https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/
.. забыть этого.
Госпожа ван Дорн не обратила внимания на загадочный смысл фразы Моора и в порыве искреннего доверия и материнских чувств протянула ему руку.
- О, благодарю вас! - сказала она. - Эти слова успокаивают меня лучше всяких многословных обещаний... Я знаю, что вы наш лучший друг, и мы вполне полагаемся на вас. Да сохранит вас Господь!
Госпожа ван Дорн не подозревала того, что в эту минуту таилось в груди Карла де Моора. Она и представить себе не могла, чтобы этот человек был исполнен тайной ненавистью и жаждою мести, ожидавших лишь удобного случая вырваться наружу.
А между тем это было верно. Карл де Моор, действительно, давно и с редким терпением выжидал случая погубить бааза и его семейство. С этой целью он и присоединился к каравану переселенцев.
Смерть самого Яна ван Дорна не казалась ему достаточным возмездием за то, что он сам выстрадал по его милости. Моор знал, что бааз более всех из своего семейства любит старшего сына, Пита, и потеря его была бы для него особенно тяжела. Поэтому Моор и хотел выбрать Пита первою жертвою своей мести, а потом погубить и все семейство ван Дорна.
Но чем мог внушить Карлу де Моору такую жажду мести Ян ван Дорн, этот благороднейший, великодушнейший из людей? Дело заключалось в следующем.
Лет за пять перед описываемыми событиями Карл де Моор был счастливым отцом семейства и богатым собственником, уважаемым всеми соседями. В течение одного года он лишился всего: состояния, любимой жены и сына. С последним ударом судьбы он сделался таким, каким мы его теперь видим: мрачным, угрюмым и необщительным.
Первым его несчастьем была смерть сына Лауренса, красивого и храброго молодого человека, составлявшего радость и гордость отца. Он погиб на охоте, вдали от дома родителей. Друг Моора, с которым уехал Лауренс на охоту, возвратился один и рассказал злополучному отцу, что он с Лауренсом примкнул по дороге к большому обществу соседних охотников. Дорогою на охотников напали бушмены, взяли Лауренса в плен и тут же убили, причем ни старший охотничьей экспедиции, ни члены ее не сделали ни малейшей попытки к спасению несчастного пленника, хотя и имели возможность сделать это.
Из дальнейших слов рассказчика Карл де Моор узнал, что руководил охотничьей экспедицией, к которой примкнули его друг и сын, Ян ван Дорн. Моор находил, что раз его сын остался под покровительством ван Дорна, последний обязан был сделать все от него зависящее для спасения молодого человека, и если он этого не сделал, значит, он - подлец, достойный возмездия и наказания.
Мать Лауренса умерла через несколько дней после известия о гибели единственного, горячо любимого сына. Доведенный этим новым ударом до полного отчаяния, чуть не до сумасшествия, Карл де Моор на скорую руку, за десятую часть стоимости, распродал все свое имущество и погнался за Яном ван Дорном, считая его настоящим убийцей Лауренса и поклявшись жестоко отомстить ему за сына.
"Око за око, зуб за зуб! - постоянно твердил он. - Отныне это цель моей жизни!.. У ван Дорна есть дети, есть любимый сын. Я погублю сначала его, потом и других... Пусть умрет тогда от отчаяния его жена, как умерла моя... Пусть и он узнает горе отца!"
Месть вовсе не была свойственна Карлу де Моору. Не в его характере было действовать из-за угла и устраивать западни. Но смерть сына и жены ожесточила его до неузнаваемости и внушила ему уверенность, что он обязан отомстить за них, обязан воздать должным за должное. Эта уверенность не покидала его ни на минуту.
Он нашел Яна ван Дорна в самый момент приготовлений к переселению и присоединился к его каравану.
Мы видели, что ему удалось войти в доверие к боерам, в особенности же к ван Дорну, но видели также и то, что, не будь его, они не лишились бы всего своего стада. Цеце успели заразить своим ядом лишь часть животных, нетронутые же этим насекомым животные были отравлены уже Моором. По его же милости погибли и бараны. Он отлично видел, что они едят ядовитое растение, и не только не помешал им вдоволь насытиться, но еще радовался, глядя, как жадно они набросились на пищу. Это было началом его мести.
