За кормой вспыхнул пузырчатый родник.
— В воду! В воду! — закричал шкипер.
Матрос понял. Он сбросил только сапоги и в штанах, в рубашке кинулся за борт. Шланга он не поймал. Перерубленный винтом, он успел лечь на дно.
Вытащили отрубленный конец.
На белую резиновую культяпку смотрели с ужасом, расширив глаза.
В спешке одели второго водолаза. Опускался сам шкипер. Он кружил по дну до тех пор, пока под ноги ему не попал лежащий на гальке шланг. Он пошёл по нему и пришёл к обрубку. Торопясь и обливаясь потом, побрёл назад. Прикреплённый к шлангу, на дне лежал человек. Увеличенный водой, он был страшен и неподвижен.
Его подняли и увезли в город…
— Вот оно что… Ну и дело, — сказал я, когда Телеев кончил рассказ.
— Подсудное, — ответил он. — Подходить под мотором к водолазу запрещено. Юлить надо.
Я не спросил, что значит «юлить». Раз человек погиб, о чём спрашивать?
Перед моими глазами стояло наклонное, дымящееся известковой пылью морское дно. Голубой водолаз в раздутом от крика шлеме неподвижно лежал на нём.
ЗАЧЕМ ЖЕ С РУЖЬЕМ?
С Главным киношником мы встретились у магазина. Шёл дождь. Я был в галошах и босоножках.
Он — в блестящих резиновых сапогах.
ИНТЕРЕСНО, КАК ОН ИХ ДОСТАЛ?
— Здравствуйте! — сказал Главный киношник. — Что делаем?
— Рисуем.
— Ах да! Вас зовут…
— Николай.
— Чудесно! А ко мне уже приехали люди. Завтра будем снимать сцену: водолаз с ружьём против спрута. Приходите смотреть.
— Зачем же с ружьём? — удивился я. — Водолазы осьминога вам и так поймают. И снимутся с ним.
Главный киношник посмотрел на меня, как на маленького.
— Как вы не понимаете? У нас научно-художественный фильм. У нас сценарий. По сценарию спрут нападает на водолаза. Человека спасает ружьё.
Я пожал плечами. Но раз Букин сказал, что я могу быть полезным, я стал советовать.
— Сделайте так, — сказал я. — Вы наденете водолазный костюм. Водолаз наденет костюм. Спуститесь вдвоём под воду. Водолаз поймает осьминога, отпустит, выстрелит, а вы снимете.
Главный киношник даже улыбнулся.
— Что вы! — сказал он. — Мы сделаем проще. За комбинатом мы выстроили аквариум. Три метра высоты, три метра ширины. Двадцать семь тысяч литров. Нальём пожарными помпами в него воды, пустим осьминога. За осьминогом в аквариум опустится водолаз. Мне обещали дать самого лучшего. Осьминог атакует человека, человек убьёт осьминога, и всё будет в порядке. Просто?
— Не думаю.
— Сразу видно, что вы не работали в кино.
КИНОСЪЕМКА
На другой день в полдень все собрались около аквариума.
Пришло полпосёлка: женщины, дети, рыбаки, водолазы.

Аквариум стоял на самом берегу. Он был высокий, как дом. Настоящая лестница вела наверх. Толстые прозрачные стенки из пластмассы блестели. Пазы в стенках были замазаны красной замазкой. Она пахла грушевым клеем. Я понюхал воздух. Прямо фруктовый сад.
Около аквариума бегали молодые киношники. Они устанавливали осветительную аппаратуру. Пожарники готовили шланги.
Главный киношник и Телеев стояли около самого аквариума.
ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ ТЕЛЕЕВ?
И тут я вспомнил, что для съёмки обещали дать самого лучшего водолаза.
Пожарники развернули шланги, включили помпу и начали качать в аквариум морскую воду. Светлая линия поползла вверх по прозрачной стенке. Стенка затрещала.
— Не лопнет? — спросил Телеев у Главного киношника.
— Не успеет. Мы быстро. Осьминог здесь?
