– предлагает Спенсер.
– Возвращаться бесполезно, – отвечает сын конеторговца. – Чтобы спасти его. Если никто там не появился с тех пор, ниггер мертв – мертв, как Юлий Цезарь.
– Ты думаешь, кто-нибудь мог прийти? Вовремя, чтобы спасти его?
Вопрос задан с надеждой, которую все разделяют. Все бы обрадовались, услышав утвердительный ответ.
– Возможно, – отвечает Рендол, хватаясь за слабую надежду. – Через поляну проходит тропа – прямо мимо этого места. И многие тут ходят. Кто-то мог появиться вовремя. Во всяком случае нам нужно вернуться и посмотреть. Хуже не будет.
– Да, лучше вернуться, – соглашается сын плантатора, – и добавляет: – но вернуться с другой целью .
– С какой, Альф? – одновременно спрашивают несколько.
– Ответить легко. Если индеец повесился, мы тут ничем не поможем.
– Хочешь, чтобы выглядело самоубийством? Ты забыл, что мы связали ему левую руку. Так на самоубийство не похоже. Он не мог это проделать сам.
– Я имел в виду не это, – продолжает Брендон.
– Что же тогда?
– Если он повесился, то повесился – и уже мертв. Мы его не повесили и не собирались. Это ясно.
– Не думаю, чтобы закон мог нас коснуться, – замечает сын судьи.
– Но он может причинить нам неприятности , и это следует избежать.
– Что ты предлагаешь, Альф?
– Есть старинное высказывание: мертвецы ничего не рассказывают, а погребенные мертвецы тем более.
– Это правда, – вмешивается Бак.
– Самоубийство не подходит. Никто в него не поверит. Мы можем срезать с его руки веревку, но ведь есть еще девчонка Рука. Она видела, как он остался с нами, и если полчаса спустя увидит, что он висит на дереве, никак не поверит в самоубийство. Нет, парни, его нужно убрать подальше.
– Верно, это единственный безопасный способ, – соглашаются все.
– Тогда пошли. Нельзя больше терять ни минуты. Девушка может вернуться, чтобы посмотреть, что его задержало; сам старый Рук может забрести сюда, или кто-нибудь пройдет по тропе. Пошли!
– Стойте! – восклицает Рендол. – Кое-что еще – мы должны кое-что сделать, прежде чем случай нас разъединит.
– В чем дело?
– Мы все участвовали в этом деле, мы все в одной лодке. Неважно, кто все придумал или кто надел петлю. Мы все на это согласились. Разве это не так?
– Да, все. Я признаю это.
– И я.
– Я тоже.
Все шестеро согласились, проявив по крайней мере верность друг другу.
– Ну, тогда, – продолжает Рендол, – мы должны быть верны друг другу. Должны поклясться в этом, и немедленно, прежде чем уедем отсюда. Я предлагаю всем дать клятву.
– Мы это сделаем. Ты, Рендол, произноси ее, а мы повторим за тобой.
– Поверните лошадей так, чтобы мы были лицом друг к другу.
Лошадей поставили кругом, сблизили их головы так, что они едва не касались друг друга мордами.
Рендол говорил, остальные повторяли за ним:
– Каждый из нас клянется никогда – ни делом, ни словом – не делать известным, каким образом погиб полукровка индеец, по прозвищу Чок; мы все даем клятву хранить в тайне обстоятельства этого происшествия, даже если нас вызовут в суд; наконец мы клянемся быть верными друг другу в этом своем обещании и держать его до смерти. Да поможет нам Бог!
– А теперь давайте уберем индейца подальше с виду! – говорит Брендон, как только шестеро молодых негодяев скрепили рукопожатием свою отвратительную клятву. – Я знаю поблизости омут, достаточно глубокий, чтобы поглотить его. Если его обнаружат, это будет выглядеть лучше, чем повешение.
