- Чиво? - открыла рот Петровна.
- Доктор, говорю...
- Вон твой дохтур, в телевизоре. Принимает круглосуточно, а
другого нет!
- Моралями своими до смерти залечит! - засмеялись мужики.
2. Говорят руины...
Федор отправился домой. Ноги не слушались, голова
кружилась, в общем, ходить он разучился. Во дворе больницы
посмотрелся в лужу: огромная лохматая голова на тоненьком
стебельке туловища. "Если бы питался одной ряженкой, вообще бы
пустое место от меня осталось, а так хоть что-то..." - утешил
он себя, расчесывая пятерней свалявшуюся бороду (соседи по
палате рассказали ему, что родители постоянно приносили соки -
где только брали?! - и сами вливали их в него через зонд).
Места были знакомые, до родного "Сокола" не так уж далеко.
Федор пересек ржавые рельсы, обогнув слева платформу
"Гражданская", и взял курс на Ленинградский проспект. Он шел
дворами. Навстречу - ни души: ни человека, ни домашнего
животного, ни птицы. Он оглянулся: сзади - тоже никого.
Когда-то - почти 20 лет назад, а будто только вчера! - он ходил
здесь с опаской, потому что однажды, еще в школьную пору, его
здорово побили в этих местах только за то, что зашел в чужой
двор. Теперь можно было идти спокойно. Мертвая зона. Мертвая
тишина. Страшно. По сторонам лучше не смотреть: немые дома с
выбитыми на нижних этажах стеклами, разграбленные магазины,
черные остовы сожженных машин, безобразно торчащие из земли
пни, угольные пятна кострищ на асфальте (видимо, зимой здесь
жгли деревья, чтобы не погибнуть от холода).
Федор остановился: больно уж места знакомые... Оказалось,
незаметно для себя он отклонился влево и зашел во двор, в
котором прошло его раннее детство. Перед ним стоял кирпичный
пятиэтажный дом, в который его принесли из роддома. Когда-то
шумный, если верить детским воспоминаниям, дом теперь походил
на немого человека: вроде силится произнести что-то, может
даже, поведать о чем-то, но не получается... Федор хотел пройти
мимо, но не смог: дом, казалось, звал на помощь, - дух отлетал
от его холодных камней, и ничто не могло удержать этот
человеческий дух, кроме живой души.
Федор зашел в полутемный подъезд и ступил на истертые
каменные ступени... шаги гулко отдавались приглушенными
детскими голосами. Он поднялся на последний этаж и толкнул
дверь своей первой квартиры - она была не заперта. Кто жил
здесь после него? Теперь трудно было определить: мебель
разломана на дрова, по всему полу разбросаны грязные
полуистлевшие тряпки, в углу - засохшие экскременты, а рядом -
облепленная мухами крысиная шкура. Зеленые обои в одном месте
были ободраны, и полуобнаженная стена желтела газетным листом.
Федор подошел вплотную и прочитал: "Заметки фенолога. Нелегкой
выдалась минувшая зима для братьев наших меньших..." Он
отшатнулся, пораженный: трудно было представить, что кто-то
когда-то задумывался над тем, как живется разным диким
зверушкам. Отодрав этот лист, Федор увидел под ним голубые обои
в крапинках крахмального клея - он сорвал их и обнажил еще один
пласт времени. На этот раз газета сообщила ему о начале
"грандиозной стройки века" - об отправке первых
комсомольско-молодежных бригад на строительство
Байкало-Амурской магистрали. Статья заканчивалась следующими
словами: "... и в следующем веке, проезжая в скоростных поездах
по построенной своими руками дороге, убеленные сединой
комсомольцы 70-х скажут внукам: "Стройте, как ваши деды, на
века!" Федору вспомнилась популярная частушка той поры:
"Приезжай ко мне на БАМ - я тебе на рельсах дам!"
Отломив кусок высохшего газетного листа, Федор обнаружил
под ним детские "каля-маля" синим и желтым карандашами. "А ведь
это я рисовал!" - осенило его, и он стал всматриваться в
замысловатые переплетения линий, будто это были первобытные
письмена, которые ему предстояло расшифровать. Наконец, он
оторвался от стены, так и не прочитав своего детского послания,
и вышел из квартиры, не оглядываясь.
Федор спускался по лестнице, когда вдруг из-за приоткрытой
двери на втором этаже послышался взволнованный, как показалось
ему, мужской голос: "Сюда, сюда!" Федор вбежал в комнату: у
окна стоял на ножках черно-белый телевизор, и с его заросшего
пылью экрана улыбался все тот же Вездесущий: "Как же это вы,
Федор Васильевич, из больницы сбежали, вам еще
реабилитироваться..." Не дав ему договорить, Федор подскочил к
телевизору и опрокинул его на пол экраном вниз... Раздалдался
взрыв кинескопа, и все стихло.
Выходя из квартиры, Федор споткнулся в темной прихожей о
груду тетрадей, неизвестно еще когда свалившихся с антресолей.