Осьминог сидел рядом, в бочке. За ним специально ходил в море катер.
— Одеть водолаза!
Телееву уже привязывали к ногам медные галоши. Свинцовые подошвы ушли в песок.
— Пустить осьминога!
Бочку подняли наверх и опрокинули в аквариум.
Через желтоватую стенку было видно, как осьминог, растопырив щупальца зонтом, медленно опускается на дно.
— Теперь так, — сказал Главный киношник, — будете стрелять, когда я махну рукой.
Мне было жаль осьминога. Телееву, наверно, тоже. Каждый день он встречается с осьминогами на дне, и никогда они не причиняли ему вреда.
Телееву дали в руки ружьё, заряженное гарпуном, и он полез по лестнице наверх.
Жаботинский нёс его шланг.
По короткой металлической лесенке Телеев слез в аквариум. За прозрачной стеной он казался большим и неповоротливым. По его медному шлему прыгали рыжие зайчики.
Осьминог увидел человека и забился в угол.
Заметив в руках человека ружьё, он насторожился. Телеев нехотя поднял ружьё. Видно, он уже расхотел сниматься. Но было уже поздно. Главный киношник махнул рукой. Телеев навёл ружьё на осьминога. Осьминог испуганно метнулся в сторону. Бац! — гарпун вылетел из ружья и с размаху ударил в пластмассовую стену. Стена раскололась, и двадцать семь тысяч литров воды хлынули на песок.
Телеев и осьминог вытекли из аквариума вместе с водой. Они лежали рядом. Вода с шумом стекала по песку в море.
Первым опомнился осьминог. Он со свистом вобрал в себя воздух, сгорбился и выбросил вперёд щупальца. Он полз по мокрому песку, переливаясь и блестя, как стеклянный шар.
Раз-раз — первые щупальца достигли воды. Осьминог повернулся. Сильная струя воды вылетела на берег. Осьминог исчез в глубине.
Около Телеева уже хлопотал Жаботинский. Он отвинчивал на шлеме окошечки. Телеев уселся, моргая глазами, и стал соображать, что произошло.
Народ шумел. По лужам бегали киношники и размахивали руками.
Главный киношник стоял наверху, на помосте, и смотрел в пустой аквариум.
Потом он спустился и подошёл к нам.
— Какая силища, а? — спросил он и потёр руки. — Ничего, искусство требует жертв! Помню, бросали мы однажды с парашютом корову. Конечно, с самолёта. Дверь оказалась узкой. Корова зацепилась рогами и не проходит. Пришлось идти на посадку и заменить самолёт.
— Простите, — сказал я, — зачем корове прыгать с парашютом?
— Не помню. Наверно, так надо было по сценарию… Тэкс, а что же теперь делать нам? Время идёт.
— Я предлагал: опуститесь под воду.
— Это исключено. Придётся сделать так. Комбинированная съёмка. Отдельно осьминог — отдельно водолаз. Маленького осьминога снимаем в маленьком аквариуме. Стрелять в него будем с воздуха, через воду. Гарпун большой, но мы его потом уменьшим при печати. Затем — у меня есть где-то кадры — аквалангист на Чёрном море. Склеим аквалангиста и осьминога, и всё будет в порядке… Помню, однажды мы в Киеве устроили пожар. Подожгли дом. Дом горит, а артиста, который должен входить в этот дом, нет. Не приехал. Пришлось потушить…
Я не дослушал. Меня позвал Жаботинский.
Надо было раздевать Телеева.
ЕЩЕ ГАЛОШИ
На остров вернулось солнце.
Дороги снова стали жёлтыми, а трава — зелёной.
Я вытащил из галош босоножки и положил их в чемодан. Ура! А галоши можно выбросить. Как они мне надоели! Даже походка из-за них стала у меня утиной.
Я хотел вышвырнуть их в окно, но побоялся. Мимо всё время кто-нибудь да шёл.
Я бросил галоши под кровать…
Вечером мы сидели около дома: я, старуха и старик.
За Амурский залив, за синие сопки опускалось коричневое солнце. Оно тускло светило сквозь дым из комбинатовской трубы.
