Я должен еще раз увидеть жену. Может быть, она давно уже
живет с другим. Все равно. Я должен ее увидеть. Слухи о войне усиливались. В
се увидели, что Гитлер сразу же нарушил обещание занять только Судеты, а н
е всю Чехословакию. Теперь то же самое началось с Польшей. Война надвигал
ась. Союз Польши с Англией и Францией делал ее неизбежной. Только теперь э
то уже было вопросом не месяцев, а недель. И для моей жизни Ц тоже. Я должен
был решиться. И я сделал это. Я собрался ехать в Германию. Что будет потом, я
не знал. Я был готов на все. Если начнется война, думал я, то все равно пропад
ать. Я будто сошел с ума.
В конце концов мной овладело какое-то странное веселье. Стоял май. Клумбы
на Круглой площади покрылись пестрым ковром цветущих тюльпанов. Ранние
вечера уже расстилали серебристый импрессионистский покров, фиолетовы
е тени и светло-зеленое небо над холодным светом первых уличных фонарей,
над бегущими красными линиями световых газет на зданиях редакций, котор
ые грозили войной каждому, кто их читал.
Сначала я поехал в Швейцарию. Я хотел проверить свой паспорт на безопасн
ой почве, чтобы окончательно уверовать в него. Французский таможенник ве
рнул его мне с равнодушным видом. Я этого и ожидал: выезд затруднен только
из стран с диктаторскими режимами. Все же, когда ко мне подошел швейцарск
ий чиновник, я почувствовал, как во мне что-то сжалось. Правда, я сидел со сп
окойным видом, но в то же время мне показалось, будто внутри у меня неслышн
о затрепетали края легких Ц так иногда во время затишья на дереве вдруг
быстро затрепещет какой-нибудь листочек.
Чиновник взглянул на паспорт. Высокий, широкоплечий. От него пахло табак
ом. Стоя в купе, он заслонил окно, и на мгновение у меня замерло сердце. Мне п
оказалось, что он отрезал от меня небо и свободу и купе уже превратилось в
тюремную камеру.
Он вернул мне паспорт.
Ц Вы забыли поставить печать, Ц быстро сказал я, испытывая облегчение.

Ц Пожалуйста. Для вас это так важно?
Ц Нет. Просто своего рода сувенир.
Он поставил на паспорте печать и ушел. Я закусил губу. Каким я стал нервным
! Потом мне пришло в голову, что паспорт с печатью выглядит убедительнее.

В Швейцарии я целый день провел в размышлении, не поехать ли мне в Германи
ю поездом. Но у меня не хватило мужества. Я еще не знал, как относятся к выхо
дцам из бывшей Австрии и не подвергают ли возвращающихся на родину особо
й проверке. Наверно, ничего особенного не было. Но все же я решил перейти г
раницу нелегально.
В Цюрихе я, как обычно, прежде всего отправился на почтамт. Там, большей ча
стью у окошечка корреспонденции до востребования, встречались знакомы
е эмигранты, у которых можно было узнать новости. Оттуда я пошел в кафе «Ко
ндор», отдаленно похожее на «Кафе де ля Роз» в Париже. Я видел многих, пере
шедших границу, но никто из них не знал мест перехода в Германию. Это было
естественно; все шли оттуда. Кто, кроме меня, хотел перебраться туда? Я вид
ел, какие взгляды бросали на меня, Когда заменили, что я настроен серьезно
, меня стали чуждаться. Ведь тот, кто хотел вернуться, мог быть только пере
бежчиком, сторонником нацистов. Что можно было ждать от того, кто собирал
ся туда? Кого он выдаст? Что предаст?
Я вдруг очутился в одиночестве. Меня сторонились, как сторонятся убийцы.
И я ничего не мог объяснить. Меня самого иногда бросало в жар при мысли о т
ом, что мне предстояло. Как же тут объяснить другим то, чего я не понимал са
м?
На третий день, утром, в шесть часов, ко мне явились полицейские, подняли с
постели и тщательно допросили. Я тотчас же сообразил, что на меня донес кт
о-нибудь из знакомых. Я предъявил паспорт, который вызвал явное недовери
е. Меня повели в полицию. К счастью, на паспорте стояла печать швейцарской
таможни. Я мог доказать, что въехал совершенно легально и находился в стр
ане только три дня.
Я хорошо помню то раннее утро, когда я с полицейскими шел по улицам. Начина
лся ясный день. Башни, крыши города резко вырисовывались на фоне неба, буд
то вырезанные из металла. Из булочной пахло теплым хлебом, и, казалось, вся
прелесть мира слилась в этом запахе. Вам это знакомо?
Я утвердительно кивнул.
Ц Никогда мир не кажется таким прекрасным, как в то мгновение, когда вы п
рощаетесь с ним, когда вас лишают свободы. Если бы можно было ощущать мир т
аким всегда! Но на это, видно, у нас не хватает времени. И покоя. Но разве мы н
е теряем каждое мгновение то, что думаем удержать, только потому, что оно п
остоянно в движении? И не останавливается ли оно лишь тогда, когда его уже
нет и когда оно уже не может измениться? Не принадлежит ли оно нам только т
огда?
Его взор был неподвижно устремлен на меня. Только теперь я смог рассмотр
еть его глаза. Зрачки были расширены. «Наверно, фанатик или сумасшедший»,
Ц неожиданно подумал я.
Ц Я никогда не чувствовал такого, Ц сказал я. Ц Но разве каждый не хочет
удержать то, что удержать невозможно?
Женщина в вечернем платье за соседним столиком встала. Она взглянула вни
з на город и на гавань.
Ц Почему нам нужно ехать? Ц сказала она своему спутнику в белом смокинг
е. Ц Разве нельзя остаться? У меня нет никакого желания возвращаться в Ам
ерику.