Гильди, лошадь Пита, осталась цела только благодаря тому, что Моор определил ей роль в плане, придуманном для погибели старшего сына бааза.
Он намеревался в одну из ночей, посреди пустыни, угнать лошадь, на которую должны были нагрузить необходимую в дороге провизию и подарки для вождя тебелов, Мозелекатсэ, предварительно отобрав незаметно у Пита и его спутников оружие. Оставшись посреди карру без провизии, без проводника и без оружия, Пит и его спутники неминуемо должны были погибнуть. Только чудо могло спасти их.
Что касается каравана, то Карл де Моор позаботился и о нем. Он посеял уже между слугами боеров семена возмущения и надеялся, что оно вспыхнет, когда убедятся, что сын бааза не возвратится с ожидаемой помощью.
План этот был так хорошо задуман, что в скором времени все семейство Яна ван Дорна смело можно будет вычеркнуть из списка живых. Что с ним вместе погибало еще много ни в чем не повинных людей, - это было уже дело случая. Карл де Моор, не будучи от природы злодеем, хотя и задумался было над этим, но потом махнул рукой и решил, что войны без жертв не бывает.
Он заранее торжествовал победу, вполне уверенный, что уже начинает достигать заветной цели. Однако, по мере приближения к этой цели, в душе у него невольно возникал вопрос: справедливо ли он обвиняет ван Дорна в смерти своего сына? Неужели в самом деле этот справедливый, добросовестный и заботливый человек мог равнодушно смотреть, как убивали его беззащитного сына, и не подать ему помощи? Это просто невероятно! Так мог бы поступить только дикарь или злейший враг. Ни тем, ни другим ван Дорн не был. Сколько Моор ни наблюдал за ним, он не находил в нем ни одной несимпатичной черты. Можно предположить только одно, что он с тех пор совершенно изменился: смягчился и стал человечнее. Это немудрено: мало ли как люди меняются под влиянием известных обстоятельств!.. Ведь вот он, Моор, тоже изменился до неузнаваемости, хотя совершенно в другую сторону...
Успокоенный этим, Карл де Моор решил не поддаваться слабости и не отступать ни на шаг от своей цели. Но когда госпожа ван Дорн протянула ему руку и высказала свое доверие, он вновь чуть не изменил себе: ему стало прямо совестно той отвратительной, предательской роли, которую он разыгрывал перед нею. Он едва решился коснуться ее руки и, не будучи в состоянии скрыть своего волнения, поспешил уйти от матери человека, которого собирался погубить.
Ему захотелось наедине с самим собою еще раз проверить свои чувства к ван Дорну и справедливость мести ему. Он пошел к реке и не заметил там Пита. Молодой человек неподвижно сидел на берегу реки, погруженный в какие-то, очевидно, невеселые думы.
Было уже поздно, вся окрестность озарялась полною луною, величаво плывшею по темно-синему небу.
- Это вы, господин де Моор?! - воскликнул Пит, увидав приближавшуюся высокую мрачную фигуру своего тайного врага. - А я думал, что вы уже давно спите... Признаюсь, я никак не ожидал встретить вас здесь в такую пору. Прогуливаться ночью одному и глядеть на луну - простительно только таким молокососам, как я, а вы ведь, право, кажется, не способны на такую сентиментальность.
Напускной веселый тон молодого человека, так резко противоречивший мрачным мыслям Моора, невольно заставил его вздрогнуть и прийти в себя.
Не замечая этого, Пит фамильярно взял под руку своего будущего спутника и продолжил:
- Говоря откровенно, я очень рад, что встретил вас. Мне хотелось бы немножко поговорить с вами относительно нашего путешествия. По правде сказать, мы отправляемся в экспедицию довольно опасную, так что можем, пожалуй, и не вернуться из нее. Я даже предчувствую кое-что.
Карл де Моор снова вздрогнул и пристально посмотрел на молодого человека. "Что это он: догадывается и выпытывает у меня или говорит так, безо всякой задней мысли?" - мелькнуло у него в голове.
- Почему явилось у вас такое дурное предчувствие? - спросил он суровым, почти угрожающим тоном. - Я не знал, что вы верите разным...
