташа кивнула и вдруг спохватилась:
— А как же эти?
— Пусть полежат пока. До утра не помрут, а к тому времени разберемся!
— Я не про это. Ведь мне теперь прикрыться нечем! — Действительно, на охранников ушел почти весь Наташин маскарадный костюм, даже часть халата. Оказавшиеся под ним черные джинсовые брюки и джинсовая же рубашка, а главное — светлые волосы не позволяли девушке сойти за местную жительницу. Казак смерил ее взглядом и согласился:
— Да… Думаю, что изображать кроткую женщину Востока тебе больше не придется. — Он бросил Наташе вторую половину колготок. — На вот, будешь теперь в Фантомаса играть
— Сам-то… Ниндзя! — язвительно ответила она, но колготину все же взяла Светлые волосы скрылись под черной поблескивающей лайкрой, и обтянутая синтетикой голова приобрела вид головы робота из плохого фильма. А когда Наташа маникюрными ножничками простригла глазницы — получилось гораздо аккуратнее, чем рваные дыры у Казака, он не смог удержаться от смешка.
— Видела бы ты себя со стороны… Теперь точно наша возьмет: все просто со страху разбегутся.
— На себя посмотри! И вообще, может, хватит трепаться?
«Действительно, чего это я? Пока ведь ни хрена не сделано, а у меня уже настрой — как на рыбалку!» — одернул себя Казак и заговорил деловито:
— Так сколько, этот хмырь сказал, до основного здания?
— Метров четыреста. А что?
— Да так… Как ты думаешь, мы сможем тот мотоцикл на руках прокатить столько?
— Может быть, и сможем… А зачем?
— На всякий случай, если придется сматываться ускоренным маршем. У нас должен быть шанс на спасение! — Последние слова прозвучали несколько наигранно, и от этого Казак почувствовал себя неловко.
— Ладно. Только я водить мотоцикл не умею! — с сомнением ответила девушка.
— Зато я умею. Пошли! — и Казак с Наташей двинулись к выходу. Лежащий на полу охранник посмотрел им вслед, а потом, насколько позволили разбитые губы, зло усмехнулся. Он действительно ответил на все вопросы, которые ему задавала эта белокурая женщина с подачи парня в дурацком черном чулке на голове. Но кое про что этот гяур спросить не догадался — что ж, справедлив Аллах, затуманивший неверному мозги…
Снаружи пост при въезде на территорию клиники выглядел все точно так же: ограда, ворота, пустая площадка, неподвижный свет прожекторов и уходящая под опущенный шлагбаум дорога. О том, что произошло внутри, догадаться было невозможно, и пожилой водитель такси, уже давно заехавший под крышу паркинга, даже удивился, когда увидел, что из двери сначала вышел парень, а потом и девушка — его странные пассажиры. Больше никто не появлялся, и таксист понял, что по крайней мере начало у них прошло удачно.
Казак осторожно осмотрелся — вроде бы все спокойно и направился к площадке, на которой стоял мотоцикл. Ночной воздух не был особенно прохладен — нагретые за день земля и песок щедро продолжали отдавать тепло обратно, — но Казаку и Наташе он показался удивительно свежим, чуть ли не сладким.
«Конечно, после этой химической вони!» — догадался о причинах такого ощущения Казак, но, случайно подняв руку, вновь почувствовал резь в глазах. Он оглядел себя: каким-то образом рукав комбинезона оказался выпачкан в той «дрисне», что капала из разбитого кондиционера. При первой же возможности надо бы помыться…
«Так, вот он, монстр двухколесный… Ох и здорова тачка! Здорова и хороша…» Действительно, мотоцикл казался огромным. Длинная передняя вилка, четырехцилиндровый двигатель, покрытые черным лаком крылья и обилие хрома где только можно — любой рокер в мире отдал бы полжизни только за то, чтобы сесть за руль этого чуда. Казак рокером не был, но это не помешало ему восхититься могучей машиной.
«А может, не толкать его? А прямо сейчас завести и рвануть вперед, да прямо через главный подъезд и чтоб стекла вдребезги!» — мечтательно подумал он, одновременно понимая, что это будет самым неудачным из всех вариантов.
— Ну что, попробуем? — Стоящая рядом Наташа почему-то сказала это шепотом, хотя никакого смысла понижать голос не было: два силуэта в черных масках, копошащиеся на ярко освещенной площадке вокруг мотоцикла, в любом случае привлекли бы к себе внимание мало-мальски заинтересованного наблюдателя Оставалось надеяться, что наблюдателей поблизости не было.
Казак с усилием стронул мотоцикл с места, и под звонкий щелчок поднявшейся подножки машина мягко встала на оба колеса.
— Держи же его… — Наташа держала руль со своей стороны, не давая мотоциклу упасть набок. Общими усилиями они с Казаком покатили мотоцикл вперед, словно парочка, поехавшая за город покататься и не позаботившаяся вовремя заправиться.
За оградой клиники, казалось, начинался другой мир. Наверное, этот доктор Зуфир вложил немало денег в систему орошения, может быть, даже подземную, потому что трудно было поверить, что такой оазис возник сам по себе. Толстые мохнатые стволы пальм уходили вверх, чтобы увенчаться широкими резными листьями, и эти листья сплошным пологом закрывали звезды. Дорога была обсажена кустарником, явно привезенным откуда-то из других мест: растение с такими широкими, мягкими листьями просто не смогло бы здесь выжить. Самозабвенно скрежетали и верещали цикады, и изредка в ветвях слышалось сонное покрикивание каких-то птиц.
