Был он трус, а не герой!
Вдруг из чащи вышел волк,
Злой, худой, голодный волк,
Скалит зубы страшный волк!
Задрожал наш зверолов,
Ну а волк без лишних слов
Прыг в кусты -- и был таков!
И теперь он жив-здоров!
-- Ха-ха-ха! Разве это не так, мой храбрый мико?
-- Нет, Ева, не страх помешал мне. А кроме того, ведь
волку не удалось убежать невредимым.
-- Ах, ты ранил его в лапу! Но он залижет свою рану и
будет опять так же крепок, как и раньше. Нехорошо! Тебе нужно
было убить его, иначе, мой милый мико, он натравит на тебя
целую стаю волков!
-- Ну что ж поделаешь! Значит, мне не везет!
-- Нет, молодой мико, ты должен быть счастлив, ты будешь
счастлив, друг семинолов! Подожди, и ты увидишь...
-- Что я увижу?
-- Терпение, дитя! Сегодня ночью под этим деревом ты
увидишь красоту, ты оценишь прелесть, и, может быть, Хадж-Ева
будет отомщена!
Последние слова она произнесла торжественно и гневно.
Я не мог понять, на кого она гневалась и кому хотела
отомстить.
-- Его сын... да... -- продолжало безумная, говоря сама с
собой. -- Это, должно быть, его глаза, его волосы, его облик,
его походка, его имя -- его сын и ее. О, Хадж-Ева будет
отомщена!
Не мне ли она угрожает? Я подошел к ней и спросил.
-- Добрая Ева, о ком ты говоришь?
Услышав мой голос, она вздрогнула и взглянула на меня
бессмысленным взглядом, а затем затянула свою обычную песню:
Зачем я поверила нежным словам
И с белым бродила по темным лесам?
Внезапно оборвав песню, она, казалось, снова пришла в себя
и попыталась дать разумный ответ на мой вопрос:
-- О ком, молодой мико? О нем... о красавце... о злом! Это
злой дух! Смотри, он идет... Видишь его отражение в воде?
Скорей полезай наверх, спрячься в листве, так же как вчера, и
жди, пока Ева вернется. Слушай так, чтобы все услышать, и
смотри так, чтобы все увидеть. Но заклинаю тебя собственной
жизнью: не шелохнись, пока я не дам тебе знака. Вверх, вверх,
живо!
Подтолкнув меня к дубу, сумасшедшая, как и в прошлую ночь,
скользнула в тень деревьев и исчезла. Не теряя времени, я
взобрался на дуб и стал молча ждать.
Тень стала короче, но мне удалось рассмотреть, что это был
мужчина. Затем тень исчезла. Еще секунда -- и над водой
показалась вторая тень. Она двигалась по холму, как бы следуя
за первой, хотя, по-видимому, эти люди пришли не вместе. Я
разглядел и вторую тень. Это была молодая стройная женщина с
непринужденной походкой, со свободными движениями. Неужели это
Хадж-Ела? Может быть, она прошла через заросли пальм и теперь
возвращалась, следуя за мужчиной?
Так мне показалось сначала, но скоро я убедился в своей
ошибке.
Мужчина подошел к дереву, и лунный свет озарил его черты.
Я узнал адъютанта. Он остановился, вынул часы, поднял циферблат
к свету и посмотрел, который час. Но я уже не обращал на него
виимаимя -- под серебряными лучами луны появилось другое лицо,
обманчивое и ослепительное, как сама луна. Это было лицо,
которое казалось мне самым красивым на свете, -- лицо Маюми!
Глава XLIV. ВСЕ СТАЛО ЯСНО
Так вот про какие тени говорила Хадж-Ева! Это были черные
тени, лежавшие на моем сердце!
Безумная королева микосоков, чем я заслужил эту пытку? И
ты тоже стала моим врагом! И вряд ли для самого смертельного
врага ты могла изобрести более страшные муки!
Маюми стояла лицом к лицу со своим возлюбленным,
обольщенная -- со своим обольстителем. Я не сомневался в том,
что это они. Лунный свет озарял обоих, но это был уже не мягкий
серебристый свет, а пылающий, наглый и алый. Может быть, мне
это только показалось? Может быть, это фантазия, порожденная
моим воспаленным мозгом? Я был уверен, что это свидание заранее
условлено. Да и как можно было думать иначе? Ни он, ни она не
высказали ни малейшего изумления. Они встретились так, как
будто сговорились об этом, как будто и прежде часто
встречались.
Очевидно, они ожидали друг друга. В их встрече не было
ничего необычного.
Я переживал ужасные минуты. Если собрать воедино все
страдания, какие могут выпасть на долю человека за целую жизнь,
и испытать их за одно мгновение -- это было бы менее тяжко.
Кровь как будто сжигала мое сердце. Я испытывал такую страшную
боль, что едва удерживался, чтобы не застонать. Но, сделав
усилие, непомерное усилие, я овладел собой и, ухвативщись за
ветви, застыл на своем месте, полный решимости узнать все до
конца. Это была счастливая мысль: если бы я теперь дал волю
своим нервам и безрассудно попытался мстить, то, вероятно, дело
кончилось бы для меня очень печально.