Любопытства ради он просмотрел их: это были школьные тетрадки
Самариной Татьяны, как значилось на обложках. Федору вдруг
показалось знакомым имя, но ничего конкретного про Самарину
Татьяну он вспомнить не мог. Его внимание привлек также черный
пакет из-под фотобумаги. В пакете оказалось всего две
фотографии. На первой были запечатлены две девчонки в школьной
форме, сидящие на лавочке возле подъезда... Федор поймал себя
на том, что он "узнал" Таню... "Бред какой-то, - сказал он
себе. - Как можно узнать человека, которого никогда в жизни не
видел?!" Однако ему упорно казалось, что из двух подружек Таня
- это та, что посмазливее и повоображалистее. На другой
фотографии два парня и одна девушка сидели в лесу возле костра:
девушка сидела на поваленном дереве, один из парней играл рядом
с ней на гитаре, а другой сидел на земле и, положив голову на
колени девушке, заглядывал ей в лицо. Эта картинка показалась
Федору знакомой, будто он сам снимал ее на фото...
Присмотревшись, он обнаружил, что с фотографии смотрит на него
та самая девушка, про которую он сразу подумал, что это Таня...
Впрочем, девушка смотрела вовсе не на Федора, а на лежащего у
ее ног парня. "Мистика!" - почесал в затылке Федор.
Он еще порылся в тетрадях и обнаружил "песенник", в который
девочки обычно записывают свои любимые песни, разные шутки,
пожелания, вопросы и ответы и прочую забавную чепуху. На
третьей странице, например, сверху был аккуратно выведен вопрос
"Что такое счастье?", а под ним шли под номерами анонимные
ответы разными чернилами:
"1. Это когда у тебя есть друг.
2. Когда так плохо, что дальше некуда.
3. Когда не болит живот.
4. Счастье - это когда легко на душе и хочется жить вечно.
5. (зачеркнуто)
6. Знаю, но не скажу."
А еще посередине тетради Федор нашел сложенный
треугольником лист с надписью красным фломастером: "СЕКРЕТ". Он
развернул лист и прочитал послание: "Ах ты, глупая свинья, в
чужой секрет ведь лезть нельзя!" Внутри Федора как бы что-то
хлюпнуло. Он заткнул тетрадь за пояс пижамных брюк и быстро
вышел из дома.
3. Матч-реванш
Федор выбрался на Ленинградский проспект в районе
Аэровокзала и пошел по нему в сторону "Сокола". И здесь полная
тишина, даже ветер не шумит в кронах деревьев: нет больше
деревьев - на дрова порубили. Казалось, он очутился за толстой
дверью с горящей над ней надписью: "Тишина! Идет эксперимент!"
Но что это? Ветерок донес до Федора еле уловимый звук, казалось
даже, не звук, а запах свистка и криков... Звук этот явно
исходил от спортивного комплекса ЦСКА на другой стороне
проспекта. Федор направился туда.
Вскоре он добрался до тренировочного поля и увидел на нем
десятка два крепких энергичных парней, пинавших мускулистыми
ногами накачанный воздухом белый кожаный шар. "Да они ведь в
футбол играют!" - дошло до Федора, когда он, наконец, поверил
своим глазам. На бровке поля сидело на траве двое запасных.
- Кто играет? - подошел к ним Федор.
- Наши с Политуправлением, ответный матч. Первый мы им 0:2
просрали, - ответил, не отрывая взгляда от поля, стриженый под
"полубокс" парень, покусывающий длинную соломину. - Да куда ты
мочишь, залупа конская! - процедил он сквозь зубы в адрес
промахнувшегося по воротам высокого лысого игрока.
- Значит, еще Политуправление существует?! - удивился
Федор.
Парень нехотя повернул голову и смерил Федора с головы до
ног тяжелым взглядом профессионального военного.
- Вот что, молодой чемодан, - сказал он с расстановкой,
вынув изо рта соломину, - шел бы ты отсюда... и бегом!
Федор неспеша повернулся и пошел к выходу на проспект.
- Бегом, я сказал! - заорал в спину парень.
"Тоже мне командир!" - зло подумал Федор, непроизвольно
замедляя шаг. Самому себе он почему-то представлялся крепким и
сильным, так что страха не испытывал... но и связываться с
упитанными армейцами желания особого не было. "Гол! Го-о-ол! -
раздался сзади громкий крик. - Молодец, младшой!" Теперь уже
совсем никто не обращал внимания на выходящего со стадиона
доходягу.
Федор вышел за ограду спорткомплекса... По проложенным
вдоль проспекта трамвайным путям со стороны "Динамо"
громыхающе-скрипяще катилась дрезина. На этой дрезине с ручным
приводом стоял широкоплечий мужчина с лицом, которое по своему
цвету и мясистости напоминало свежую телячью вырезку.
- Эй, Хоттабыч, бороду с рельс подбери, а то подровняю! -
закричал он весело, сбавляя скорость. - Ну чего стоишь
менжуешься, как гимназистка перед абортом, прыгай сюда, помогай
на железку давить!