- О, вы напрасно думаете, что я способен верить предчувствиям и подобному вздору! - поспешно перебил Пит. - У меня раньше никогда не бывало никаких предчувствий. Вы ведь видели, как я старался уверить мать и сестер в том, что бояться особенно нечего, но в душе я отлично сознаю всю рискованность нашего предприятия. Я ведь уже не ребенок и кое-что смыслю. Обсудив все, я нашел нужным просить Гендрика и Андрэ, чтобы они, в свою очередь, отправились в сопровождении Смуца к Мозелекатсэ, если мы не вернемся через пятнадцать дней. В последнем случае нас следует считать погибшими и не успевшими ничего сделать. Пусть тогда хотя они постараются добиться успеха. Но эта предосторожность вовсе, конечно, не мешает мне надеяться на счастливый исход нашего дела... Теперь вот что, дорогой господин де Моор. Мы долго будем вместе. Вы, вероятно, найдете, что я немного... жизнерадостен и болтлив для вас. Ради Бога, не сердитесь на меня. Постараюсь не слишком надоедать вам, но если иногда... ведь не молчать же всю дорогу?.. Итак, если иногда мне захочется обратиться к вам с каким-нибудь вопросом или попросить вашего совета... вы так опытны... то вы позволите мне... Повторяю, не буду очень досаждать вам и приложу все старания, чтобы заслужить ваше расположение. Но, Господи, отчего вы так дрожите?.. Что с вами?.. Вам, может быть, холодно?
Моор, действительно, дрожал как в лихорадке. Слова, а главное искренний и доверчивый тон молодого человека сильно взволновали его и чуть было не заставили отказаться от всех его планов. Но вспомнив свою клятву на могиле умершей жены, он страшным усилием воли превозмог свое волнение и, вырвав свою руку из-под руки Пита, глухо пробормотал:
- Да, действительно, здесь немного... свежо. Но ничего... не беспокойтесь... Оставьте меня...
- Вот вы уже и рассердились, - сказал Пит, глядя на этого странного человека, - а я, право, не хотел сердить вас... Я сейчас уйду, позвольте мне только сказать вам еще несколько слов. Я давно хотел поговорить об этом с вами, дорогой господин де Моор. Во время нашего первого движения сюда я часто наблюдал за вами, и мне кажется, что вы, несмотря на вашу... суровую наружность, обладаете очень хорошим и добрым сердцем. То же самое говорит и отец, а он знает людей. Но, по всей вероятности, вас гнетет какое-нибудь тайное горе и кладет на ваше лицо такую мрачную тень. Как бы мне хотелось рассеять вашу печаль, чтобы и вы могли радостнее смотреть на мир Божий... Неужели вам уже недоступны радость и веселье? Неужели вам легче таить в себе ваше горе? Расскажите его нам, и мы употребим все усилия, чтобы утешить вас, и, если можно, облегчить вам ваше несчастие. Вы знаете, как мы все уважаем вас, и как нам тяжело смотреть на вас...
Но Карл де Моор уже пришел в себя. Слова Пита напомнили ему о его несчастии и данной им страшной клятве. Жажда мести снова овладела всем его существом. Повелительным движением руки он остановил словоизлияния молодого человека и сказал резким и более обычного суровым тоном:
- Я вам очень благодарен за ваши добрые намерения, но прошу не вмешиваться в мои дела. Я терпеть не могу этого. Предоставьте мне заботиться о себе лично. Что же касается моей наружности, то мне решительно все равно, - нравится она кому или нет. Каким я кажусь, таким навсегда останусь. Изменить меня никто и ничто не в силах. Запомните это раз навсегда и более никогда не приставайте ко мне с неуместными вопросами. Я вам разрешаю обращаться ко мне только по делу. Поняли?
Пит хотел что-то возразить, но вдруг послышался шум со стороны реки, - как будто гребли веслами.
- Лодка? - с изумлением прошептал Пит. - Не может быть! Откуда могла взяться лодка?
- Вероятно, плывут дикари, - заметил Моор. - Кроме дикарей, некому быть, а со здешними дикарями не всегда удобно иметь дело. Я их хорошо, слишком хорошо знаю. Вот мы сейчас увидим.
Он спрятался за дерево и осмотрел захваченный с собою роер. Пит последовал за ним.