— Мне скоро уезжать, — сказал я. — Почти два месяца у вас прожил. Хорошее место — остров.
— Чего хорошего, — сказал Иван Андреевич, — дождь да снег.
— Осень, говорят, тут очень славная.
— Тридцать лет здесь живём. До войны приехали, — сказала старуха. — Привыкли. Все нас тут знают. Кем мы ни работали: и матросами и сторожами. Иван Андреевич складом даже заведовал.
— Интересно, вот летом — катер, а зимой как? — спросил я. — Как до города добираетесь?
— Зимой дорогу по льду накатывают. Машины, считай, каждый час ходят. Кроме нас, на острове и зверосовхоз и школа.
Я представил себе, как по весне ломается лёд и эту дорогу уносит в море. Там она и плавает по кусочкам: льдина за льдиной — на каждой отпечатки автомобильных шин. А к острову в это время ни подойти, ни подъехать.
— Вы молодцы, — сказал я. — Шутка сказать — тридцать лет на острове! Прямо герои.
— Привыкли мы к тебе, — сказала старуха. — Хорошо ты у нас пожил. А я всё собиралась пирог спечь. Может, успею?
— Горят они, пироги-то, у тебя, — сказал старик. — Как поставишь, так дым.
Старуха вздохнула:
— Памяти нет. И откуда ей быть теперь у меня — памяти?
ЛАМПЫ И УДОЧКИ
На остров снова приехали Букин и Лиза.
— Идём за кальмарами! — сказали они.
У Букина под мышкой был переносный аквариум.
Около причала стояли два странных судна. Между мачтами у каждого был натянут провод. На нём висели голубые прозрачные лампы. Лампы были большие, как кастрюли, на борта навешаны катушки с капроновыми лесками. Лески блестели на солнце.
Я подошёл к одному судну.
Поверх лесок лежали разноцветные подвески с крючками.
— Это что за катушки?
— Удочки. И видите лампы? Люстры.
— А-а… — Я ничего не понял. — Пойду с вами. Когда?
— Вечером. Идите на одном, мы — на втором.
НОЧНОЙ ЛОВ
В район лова мы пришли к полуночи.
Включили люстры.
Яркий голубой свет вспыхнул над судном. Он упал на воду и проник в её глубину.
Рыбаки выстроились у обоих бортов. Они стали у катушек-удочек и начали крутить ручки. Лески с разноцветными подвесками побежали с катушек в воду.
Подняли — опустили… Подняли — опустили… Острые крючки царапали спокойную воду.
Крючки выходили из воды пустыми. Кальмаров не было.
И вдруг на одной из лесок что-то затрещало, забилось. Облепив щупальцами подвеску, повиснув на крючках, в воздухе вертелся кальмар. Он бил хвостом, брызгался.
Его подтянули. Кальмар перевалился через катушку, сорвался с крючков и шлёпнулся в жестяной приёмный жёлоб. По жёлобу он скатился на палубу.
Я наклонился над ним.
— Осторожно!
Кальмар выпустил мне в лицо чёрную струю жидкости.
— Немедленно промойте глаза!
Глаза щипало и жгло. Я сбегал к умывальнику. Вернулся.
Слезящимися глазами я смотрел на то, что происходит на судне.
Из глубины всплывали на свет кальмары. Они прятались в тени под днищем судна, набрасывались на пёстрые подвески, попадались на крючки, вместе с движущимися лесками поднимались в роздух.
Слышался стук хвостов, шлёпанье, плеск.
Кальмары один за другим летели на палубу.
— Давай, давай!
Люди без отдыха крутили катушки. Если рыбак уставал, его сменял моторист или повар.
— А вы что стоите? — крикнул мне капитан. — Вон свободная!
Я стал у катушки. Первый кальмар шлёпнулся к моим ногам.
— Давай! Давай!
Ловила вся команда.
К утру кальмарьи стаи ушли.
Подвески поднимались пустые.
Скользкая, залитая водой и чернильной жидкостью палуба была завалена телами кальмаров.