Фонари вдоль дороги горели вполнакала — то ли с расчетом, что если кто-то приедет на машине, то ему и света фар хватит, а могло быть и так, что полное освещение давали лишь тогда, когда кто-то действительно приезжал, а в остальное время осуществлялась экономия. В любом случае это сейчас играло на руку непрошеным гостям клиники: появляться с помпой в их планы не входило…
Дорога забрала вправо, а потом раздвоилась. Казак остановился и огляделся. Справа за деревьями виднелся двухэтажный дом. Огней в его окнах было уже поменьше, но все равно он создавал впечатление жилого здания. Так оно, наверное, и было, потому что, присмотревшись, Казак разглядел, что дорога расширяется и вдоль нее стоят несколько машин, видимо, не поместившихся на стоянке около самого корпуса.
«Похоже, зря мы перли этого монстра!» — раздосадованно подумал он и посмотрел влево.
Корпус самой клиники возвышался над окружающим ландшафтом словно башня. По-прежнему ровно горели лампы дневного света на трех его лестничных маршах, и по-прежнему окна палат темнели мертвыми прямоугольниками. Подъезды к корпусу рассмотреть было трудно: фонари на фасаде клиники светили куда-то вниз. Вроде бы никого пока что вокруг не было видно.
«Только бы какой-нибудь санитар не вышел по холодку прогуляться…» — подумал Казак и скомандовал:
— Навались! — Наташа навалилась, и мотоцикл бесшумно, словно призрак, покатился по развилке.
Подсвеченное холодным светом люминесцентных ламп здание клиники приближалось, и Казак уже начал раздумывать, где бы лучше оставить свой «шанс на спасение», — и вдруг сильный толчок в шею бросил Казака вперед, и он еле-еле успел выставить руки, чтобы не разбить лицо. Он попытался встать, но новый удар не дал ему сделать этого — летчик смог только повернуться на бок. Он поднял голову, и его глаза встретились с холодными, чуть-чуть навыкате глазами собаки.
Узкая, но мощная морда с длинными челюстями, мускулистые ноги, поджарое тело, кожаный ошейник с шипами… Казак лежал неподвижно, понимая, что в случае чего этот зверь размышлять не будет. Двигались только его глаза, ощупывая нового врага, ~ может, у него есть какое-то слабое место?
Заметив, что будущая жертва рассматривает его, доберман вздернул губу, словно презрительно улыбнувшись, и в слабом свете фонаря неожиданно ярко блеснули белые зубы. Правая нога собаки стояла на груди Казака, и от челюстей до его горла оставалось сантиметров двадцать.
— Х-х-х… Хорошая собачка… — прошептал Казак, моля бога, чтобы голос звучал не слишком испуганно.
Доберман ответил низким, почти беззвучным рычанием и оскалился еще шире.
«Не настроена собачка на разговоры… — лихорадочно думал Казак. — А почему же она не лает? Она должна лаять, созывая остальных на подмогу, и сторожей тоже… А Наташка?»
Казак видел только заднее колесо мотоцикла. Оно было неподвижным, и, до боли скосив глаза, он через спицы разглядел сначала Наташины ноги, а рядом, вернее перед ней — четыре собачьих ноги, такие же мощные, как и та, что упиралась ему в грудь. И все было так же тихо — только цикады продолжали свою вечную песню.
«Теперь понятно. Им даже лаять не обязательно… Лишний раз не тревожить пациентов. Взяли нарушителей и держат, пока обход не пройдет… Сволочь носатая, мог бы и предупредить!» — совершенно искренне обиделся Казак на охранника с поста.
Доберман, видимо, уловив что-то в его глазах, немного нагнулся, еще более сократив расстояние между своими зубами и их потенциальной целью… и вдруг выражение собачьего «лица» изменилось. Доберман втянул в себя воздух, выдохнул, снова втянул — и чихнул, смешно мотнув головой! Вновь втянул воздух… Но на этот раз Казак был наготове. Уловив момент, когда морда собаки сморщилась, а глаза закрылись, он резким движением перекатился на живот, подминая добермана под себя. Пес, не успевший среагировать, щелкнул челюстями в сантиметре от лица летчика, и тут же Казак, навалившись на него всем телом, наотмашь ударил собаку под челюсть так, как совсем недавно бил охранника, выходящего из туалета.
Времени доставать пистолет не было, да стрелять сейчас значило полностью провалить всю задумку, а лопатка у Наташи — и поэтому Казак просто бил собаку, не давая ей опомниться, так же как когда-то, стоя по колено в воде дренажной канавы, дрался с овчаркой, науськанной боснийскими «специчарами»…
Доберман, изловчившись, полоснул Казака зубами по ноге, но это уже не был полноценный захват пса-убийцы, после которого собачьи челюсти не разжимаются даже после смерти — псу уже крепко досталось, несмотря на то, что после начала схватки прошло лишь несколько секунд.
— Коля, сзади! — раздался Наташин выкрик, и он обернулся — для того, чтобы успеть выставить руки и не дать уже летящему в прыжке второму доберману схватить его за глотку. Энергия прыжка была столь велика, что Казак не удержался на ногах и снова упал на землю и тут же почувствовал, как первый пес с рычанием кидается на него сверху, тоже стараясь добраться до горла, — на мелочи, типа рук или ног, избитый, но несломленный доберман решил не размениваться.
«Вдвоем они меня прикончат…» — мелькнуло в голове Казака, но вдруг раздался короткий хруст, тело второй собаки содрогнулось в конвульсиях. Не думая, что произошло, Казак тут же отпихнул корчащегося пса от себя и вскочил на ноги. Первый доберман попытался подпрыгнуть, но ноги его уже не слушались, и он промахнулся. Не думая, что делает, Казак схватил собаку за передние ноги, крутанул в воздухе, словно собираясь зашвырнуть подальше, и со всего размаху приложил о бензобак мотоцикла.
И лишь теперь доберман подал голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45