Вскоре они увидели пирогу, в которой сидел какой-то человек, вся одежда которого состояла из одной рубашки.
Карл де Моор приложил к плечу ружье и прицелился.
- Ради Бога, что вы хотите делать?! - быстро прошептал Пит. - Ведь он один и не только не может нанести нам вреда, а, напротив, мы еще можем получить от него пользу. Окликнем его и спросим, не знает ли он, где теперь находится Мозелекатсэ.
Карл де Моор пожал плечами и злобно проговорил:
- Чтобы я стал щадить дикарей - никогда! Разве они пощадили...
Он не договорил и нажал на курок; но в это мгновение Пит подтолкнул его под локоть, и пуля пролетела далеко в сторону.
- Как вы смели это сделать?! - сверкнув глазами, прошипел Моор. - Почем вы знаете, что он один? Может быть, он послан разведчиком и за ним целое полчище этих исчадий ада!
Возмущенный Пит хотел было ответить так же резко, но человек, плывший в пироге, вдруг закричал на самом чистом голландском языке:
- Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!.. Я христианин... Если вы тоже христиане, то, во имя всего, что для вас свято, спасите меня... Я бежал от дикарей.
Услыхав этот голос, Карл де Моор задрожал как осиновый лист. Он был потрясен до такой степени, что вынужден был опереться о дерево, чтобы не упасть.
- Господи, что это с вами? - удивленно спросил Пит, подхватывая его под руку.
- О, Боже мой!.. Боже мой!.. - шептал Моор. - Пит... если этот голос... не обманывает меня, то я... буду вашим должником... на всю жизнь... буду вечно молиться за вас... Но нет... это... невозможно!
Между тем, беглец подвел свою пирогу к берегу и одним прыжком выскочил из нее. Очутившись на земле, он в недоумении остановился, не решаясь, очевидно, подойти к деревьям, где он видел людей, которые только что стреляли в него и ничего не ответили на его слова. Он стоял прямо под лучами луны, так что совершенно ясно можно было разглядеть его благородные черты лица и стройную гибкую фигуру, едва прикрытую рубищем. Это был молодой белый человек, одних лет с Питом или немного постарше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Госпожа ван Дорн не обратила внимания на загадочный смысл фразы Моора и в порыве искреннего доверия и материнских чувств протянула ему руку.
- О, благодарю вас! - сказала она. - Эти слова успокаивают меня лучше всяких многословных обещаний... Я знаю, что вы наш лучший друг, и мы вполне полагаемся на вас. Да сохранит вас Господь!
Госпожа ван Дорн не подозревала того, что в эту минуту таилось в груди Карла де Моора. Она и представить себе не могла, чтобы этот человек был исполнен тайной ненавистью и жаждою мести, ожидавших лишь удобного случая вырваться наружу.
А между тем это было верно. Карл де Моор, действительно, давно и с редким терпением выжидал случая погубить бааза и его семейство. С этой целью он и присоединился к каравану переселенцев.
Смерть самого Яна ван Дорна не казалась ему достаточным возмездием за то, что он сам выстрадал по его милости. Моор знал, что бааз более всех из своего семейства любит старшего сына, Пита, и потеря его была бы для него особенно тяжела. Поэтому Моор и хотел выбрать Пита первою жертвою своей мести, а потом погубить и все семейство ван Дорна.
Но чем мог внушить Карлу де Моору такую жажду мести Ян ван Дорн, этот благороднейший, великодушнейший из людей? Дело заключалось в следующем.
Лет за пять перед описываемыми событиями Карл де Моор был счастливым отцом семейства и богатым собственником, уважаемым всеми соседями. В течение одного года он лишился всего: состояния, любимой жены и сына. С последним ударом судьбы он сделался таким, каким мы его теперь видим: мрачным, угрюмым и необщительным.
Первым его несчастьем была смерть сына Лауренса, красивого и храброго молодого человека, составлявшего радость и гордость отца. Он погиб на охоте, вдали от дома родителей. Друг Моора, с которым уехал Лауренс на охоту, возвратился один и рассказал злополучному отцу, что он с Лауренсом примкнул по дороге к большому обществу соседних охотников. Дорогою на охотников напали бушмены, взяли Лауренса в плен и тут же убили, причем ни старший охотничьей экспедиции, ни члены ее не сделали ни малейшей попытки к спасению несчастного пленника, хотя и имели возможность сделать это.