Никакого ответа на это коварное предложение; и хотя это помогло слегка успокоиться, все ехали молча к месту своего покинутого привала.
Все боялись возвращения на поляну, на которой совсем недавно звучал из буйный смех; каждый отдал бы лошадь и ружье, чтобы больше никогда не видеть ее.
Но темное дело сделано, и теперь нужно совершить другое, чтобы скрыть первое.
Глава IX
Вынужденное согласие
Испытывая скорее тяжелые предчувствия, а не раскаяние в своем преступлении, шестеро охотников едут в сторону поляны. Они избегают тропы, чтобы ни с кем не встретиться, и пробираются густым лесом. Ведя лошадей так, чтобы было как можно меньше шума, держа собак на поводу, они продвигаются медленно и осторожно.
Менее храбрые отстают, их страшит предстоящее зрелище. Даже громогласный Слотер с радостью отказался бы от придуманного плана, если бы не отказ от него не означал бы новую опасность.
Вблизи выезда на поляну, все еще под защитой кустов и тростника, они останавливаются и совещаются – на этот раз переговариваясь шепотом.
– Не нужно ехать всем сразу, – предлагает сын хозяина таверны. – Лучше по одному или по двое вначале – посмотрим, как обстоят дела.
– Да, так лучше, – соглашается Спенсер.
– Тогда пошли?
Все смотрят на Бака и Брендона. Во всем деле эти двое были предводителями. Теперь они не могут отказаться, если не хотят прослыть трусами.
Они вызываются добровольно; хотя и не без видимой охоты. Никому не хочется ехать первым.
– Оставим лошадей. Лучше идти без них. Если там кто-то есть, мы сможем незаметно вернуться.
Это предложение молодого сына плантатора, и Бак с ним соглашается.
Они спускаются с седел, передают поводья остающимся и, как пара кугуаров, выслеживающих ничего не подозревающего олененка, неслышно начинают пробираться в подлеске.
Вскоре их взорам открывается поляна со всем своим содержимым. Вот туша медведя, черная от канюков, а вот и медвежья шкура, которая по-прежнему висит на дереве. Но ужасного предмета, который они ожидают увидеть свисающим с дерева, нет. От этого зрелища они избавлены. Нет ни на ветке, ни под ней. Живой или мертвый, но индеец исчез.
Его отсутствие вселяет в них уверенность; тем более, что, внимательно вглядываясь, они видят свисающую с ветки веревку, которую так искусно привязали, чтобы поймать его в ловушку. Даже с такого расстояния видно, что веревка перерезана одним взмахом ножа, а не порвалась под тяжестью тела, как можно было бы подумать.
Кто мог перерезать веревку? Он сам? Невозможно. Какой рукой он мог бы это сделать? У него для этого не было свободной руки.
Они подбираются поближе, по-прежнему передвигаясь украдкой, беззвучно. Канюки замечают их; хотя эти тупые птицы не хотят покидать свой гнусный пир, они неохотно поднимаются в воздух. Что-то во внешности двух подкрадывающихся вспугивает их, как будто птицы тоже знают, что они совершили преступление.
– Да, веревка перерезана. Это удивительно, – говорит Бак, останавливаясь под ней. – Перерезана ножом. Кто бы это мог быть?
– Не могу представить себе, – задумчиво отвечает молодой плантатор. – Скорее всего старый Джерри Рук или какой-нибудь случайный прохожий.
– Кто бы это ни был, надеюсь, он пришел вовремя. Если же нет…
– Если нет, мы должны его найти. Я бы предпочел видеть его висящим. Тогда мы могли бы спрятать тело. Но если его нашли мертвым и унесли, мы погибли. Тот, кто его нашел, все узнает. Лена Рук знает, что мы здесь были, и мы не сможем заставить ее молчать. Если бы это был только сам Рук, этот старый мошенник, у нас был бы шанс. За деньги он на все готов, а я готов – мы все готовы – купить его молчание.