2

Ц В Цюрихе полиция продержала меня только один день, Ц продолжал Шварц,

Ц но он оказался очень тяжелым. Я боялся, что начнут проверять мой паспор
т. Им достаточно было позвонить по телефону в Вену. Да и подделку легко мог
обнаружить любой эксперт.
К концу дня я успокоился. Будь что будет. Все равно уже нельзя ничего измен
ить. Если посадят, значит, так угодно судьбе, и с попыткой пробраться в Гер
манию покончено. Вечером меня, однако, выпустили и настойчиво посоветова
ли покинуть Швейцарию.
Я решил идти через Австрию. Границу там я немного знал, и она, конечно, охра
нялась не так, как немецкая. И почему вообще они должны были охранять зорк
о? Неужели кто-нибудь еще хотел туда? Правда, многие, наверно, желали выбра
ться оттуда.
Я поехал в Оберрит, чтобы попробовать перейти где-нибудь там. Лучше всего
, конечно, было бы сделать это в дождь, но дни стояли ясные.
Прошло два дня. На третью ночь я решился. Я не мог медлить, опасаясь привле
чь внимание.
Ночь был звездная и тихая. Мне казалось, я слышу слабый шелест растущей тр
авы. Вы знаете, как в минуту опасности меняется зрение, оно становится дру
гим, не таким собранным и острым, но более широким. Будто видишь не только
глазами, но и кожей, особенно ночью. Видишь даже шорохи. Все тело становитс
я чутким, оно слышит. И когда замираешь с приоткрытым ртом, кажется, что и р
от тоже слушает и всматривается в темноту.
Я никогда не забуду эту ночь. Нервы были напряжены до предела, но страха не
было. Мне казалось, будто я иду по высокому мосту от одного конца жизни к д
ругому. Я знал, что мост этот позади меня тает, превращаясь в серебристый д
ым, и что вернуться назад невозможно. Я уходил от разума и шел к чувству, от
безопасности к авантюре, из реальности в мечту. Я был один. Но на этот раз о
диночество не было мучительным. Оно было окружено великой тайной.
Я подошел к Рейну, который в этих местах еще молод и не очень широк. Я разде
лся и связал свои вещи в узел, чтоб держать их над головой. Странное чувств
о охватило меня, когда я вошел в воду. Она была черная, холодная, чужая, будт
о я погрузился в волны Леты, чтобы испить забвения. И то, что я был раздет, то
же казалось символом, словно я заранее все оставлял позади.
Я вышел на другой берег, вытерся, оделся и пошел дальше. Проходя мимо какой
-то деревни, я услышал лай собаки. Я не знал точно, где здесь проходит грани
ца, и поэтому шел, хоронясь, по краю дороги. Она вела через рощу. Никто не поп
адался мне навстречу. Я шел всю ночь. Выпала обильная роса. На опушке леса
я вдруг увидел косулю. Она стояла неподвижно.
Я все шел и шел и наконец услышал стук колес крестьянских телег. Я отошел о
т дороги и спрятался. Мне не хотелось возбуждать подозрения тем, что я так
рано оказался на дороге вблизи границы. Потом я увидел, как мимо на велоси
педах проехали два таможенника. Я узнал австрийскую форму. Я был в Австри
и. В то время Австрия уже год находилась в составе Германии.
Женщина в вечернем платье и ее спутник покинули террасу. У нее были загор
елые плечи, она была выше своего кавалера. Еще пара туристов медленно сош
ла вниз по лестнице. Все они шли походкой людей, за которыми никто никогда
не охотился. Они ни разу не обернулись.
Ц У меня были с собой бутерброды, Ц продолжал Шварц. Ц Я нашел ручей, по
ел и напился. В полдень двинулся дальше к местечку Фельдкирх. Я знал, что л
етом туда приезжают отдыхающие, и думал затеряться среди них. Там остана
вливались поезда. Я довольно быстро добрался до Фельдкирха. Мне повезло
Ц с первым же поездом я уехал от границы, стремясь поскорее выбраться из
опасной зоны.
Войдя в купе, я увидел двух штурмовиков. Только тут я понял, что моя тренир
овка в поведении с полицией других стран Европы не прошла даром, иначе я, п
ожалуй, спрыгнул бы с поезда. Я вошел и сел в углу рядом с человеком в куртк
е из непромокаемой ткани. В руках он держал ружье.
Впервые, после пяти лет, я столкнулся с тем, что вызывало у меня отвращение
. В прошедшие недели я часто старался представить себе, как это произойде
т. Но на деле все шло иначе. Теперь уже реагировала не голова, а тело. Мне пок
азалось, будто желудок у меня окаменел, а язык превратился в рашпиль.
Охотник и оба штурмовика вели разговор о какой-то вдовушке Пфунднер. Вид
но, это была веселая особа, потому что все трое перечисляли ее любовников
и хохотали. Потом они достали ветчину и принялись есть.
Ц А вы, сосед, куда едете? Ц спросил меня охотник.
Ц Обратно в Брегенц, Ц ответил я.
Ц Вы, видно, не здешний?
Ц Да, я приехал в отпуск.
Ц А откуда вы будете?
Я секунду помедлил. Если сказать, что я из Вены Ц то, что указано у меня в па
спорте, Ц могут, пожалуй, заметить, что у меня совсем не венский выговор.