Федор вскочил на дрезину, и они быстро поехали, поочередно
"давя на железку", то есть на рычаг, каждый со своей стороны.
Из-за спины Федора, который стоял задом по направлению
движения, выплывали перевернутые трамвайные вагоны, спокойно
лежащие на боку, словно на отдыхе, вдоль путей.
- Ты кто? - просто спросил мужчина.
- Федор.
- А я Николай. Это я их перевернул, - поймал он взгляд
Федора. - Не один, в натуре... Чтобы ездить можно было. Ага.
Тока для них все равно нет.
- Куда же ездить теперь?
- Да мало ли куда! - удивился Николай вопросу Федора. -
Сейчас вот из библиотеки еду. Ага. По ящику глядеть нефига, так
хоть книжки запрещенные почитать.
- А какие запрещенные? - стало интересно Федору.
- Не понял.
- Какие книги запрещены?
- Да все запрещены! Ага, - по-простому заржал Николай. - А
ты не знаешь?! Я вон полный рюкзак набрал, - он пнул ногой туго
набитый рюкзачище.
- Как же это, книги запрещены, а библиотеки работают?
- Кто сказал "работают"?! Ты, брат, только что родился, что
ли? У нас только телевизионные заводы работают - малолеток на
них перевоспитывают. Ага. А книги я так взял, почитаю и верну,
я ж не вор. Ага. Себе Достоевского взял, тоже Федором зовут. У
тебя как отчество?
- Васильевич.
- А он Михалыч. Слыхал про такого? Наш мужик, душевно
пишет. Только что "Идиота" отвез, теперь "Братьев Карамазовых"
везу. Жене - Дюма старшего, макулатурное еще издание. Ага.
Когда-то книги из макулатуры делали, ты, небось, не помнишь,
мальцом еще был. Детям "Золотого ключика" привезу. А остальное
- так, что под руку попалось.
- Не боишься, что тебя контрики с этим рюкзаком заловят?
- Не-а. Если они нас сейчас и законтрожопят, придраться не
к чему будет. Книги ж только читать запрещается, а брать и
перевозить - это сколько угодно. Ага. Мы свои права знаем!
- Что же ты, Николай, из города не ушел?
- А зачем же мне уходить?! Я и тут неплохо устроился: на
крышу земли натаскал, воду туда провел, из деревни брат
грамотной рассады привез... Крыша у нас длинная и плоская -
целая оранжерея получилась. Ага. И к солнцу ближе. Раньше
впятером на двадцати квадратных метрах жопами толкались, а
сейчас весь дом мой. Только теперь по-человечески и зажил.
- А если контрики нагрянут?
- Сказал тоже, нагрянут! Да участковый контрик - мой лучший
кореш. Ага. Мы с ним до всех этих дел в мебельном грузчиками
работали...
- Стой, я приехал, - перебил его Федор.
- Ну бывай, брат!
"Не все еще потеряно для России, если бывший грузчик
Достоевского читает, - размышлял Федор по дороге домой. - Хотя,
с другой стороны, его "кореш" в контрики пошел. Интересно,
читают контрики Достоевского? И читают ли вообще? Любопытно
было бы поговорить с кем-нибудь из них и выведать, верят ли они
в райскую жизнь, да и в саму идею рая. Вряд ли... Скорее всего,
дело обстоит, как в былые времена: в возможность построения
коммунизма верили единицы, а коммунистов миллионы были. Ох, уже
эти идеи! Вроде и не верит в них никто, и не подтверждаются они
на практике, а все равно вся жизнь вокруг них вертится. В
чистом виде они существуют, что ли?"
Вот так, ставя вопросы и не находя на них готового ответа,
Федор незаметно для себя дошел до дома. Он позвонил в дверь -
никто не открывал. Ключей у него, разумеется, не было, но он
заглянул на всякий случай в выступающий из стены металлический
ящик со счетчиками расхода электроэнергии - и точно: открыв
дверцу, он нашел ключи в нише между крайним счетчиком и стенкой
ящика, где еще в незапамятные времена был устроен специально
для них семейный тайник. В прихожей он нашел на трюмо записку:
"Дорогой сынок! Если ты придешь и не найдешь нас дома, то не
волнуйся: мы ушли загород собирать урожай со своего участка.
Целуем тебя. Мама с папой". Федор прошел в гостиную.
- Ну вот вы, наконец, и дома, Федор Васильевич! - встретил
его райский телецарь.
Федор хотел тут же выключить телевизор, но передумал, решив
сначала кое-что выяснить для себя.
- Мы с вами, кажется, старые знакомые, - обратился он к
царю на "вы", не желая с ним фамильярничать.
- Так оно и есть, - охотно подтвердил царь. - С вас, можно
сказать, все и началось шестнадцать лет назад. Как сейчас
помним: вы сидите перед Нами в кресле, заинтригованные
необычной телепередачей, и заказываете свою любимую
"Абракадабру".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26