– Хорошо, что ты к этому готов, мастер Альфред Брендон. Именно этого хочет «старый мошенник» Рук, именно на этом он настаивает. Назови свою цену.
Если бы с ветки упало мертвое тело, оно не заставило бы двух молодых негодяев так вздрогнуть, как живой Джерри Рук, который появился из густых зарослей рядом с деревом.
– Ты, Джерри Рук! – воскликнули оба одновременно дрожащим голосом. – Ты здесь?
– Я здесь, джентльмены; и вижу, что как раз вовремя, потому что я вам нужен. А теперь называйте вашу цену; или мне назвать ее за вас? Нет смысла разыгрывать невинность. Вы хорошо знаете, что сделали, и я знаю. Вы повесили Пьера Робиду, который жил со мной, в моей хижине.
– Мы этого не делали.
– Сделали. Повесили за шею, пока он не умер, как говорят судьи. Я тут оказался случайно и снял его, но было уже поздно.
– Это правда, Рук? Ты говоришь правду? Ты нашел его мертвым?
– Мертвым, как олень, получивший пулю из ружья Джерри Рука. Если не верите, можете пойти ко мне в хижину. Он там лежит.
– Нет, нет… Не хотим. Мы не собирались. Клянусь небом…
– Никаких клятв, молодые люди! Мне все равно, чего вы хотели. Вы это сделали. Я видел, как все это было. Вы подвесили его для забавы – ничего себе забава! А потом уехали и забыли о нем. Ваша забава привела его к смерти.
– Боже мой! Нам жаль это слышать. Мы не думали, что так кончится. Появился медведь и поднял наших собак.
– А, значит, это был медведь? Я так и думал. И вы побежали за медведем и оставили беднягу висеть?
– Да, это правда. Мы не можем отрицать. Но у нас не было намерения, чтобы так кончилось. Мы думали только о медведе.
– Что ж, теперь вам нужно подумать и о другом. Что вы намерены делать?
– Это ужасное дело. Нам очень жаль.
– Конечно, вам жаль, и было бы еще больше жаль, если бы у парня были родственники, которые могли бы призвать вас к ответу. Но у него никого, кроме меня, не было, и он мне не родственник, он только жил со мной. Это облегчает ваше положение.
– Но что ты сделал с… с телом?
Брендон задает этот вопрос неуверенно, думая о дочери Рука.
– С телом? Я отнес его в хижину и спрятал. Не хотел, чтобы поднялся шум, пока не увижусь с вами. Так что никто ничего не знает.
– А…
– Что еще?
– А твоя дочь?
– О, моя дочь не в счет. Она послушная девочка и не будет говорить, если я велю ей молчать. Об этом не беспокойтесь.
– Джерри Рук, – говорит Брендон, обретя уверенность от «намеков» старого охотника, – нет смысла отпираться. Мы попали в трудное положение, и ты это знаешь. Мы не собирались совершать преступление; была задумана только шутка. Но поскольку все обернулось нехорошо, нам нужно выбираться. Ты один можешь нас выдать, и ты не станешь это делать. Я знаю, что не станешь. Мы будем благодарны, если ты поведешь себя правильно. Ты можешь сказать, что парень ушел куда-нибудь – в Орлеан или еще куда. Я слышал, ты как-то говорил, что он не будет жить с тобой долго. Это объяснило бы соседям его отсутствие. Поговорим прямо: какова цена такого объяснения?
– Будь я проклят, Альф Брендон! Тебе следовало бы стать юристом, или проповедником, или кем-то в таком роде. Ты очень точно все выразил. Что ж, посмотрим. Я рискую, сохраняя тайну, – многим рискую. Но готов вам помочь. Посмотрим. Вас шестеро, судя по следам лошадей. Где остальные?
– Близко.