Из дальнейших слов рассказчика Карл де Моор узнал, что руководил охотничьей экспедицией, к которой примкнули его друг и сын, Ян ван Дорн. Моор находил, что раз его сын остался под покровительством ван Дорна, последний обязан был сделать все от него зависящее для спасения молодого человека, и если он этого не сделал, значит, он - подлец, достойный возмездия и наказания.
Мать Лауренса умерла через несколько дней после известия о гибели единственного, горячо любимого сына. Доведенный этим новым ударом до полного отчаяния, чуть не до сумасшествия, Карл де Моор на скорую руку, за десятую часть стоимости, распродал все свое имущество и погнался за Яном ван Дорном, считая его настоящим убийцей Лауренса и поклявшись жестоко отомстить ему за сына.
"Око за око, зуб за зуб! - постоянно твердил он. - Отныне это цель моей жизни!.. У ван Дорна есть дети, есть любимый сын. Я погублю сначала его, потом и других... Пусть умрет тогда от отчаяния его жена, как умерла моя... Пусть и он узнает горе отца!"
Месть вовсе не была свойственна Карлу де Моору. Не в его характере было действовать из-за угла и устраивать западни. Но смерть сына и жены ожесточила его до неузнаваемости и внушила ему уверенность, что он обязан отомстить за них, обязан воздать должным за должное. Эта уверенность не покидала его ни на минуту.
Он нашел Яна ван Дорна в самый момент приготовлений к переселению и присоединился к его каравану.
Мы видели, что ему удалось войти в доверие к боерам, в особенности же к ван Дорну, но видели также и то, что, не будь его, они не лишились бы всего своего стада. Цеце успели заразить своим ядом лишь часть животных, нетронутые же этим насекомым животные были отравлены уже Моором. По его же милости погибли и бараны. Он отлично видел, что они едят ядовитое растение, и не только не помешал им вдоволь насытиться, но еще радовался, глядя, как жадно они набросились на пищу. Это было началом его мести.
Гильди, лошадь Пита, осталась цела только благодаря тому, что Моор определил ей роль в плане, придуманном для погибели старшего сына бааза.
Он намеревался в одну из ночей, посреди пустыни, угнать лошадь, на которую должны были нагрузить необходимую в дороге провизию и подарки для вождя тебелов, Мозелекатсэ, предварительно отобрав незаметно у Пита и его спутников оружие. Оставшись посреди карру без провизии, без проводника и без оружия, Пит и его спутники неминуемо должны были погибнуть. Только чудо могло спасти их.
Что касается каравана, то Карл де Моор позаботился и о нем. Он посеял уже между слугами боеров семена возмущения и надеялся, что оно вспыхнет, когда убедятся, что сын бааза не возвратится с ожидаемой помощью.
План этот был так хорошо задуман, что в скором времени все семейство Яна ван Дорна смело можно будет вычеркнуть из списка живых. Что с ним вместе погибало еще много ни в чем не повинных людей, - это было уже дело случая. Карл де Моор, не будучи от природы злодеем, хотя и задумался было над этим, но потом махнул рукой и решил, что войны без жертв не бывает.
Он заранее торжествовал победу, вполне уверенный, что уже начинает достигать заветной цели. Однако, по мере приближения к этой цели, в душе у него невольно возникал вопрос: справедливо ли он обвиняет ван Дорна в смерти своего сына? Неужели в самом деле этот справедливый, добросовестный и заботливый человек мог равнодушно смотреть, как убивали его беззащитного сына, и не подать ему помощи? Это просто невероятно! Так мог бы поступить только дикарь или злейший враг. Ни тем, ни другим ван Дорн не был. Сколько Моор ни наблюдал за ним, он не находил в нем ни одной несимпатичной черты. Можно предположить только одно, что он с тех пор совершенно изменился: смягчился и стал человечнее. Это немудрено: мало ли как люди меняются под влиянием известных обстоятельств!.. Ведь вот он, Моор, тоже изменился до неузнаваемости, хотя совершенно в другую сторону...