Их стали укладывать рядами в ящики…
— Вот вам и ночной лов! — сказал капитан. — Когда ловит флотилия, всё море залито светом. Целый город качается на воде. Такая красота!
ПОСЛЕ ЛОВА
Судно, на котором пошли Букин и Лиза, задержалось. Я ждал их на причале целый час.
Наконец их сейнер вышел из-за мыса и начал подходить, увеличиваясь в размерах, описывая по бухте дугу. Между его мачтами устало покачивались голубые лампы.
Судно привалилось к причалу и замерло. Замолк дизель. Около мачты стояли Лиза и Букин. Оба в плащах с поднятыми воротниками. Я прыгнул к ним на судно.
— Ну как? — спросил Букин.
— Отлично!
На палубе, в низких открытых ящиках, лежали кальмары. Они лежали рядами, как бутылки. Каждый был похож на трубку, в которую залезло глазастое десятирукое существо. К концу трубки прикреплён треугольный плавник.
— Смотрите, что у нас! — сказала Лиза.
Около мачты стоял их аквариум. В нём копошились два живых кальмара.
Им было тесно, они то и дело упирались щупальцами в стекло и поднимали крышку.
— Кыш! — сказала кальмарам Лиза.
— Знаете, — сказал я, — ведь ночью-то я ничего зарисовать не успел. Сейчас нарисую!
И присел около кальмаров.
Букин стоял надо мной.
— Мне кажется, — печально сказал он, — я напрасно связался с трепангами. Ну что такое трепанги? Черви. Вот кальмары — это да. За ними будущее. Сейчас в океане истребили кашалотов — расплодились кальмары. Это очень интересная тема. Надо менять профиль работы.
Лиза мрачно посмотрела на мужа.
СТАРИК
Я зарисовал кальмаров, проводил Лизу с Букиным на катер.
Они ушли во Владивосток.
На причале я увидел Ивана Андреевича.
Домой мы шли вместе.
— Иван Андреевич, — спросил я, — зачем вы всё время ходите на причал?
Он не ответил, остановился, вытащил из грудного кармана записную книжечку. В книжечке лежала сложенная вчетверо вырезка из газеты.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Йошкар-Ола (ТАСС). В семью учителей Соколовых пришла радость. Во время войны из Ленинграда был эвакуирован вместе с детским садом и пропал без вести их четырёхлетний сын Гриша.
Отец и мать тоже были разлучены и встретились только после войны в Йошкар-Оле. Здесь они остались работать. Сейчас оба учителя на пенсии. Неделю назад стол розыска сообщил, что их сын, Григорий Акимович Соколов, жив и работает в Кемерове.
Вчера на перроне городского вокзала произошла трогательная встреча. Григорий Акимович вместе с женой и сыном приехал навестить родителей.
— Приехал навестить, — сказал одними губами старик. — Вместе с женой и сыном. Их сын Григорий Акимович.
Видно, он знал заметку наизусть.
Я отдал ему аккуратно вырезанный клочок пожелтевшей бумаги. На сгибе бумага была подклеена.
Мы молча пошли к дому. Над дорогой в кустах, где строили новую школу, кто-то упорно бил молотком в рельс: день… день…
ГОЛУБОЙ ОСКОЛОК
Всё было сделано, всё зарисовано. Я прощался с островом.
Я бродил по берегу.
Среди белой и розовой, обкатанной морем гальки чернели пятна золы от костров. По воскресеньям в солнечные дни здесь гуляют семьями.
Подошвы вязли в пластах прелой зелени. Пузырчатые коричневые листья морской капусты щёлкали под каблуком.
Весь берег был усеян обломками раковин. Море выбрасывало их годами. Ломкие, побелевшие от солнца, они лежали грудами.
Один обломок раковины я поднял.
Он был не такой, как остальные. На вогнутой его поверхности сидела перламутровая шишечка.
Странное дело!
Бывает, что внутрь раковины попадает песчинка. У моллюска, живущего в известковом домике, нежное и мягкое тело.
1 2 3 4 5 6