Терпение оказалось моим ангелом-хранителем, и развязка
получилась совершенно иная. Я замер на своей ветке и затаил
дыхание. Что они скажут? Что сделают?
Я чувствовал себя так, как будто надо мной был занесен
меч. Хотя если вдуматься, то это сравнение и верное и неверное
-- меч уже опустился, сильнее он не мог меня поразить. И душа
моя и тело как-будто застыли, отныне я был нечувствителен к
любой боли.
Итак, я сидел неподвижно, затаив дыхание. Что они скажут?
Что сделают?
Свет луны падал на Маюми, озаряя ее с головы до ног. Как
она выросла! Теперь это была уже вполне сложившаяся женщина, и
ее красота не отставала от ее развития. Она была еще красивее,
чем раньше. Демон ревности! Неужели ты недоволен тем, что уже
натворил? Разве я мало страдал? Почему ты представил мне ее
теперь в таком восхитительном обличии? О, если бы она была
уродливой, страшной ведьмой, это доставило бы мне наслаждение,
исцелило бы мою израненную дущу!
Однако, как и прежде, выражение ее прекрасного лица было
кротким и невинным. Ни одной черточки, изобличавшей вину,
нельзя было заметить на этом спокойном лице, ни отблеска зла не
мелькало в этих огромных глазах. Небесные ангелы прекрасны, но
они добродетельны. Кто бы мог поверить, что под этой ангельской
внешностью таилось зло? Я ожидал, что ее лицо отразит всю ее
лживость, но мои ожидания не оправдались. И в этом, может быть,
скрывался луч надежды.
Все эти мысли вихрем промчались у меня в голове, ибо мысль
быстрее, чем молния. Я ждал первого слова, которого, к моему
изумлению, мне пришлось прождать несколько секунд. Будь я на
месте Скотта, я не мог бы встретиться с ней так хладнокровно.
Все, что было у меня на сердце, высказал бы мой язык. Теперь я
понял: первый порыв страсти прошел, прилив любви отхлынул, эта
встреча больше не представляла для него прелести новизны. Может
быть, девушка уже успела надоесть ему? Посмотрите-ка, как
сдержанно они оба ведут себя. В их отношениях чувствуется
какая-то холодность... может быть, даже произошла любовная
ссора.
Как ни горьки были такие мысли, однако я чувствовал
некоторое облегчение, наблюдая за влюбленными. В их отношениях
мне почудилась какая-то враждебность. Ни одного слова, ни
одного жеста, они как бы затаили дыхание. О чем они будут
говорить? Что последует дальше?
Но моему тревожному удивлению был положен предел. Наконец
адъютант заговорил:
-- Милая Маюми, значит, вы сдержали свое обещание?
-- А вот вы не сдержали своего. Нет... я читаю это в вашем
взоре. До сих пор вы еще ничего для нас не сделали.
-- Маюми, поверьте, что у меня не было подходящего случая.
Генерал был так занят, и я не мог его беспокоить. Потерпите
немного. Я уверен, что мне удастся убедить его, и ваша
собственность будет вам возвращена. Скажите матери, чтобы она
не беспокоилась: ради вас, Маюми, я не пожалею никаких усилий.
Поверьте, что я так же озабочен этим, как и вы. Но вы ведь
знаете, какой крутой нрав у моего дяди. Да к тому же он
находится в самых дружеских отношениях с семьей Ринггольдов.
Вот в чем самое главное затруднение, но я надеюсь преодолеть и
его.
-- Ваши речи прекрасны, сэр, но они мало чего стоят. Мы
давно ждем, что вы исполните свое обещание помочь нам. Мы хотим
только справедливого судебного следствия, и вы легко могли бы
это устроить. Теперь мы уже больше не заботимся о своих землях,
ибо нам нанесено еще более страшное оскорбление. Оно заставляет
забыть другие, меньшие беды. Неужели вы думаете, что я пришла
бы сюда ночью, если бы не это несчастье с моим братом? Вы
уверяете, что хорошо относитесь к нашей семье. Теперь, когда я
обращаюсь к вам с просьбой, вы можете доказать это. Добейтесь
освобождения моего брата, и мы поверим вашим сладким речам,
которые слышим так часто. Не говорите, что это невозможно. Это
даже нетрудно для вас -- ведь вы пользуетесь таким влиянием
среди белых вождей. Мой брат, может быть, был резок, но он не
совершил никакого преступления, за которое его нужно было бы
наказать. Одно слово великому военному вождю -- и Оцеола будет
свободен! Идите и произнесите это слово!
-- Милая Маюми! Вы даже не отдаете себе отчета в сложности
поручения, которое вы на меня возлагаете. Ваш брат арестован по
приказанию правительственного агента и главнокомандующего. У
нас не то, что у вас, индейцев. Я только подчиненный, и если бы
я обратился к генералу и посоветовал ему исполнить вашу
просьбу, он мог бы не только сделать мне выговор, но даже,
может быть, вздумал бы и наказать меня.