Успокоенный этим, Карл де Моор решил не поддаваться слабости и не отступать ни на шаг от своей цели. Но когда госпожа ван Дорн протянула ему руку и высказала свое доверие, он вновь чуть не изменил себе: ему стало прямо совестно той отвратительной, предательской роли, которую он разыгрывал перед нею. Он едва решился коснуться ее руки и, не будучи в состоянии скрыть своего волнения, поспешил уйти от матери человека, которого собирался погубить.
Ему захотелось наедине с самим собою еще раз проверить свои чувства к ван Дорну и справедливость мести ему. Он пошел к реке и не заметил там Пита. Молодой человек неподвижно сидел на берегу реки, погруженный в какие-то, очевидно, невеселые думы.
Было уже поздно, вся окрестность озарялась полною луною, величаво плывшею по темно-синему небу.
- Это вы, господин де Моор?! - воскликнул Пит, увидав приближавшуюся высокую мрачную фигуру своего тайного врага. - А я думал, что вы уже давно спите... Признаюсь, я никак не ожидал встретить вас здесь в такую пору. Прогуливаться ночью одному и глядеть на луну - простительно только таким молокососам, как я, а вы ведь, право, кажется, не способны на такую сентиментальность.
Напускной веселый тон молодого человека, так резко противоречивший мрачным мыслям Моора, невольно заставил его вздрогнуть и прийти в себя.
Не замечая этого, Пит фамильярно взял под руку своего будущего спутника и продолжил:
- Говоря откровенно, я очень рад, что встретил вас. Мне хотелось бы немножко поговорить с вами относительно нашего путешествия. По правде сказать, мы отправляемся в экспедицию довольно опасную, так что можем, пожалуй, и не вернуться из нее. Я даже предчувствую кое-что.
Карл де Моор снова вздрогнул и пристально посмотрел на молодого человека. "Что это он: догадывается и выпытывает у меня или говорит так, безо всякой задней мысли?" - мелькнуло у него в голове.
- Почему явилось у вас такое дурное предчувствие? - спросил он суровым, почти угрожающим тоном. - Я не знал, что вы верите разным...
- О, вы напрасно думаете, что я способен верить предчувствиям и подобному вздору! - поспешно перебил Пит. - У меня раньше никогда не бывало никаких предчувствий. Вы ведь видели, как я старался уверить мать и сестер в том, что бояться особенно нечего, но в душе я отлично сознаю всю рискованность нашего предприятия. Я ведь уже не ребенок и кое-что смыслю. Обсудив все, я нашел нужным просить Гендрика и Андрэ, чтобы они, в свою очередь, отправились в сопровождении Смуца к Мозелекатсэ, если мы не вернемся через пятнадцать дней. В последнем случае нас следует считать погибшими и не успевшими ничего сделать. Пусть тогда хотя они постараются добиться успеха. Но эта предосторожность вовсе, конечно, не мешает мне надеяться на счастливый исход нашего дела... Теперь вот что, дорогой господин де Моор. Мы долго будем вместе. Вы, вероятно, найдете, что я немного... жизнерадостен и болтлив для вас. Ради Бога, не сердитесь на меня. Постараюсь не слишком надоедать вам, но если иногда... ведь не молчать же всю дорогу?.. Итак, если иногда мне захочется обратиться к вам с каким-нибудь вопросом или попросить вашего совета... вы так опытны... то вы позволите мне... Повторяю, не буду очень досаждать вам и приложу все старания, чтобы заслужить ваше расположение. Но, Господи, отчего вы так дрожите?.. Что с вами?.. Вам, может быть, холодно?
Моор, действительно, дрожал как в лихорадке. Слова, а главное искренний и доверчивый тон молодого человека сильно взволновали его и чуть было не заставили отказаться от всех его планов. Но вспомнив свою клятву на могиле умершей жены, он страшным усилием воли превозмог свое волнение и, вырвав свою руку из-под руки Пита, глухо пробормотал:
- Да, действительно, здесь немного... свежо. Но ничего... не беспокойтесь... Оставьте меня...