– Что ж, вам лучше позвать их. Они тревожатся не меньше вас. К тому же дело слишком важное, чтобы его решали представители. Я хотел бы, чтобы вы все тут были и принимали решение.
– Согласны, придут все. Приведи их, Билл.
Билл выполняет приказание, и вскоре шестеро охотников любителей снова собираются на поляне, но совсем с иными чувствами, чем раньше. Билл им все рассказал, даже о предложении Рука; и теперь они мрачно сидят в седлах в ожидании его условий.
– Вас шестеро, – говорит охотник, по-видимому, делавший тем временем расчеты. – Вы все сыновья богатых отцов, все способны заплатить мне по сто долларов в год, чтобы я мог жить нормально. Шестьсот долларов. Не очень много. Но даст мне возможность не умереть с голоду. Охота здесь пошла ко всем чертям, и вы, приятели, приложили к этому руку. Так что должны быть рады помочь человеку, бизнес которого свели на нет. Что-то вроде пенсии. По сто долларов с каждого, и плата должна быть ежегодной . Мы все знаем, за что она. Согласны?
– Я согласен.
– И я.
– Я тоже.
Согласились все шестеро.
– Что ж, тогда можете уезжать. Больше от меня об этом деле не услышите. Конечно, если не будете дураками и не станете задерживать плату. Если сделаете это, клянусь небом…
– Не нужно, Джерри Рук, – прервал Брендон, не желая выслушивать угрозу. – Можешь положиться на нас. Я сам буду следить за этим.
– Хорошо. Насчет этой шкуры, висящей на дереве. Вы, наверно, ее не хотите? Могу я взять ее, чтобы закрепить наш договор?
Никто не возразил. Старику разрешили воспользоваться плодами охоты – и тем, что на поляне, и тем, что дальше в лесу. Все с радостью отказывались от любого напоминания о том, что произошло в этот злополучный день.
Они ехали медленно, погрузившись в мрачные мысли, все разъехались по домам, оставив Джерри Рука одного.
А старый охотник довольно усмехался.
– Теперь нужно разобраться с Диком Тарлтоном! – воскликнул он, снимая с ветки медвежью шкуру и двигаясь по тропе. – Если и это мне удастся, это день будет самым счастливым в моей жизни.
Звуки человеческих голосов смолкли на поляне. Теперь слышался только свист крыльев: это канюки возвращались к прерванному пиру.
Глава X
Клятвы мести
Солнце село, и под деревьями темно; в глубине леса еще темнее. Если бы не светляки, фигуры двух человек, стоящих под деревом, были бы совершенно неразличимы.
При таком слабом свете невозможно разглядеть их лица; но голоса узнать можно; стоящие заняты серьезным разговором.
Действие происходит на берегу медленного болотистого ручья, который протекает недалеко от хижины охотника, в двадцати ярдах от нее. Говорящие только что вышли из хижины, очевидно, чтобы их разговор никто не услышал.
В хижине горит слабый свет, он исходит из той части, которая служит одновременно гостиной и кухней; это огонь в очаге. Но никого нет, ни одной живой души, кроме лежащей у очага собаки.
Еще более слабый свет маканой свечи пробивается сквозь щель двери, ведущей во внутреннее помещение. Заглянув туда, можно увидеть силуэт молодой девушки, сидящей у низкой постели, на которой лежит юноша, по-видимому, спящий. Во всяком случае он не шевелится; и девушка смотрит на него молча. Света едва хватает, чтобы разглядеть на ее лице выражение тревоги или печали, но недостаточно, чтобы понять, какое именно это чувство.
Двое мужчин снаружи зашли за толстый ствол тополя и продолжают диалог, начавшийся у очага на кухне, на котором готовился уже съеденный ужин. Стоит теплая осенняя погода, а медведи еще не залегли на зимнюю спячку.
– Говорю тебе, Дик, – произносит старый охотник, чья очередь высказаться, – твои речи о мести – величайшая глупость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14