-- О, вы боитесь выговора за справедливый поступок! А еще
толкуете мне здесь о дружбе! Ну хорошо, сэр! Мне остается
только сказать вам вот что: мы больше вам не верим. И вам
больше незачем приходить в нашу скромную хижину!
Она отвернулась от него с презрительной улыбкой. Каким
восхитительным показалось мне это презрение!
-- Постойте, Маюми! Дорогая Маюми! Не расставайтесь со
мной так! Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня зависит.
-- Выполните мою просьбу: освободите брата и позвольте мне
вернуться домой.
-- И если я это сделаю...
-- Ну, сэр...
-- Знайте, Маюми, что, пытаясь исполнить вашу просьбу, я
рискую многим. Меня могут лишить офицерского чина, разжаловать
в солдаты, предать позору... Меня могут заключить в тюрьму,
даже худшую, чем та, куда они собираются отправить вашего
брата. И на все это я готов пойти, если...
Девушка молча ждала, что он скажет дальше.
-- И я готов вынести все это, даже рисковать жизнью, если
вы... -- здесь в голосе его послышалась страстная мольба, --
если вы согласитесь...
-- На что?
-- Милая Маюми, неужели мне надо говорить вам об этом?
Неужели вы не понимаете, что я хочу сказать? Неужели вы не
видите моей любви, моего преклонения перед вашей красотой...
-- На что же я должна согласиться? -- спросила она мягким
тоном, в котором как будто послышалась снисходительность.
-- Только любить меня, прелестная Маюми. Стать моей
возлюбленной!
Несколько мгновений царило молчание. Благородная девушка
стояла неподвижно, как статуя. Она даже не вздрогнула, услышав
это наглое предложение. Она как будто окаменела.
Ее молчание ободрило пылкого влюбленного. По-видимому, он
принял его за согласие. Он не мог видеть ее глаз, иначе он
уловил бы в них то, что мгновенно заставило бы его замолчать.
Он, наверно, не заметил взгляда, брошенного девушкой, иначе он
вряд ли совершил бы такую ошибку. Он продолжал:
-- Обещайте мне это, Маюми, и ваш брат уже сегодня будет
свободен, а вы получите все свои...
-- Наглец! Наглец! Ха-ха-ха!
Никогда в жизни не слышал я ничего более восхитительного,
чем этот смех. Это были для меня самые сладостные звуки. Ни
свадебный звон колокола, никакие лютни, арфы и кларнеты,
никакие трубы и фанфары в мире не могли бы прозвучать для меня
более пленительной музыкой, чем этот смех.
Казалось, что луна льет серебро с неба, звезды стали
крупнее и ярче, ветерок повеял чудесным ароматом, как будто
благоухание пролилось с небес, и весь мир для меня внезапно
превратился в земной рай.
Глава IV. ДВЕ ДУЭЛИ В ОДИН ДЕНЬ
Теперь я мог бы спуститься вниз, но меня охватило чувство
невыразимого блаженства, и я застыл в каком-то оцепенении. Как
будто из моего сердца извлекли отравленную стрелу... Кровь
быстрее заструилась в моих жилах, сердце забилось ровнее и
свободнее, а душа ликовала. Я готов был кричать от радости и с
трудом сдерживал себя, дожидаясь того момента, когда можно
будет сойти вниз. Между тем свидание внизу еще продолжалось. Я
услышал голос Маюми.
-- Возлюбленной... вот оно что! -- презрительно
воскликнула гордая красавица. -- Так вот в чем заключается ваша
дружба? Негодяй! За кого вы меня принимаете? За продажную
женщину? За доступную всем индианку из племени ямасси? Знайте,
сэр, что я не ниже вас по происхождению. Хотя ваши бледнолицые
друзья отняли у меня все состояние, но есть одна вещь на свете,
которую никто никогда у меня не может отнять: это мое доброе
имя. "Возлюбленной"! Глупец! Я не согласилась бы стать даже
вашей женой. Я готова лучше нагой бродить по дебрям диких лесов
и питаться желудями, чем продаться вам, отдаться во власть
вашей низменной любви! И мой брат скорее согласился бы всю свою
жизнь томиться в цепях, чем купить свободу такой ценой! О, если
бы он был здесь! Если бы он был свидетелем этого гнусного
оскорбления! Негодяй, он переломил бы тебя, как тростинку!
Ее глаза, поза, решительная поступь, бесстрашные манеры --
все это напоминало мне Оцеолу в момент ареста. Ее неудачливый
поклонник смутился и отступил перед этими разящими упреками и в
течение нескольких минут стоял жалкий и пристыженный. Еще
минуту назад он, может быть, подавил бы свою досаду и позволил
бы девушке уйти беспрепятственно. Но презрение, с которым она
встретила его домогательства, пробудило в нем дерзость отчаяния
и довело до того, что он решил применить силу.
Я думаю, что ничего подобного он не замышлял, когда
отправлялся на свидание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54