- Вот вы уже и рассердились, - сказал Пит, глядя на этого странного человека, - а я, право, не хотел сердить вас... Я сейчас уйду, позвольте мне только сказать вам еще несколько слов. Я давно хотел поговорить об этом с вами, дорогой господин де Моор. Во время нашего первого движения сюда я часто наблюдал за вами, и мне кажется, что вы, несмотря на вашу... суровую наружность, обладаете очень хорошим и добрым сердцем. То же самое говорит и отец, а он знает людей. Но, по всей вероятности, вас гнетет какое-нибудь тайное горе и кладет на ваше лицо такую мрачную тень. Как бы мне хотелось рассеять вашу печаль, чтобы и вы могли радостнее смотреть на мир Божий... Неужели вам уже недоступны радость и веселье? Неужели вам легче таить в себе ваше горе? Расскажите его нам, и мы употребим все усилия, чтобы утешить вас, и, если можно, облегчить вам ваше несчастие. Вы знаете, как мы все уважаем вас, и как нам тяжело смотреть на вас...
Но Карл де Моор уже пришел в себя. Слова Пита напомнили ему о его несчастии и данной им страшной клятве. Жажда мести снова овладела всем его существом. Повелительным движением руки он остановил словоизлияния молодого человека и сказал резким и более обычного суровым тоном:
- Я вам очень благодарен за ваши добрые намерения, но прошу не вмешиваться в мои дела. Я терпеть не могу этого. Предоставьте мне заботиться о себе лично. Что же касается моей наружности, то мне решительно все равно, - нравится она кому или нет. Каким я кажусь, таким навсегда останусь. Изменить меня никто и ничто не в силах. Запомните это раз навсегда и более никогда не приставайте ко мне с неуместными вопросами. Я вам разрешаю обращаться ко мне только по делу. Поняли?
Пит хотел что-то возразить, но вдруг послышался шум со стороны реки, - как будто гребли веслами.
- Лодка? - с изумлением прошептал Пит. - Не может быть! Откуда могла взяться лодка?
- Вероятно, плывут дикари, - заметил Моор. - Кроме дикарей, некому быть, а со здешними дикарями не всегда удобно иметь дело. Я их хорошо, слишком хорошо знаю. Вот мы сейчас увидим.
Он спрятался за дерево и осмотрел захваченный с собою роер. Пит последовал за ним.
Вскоре они увидели пирогу, в которой сидел какой-то человек, вся одежда которого состояла из одной рубашки.
Карл де Моор приложил к плечу ружье и прицелился.
- Ради Бога, что вы хотите делать?! - быстро прошептал Пит. - Ведь он один и не только не может нанести нам вреда, а, напротив, мы еще можем получить от него пользу. Окликнем его и спросим, не знает ли он, где теперь находится Мозелекатсэ.
Карл де Моор пожал плечами и злобно проговорил:
- Чтобы я стал щадить дикарей - никогда! Разве они пощадили...
Он не договорил и нажал на курок; но в это мгновение Пит подтолкнул его под локоть, и пуля пролетела далеко в сторону.
- Как вы смели это сделать?! - сверкнув глазами, прошипел Моор. - Почем вы знаете, что он один? Может быть, он послан разведчиком и за ним целое полчище этих исчадий ада!
Возмущенный Пит хотел было ответить так же резко, но человек, плывший в пироге, вдруг закричал на самом чистом голландском языке:
- Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!.. Я христианин... Если вы тоже христиане, то, во имя всего, что для вас свято, спасите меня... Я бежал от дикарей.
Услыхав этот голос, Карл де Моор задрожал как осиновый лист. Он был потрясен до такой степени, что вынужден был опереться о дерево, чтобы не упасть.
- Господи, что это с вами? - удивленно спросил Пит, подхватывая его под руку.
- О, Боже мой!.. Боже мой!.. - шептал Моор. - Пит... если этот голос... не обманывает меня, то я... буду вашим должником... на всю жизнь... буду вечно молиться за вас... Но нет... это... невозможно!
Между тем, беглец подвел свою пирогу к берегу и одним прыжком выскочил из нее. Очутившись на земле, он в недоумении остановился, не решаясь, очевидно, подойти к деревьям, где он видел людей, которые только что стреляли в него и ничего не ответили на его слова. Он стоял прямо под лучами луны, так что совершенно ясно можно было разглядеть его благородные черты лица и стройную гибкую фигуру, едва прикрытую рубищем. Это был молодой белый человек, одних лет с Питом или немного постарше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21