Ц Из Ганновера, Ц сказал я. Ц Живу там уже больше тридцати лет.
Ц Из Ганновера? Однако далеко забрались!
Ц Не близко. Но ведь во время отпуска не хочется сидеть дома.
Охотник засмеялся.
Ц Точно. И вы как раз застали здесь хорошую погоду!
Я почувствовал, что обливаюсь потом. Рубашка липла к телу.
Ц Да, Ц сказал я. Ц Жара, как в середине лета.
Трое опять принялись перемывать косточки мадам Пфунднер. Через несколь
ко остановок они вышли.
Поезд теперь шел по красивейшим местам Европы, но я почти ничего не видел.
Меня вдруг охватили раскаяние и страх. Я был в отчаянии. Я просто не понима
л, как я мог отважиться перейти границу. Не шевелясь, сидел я в углу и смотр
ел в окно. Я сам захлопнул за собой ловушку. Несколько раз я порывался сойт
и, вернуться назад, чтобы в следующую же ночь попытаться перейти границу
и снова оказаться в Швейцарии.
Левую руку я держал в кармане, сжимая паспорт мертвого Шварца, словно он м
ог придать мне сил. Я говорил себе, что теперь уже все равно, сколько време
ни я провел вблизи границы, и что самое лучшее Ц оказаться как можно даль
ше внутри страны. Я решил всю ночь провести в вагоне. В поездах меньше инте
ресуются документами, чем в гостинице.
В панике человеку кажется, что на него направлены все прожекторы и весь м
ир только тем и живет, чтобы найти его. Все клетки тела словно хотят рассып
аться, ноги ходят ходуном и чувствуют себя самостоятельными, руки помышл
яют только о схватке, и даже губы, дрожа, еле удерживают бессвязный крик.
Я закрыл глаза. Соблазн поддаться панике усиливался еще оттого, что я был
в купе один. Но я знал, что каждый сантиметр, который я уступлю сейчас чувс
тву страха, превратится в метры, если я действительно окажусь в опасност
и. Я убеждал себя, что меня пока никто не ищет, что для властей я представля
ю такой же интерес, как куча песка в пустыне, что я никому еще не показался
подозрительным. Конечно, все это было просто удачей. Я почти не отличался
от людей вокруг. Белокурый ариец Ц это вообще нацистская легенда, не име
ющая ничего общего с фактами. Посмотрите только на Гитлера, Геббельса, Ге
сса и на других членов правительства Ц ведь они сами являются опроверже
нием их собственных иллюзий.
Впервые я вышел из-под покровительства железных дорог и вокзалов в Мюнх
ене. Я просто заставил себя часок побродить по улицам. Города я не знал и п
отому был спокоен Ц тут меня никто не мог узнать.
Я зашел в пивную францисканцев. Зал был полон. Я присел к столику. Через па
ру минут рядом опустился толстый, потный человек. Он заказал кружку пива,
бифштекс и принялся читать газету.
Только тут я опять ознакомился с немецкими газетами. Уже несколько лет я
не читал на родном языке и сразу не мог привыкнуть к тому, что вокруг меня
все говорят по-немецки.
Передовые газет были ужасны Ц лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир
за пределами Германии изображался дегенеративным, глупым, коварным. Вых
одило, что миру ничего другого не остается, как быть завоеванным Германи
ей. Обе газеты, что я купил, были когда-то уважаемыми изданиями с хорошей р
епутацией. Теперь изменилось не только содержание. Изменился и стиль. Он
стал совершенно невозможным.
Я принялся наблюдать за человеком, сидящим рядом со мной. Он ел, пил и с удо
вольствием поглощал содержание газет. Многие в пивной тоже читали газет
ы, и никто не проявлял ни малейших признаков отвращения. Это была их ежедн
евная духовная пища, привычная, как пиво.
Я продолжал читать. Среди мелких сообщений мне бросилось в глаза одно, ка
савшееся Оснабрюка. Оказывается, на Лоттерштрассе сгорел дом. Я сразу пр
едставил эту улицу. Если миновать городской вал и пройти к воротам Хегер
тор, начинается Лоттерштрассе, которая ведет из города. Я сложил газету. В
эту минуту я вдруг почувствовал себя более одиноким, чем когда-либо рань
ше вне Германии.
1 2 3 4 5