Так возникает постоянный конфликт между реальным и желаемым, который приводит к развитию неврозов и даже сумасшествию. Психиатрические лечебницы переполнены людьми, которые желали совершить то, что им запрещало воображение. И в то же время очень несложно научиться управлять своим воображением и заставить его работать на благо человека.
Ведь именно воображение – контролируемое воображение – дает человеку возможность подниматься на неприступные вершины, летать на скоростных самолетах, устанавливать новые рекорды и совершать все те подвиги, о которых мы часто слышим. Именно контролируемое воображение делает все это возможным. Человек воображает себе, что он может сделать то или иное, и после этого он действительно может. Он обладает воображением, которое говорит ему, что он может сделать это, после чего его воле остается лишь немножко «захотеть» – и дело сделано. Поэтому, если Ты хочешь превратить свою жизнь в праздник, а свое путешествие через этот мир – в приятную прогулку, забудь о воле, подобно восточному человеку. Ведь воля – это ловушка и иллюзия, тогда как воображение – это все. Стоит лишь Тебе что-нибудь по-настоящему вообразить, и можешь не сомневаться, что Ты это получишь. И к тому же, разве воображение и вера – не одно и то же?

ГЛАВА 5
ПО ТУ СТОРОНУ СМЕРТИ

Старый Тсонг-тай умер. Он лежал, свернувшись калачиком, и, казалось, спал. Нам было очень грустно. Все в палате молчали. Мы были знакомы со смертью. Мы сталкивались со смертью и страданиями в течение всего дня, а иногда и в течение всей ночи. Как бы то ни было, старик Тсонг-тай был мертв.
Я посмотрел на его морщинистое загорелое лицо. Кожа была натянута на него, как бумага на рамку, как бечева парящего на ветру воздушного змея. Старый Тсонг-тай был благородным пожилым человеком. Я взглянул на его худощавое лицо, на его гордую голову и на редкую седую бороду. Много лет назад он был высокопоставленным служащим при дворе императора в Пекине. Затем началась революция, и старика погнала из столицы гражданская война. Так он попал в Чунцин, где устроился работать рыночным садовником, начав свою карьеру с самого начала, и ему удалось вырастить на бесплодной земле удивительные растения. Он был образованным стариком, с которым было приятно разговаривать. И вот теперь его голос смолк навеки, хотя мы и сделали все от нас зависящее, чтобы спасти его.
Его погубила тяжелая жизнь. Однажды утром, работая на своем поле, он потерял сознание и пролежал без движения многие часы, затем очнулся, но был не в силах позвать на помощь. Ему на помощь пришли тогда, когда было уже слишком поздно. Мы взяли его в свой госпиталь, и я пытался выходить его, моего друга. Теперь же я больше ничего не мог для него сделать. Мне оставалось лишь проследить за тем, чтобы его похоронили так, как он сам хотел бы этого, а также за тем, чтобы его пожилая супруга ни в чем не нуждалась.
Я с почтением закрыл его глаза. Эти глаза больше не будут озадаченно смотреть на меня, как было всякий раз, когда я задавал ему вопросы. Я убедился в том, что повязка вокруг его челюсти достаточно туга, и когда через некоторое время ее снимут, рот у него не откроется. Этот человек так часто успокаивал и воодушевлял меня, он так много рассказал мне о Китае и его истории. Как часто по вечерам, прихватив с собой какой-нибудь небольшой подарок, я отправлялся к старику на посиделки. Я накрыл его белой простыней и выровнял ее. Выл поздний вечер. В другой день я бы уже давно ушел из госпиталя, но в этот я находился у кровати больного больше семнадцати часов. Стараясь помочь ему, стараясь спасти его.
Пройдя мимо ярко освещенных витрин магазинов, я в темноте поднялся на вершину холма. Я прошел мимо последнего дома. Было облачно. Дул ветер, и в гавани, которая находилась внизу у основания холма, волны разбивались о пристань и покачивали речные суда.
Когда я шел по дороге в монастырь, ветер грустно завывал в соснах. Почему-то меня охватила дрожь. Мне стало очень страшно. Я не мог избавиться от мысли о смерти. Почему люди должны умирать в таких страданиях? Над головой у меня куда-то спешили, подобно деловым людям, облака, закрывая от меня луну. Однако иногда она показывалась, и тогда широкие полосы лунного света бороздили темные верхушки елей. Но затем облака опять сгущались, полосы света растворялись в жутком зловещем мраке. Я дрожал.
Идя по дороге, я слышал, как в тишине раздается звук моих шагов, и мне постоянно казалось, что за мной по пятам кто-то идет. Мне снова стало страшно. Я задрожал и поплотнее завернулся в свою мантию.
– Со мной что-то происходит, – сказал я себе. – Откуда это странное чувство? Ума не приложу.
Как раз в этот момент я подошел к повороту на небольшую тропинку, которая вела вверх по склону холма к ламаистскому монастырю. Я повернул направо, подальше от главной дороги. Некоторое время я шел по ней, затем вышел на небольшую поляну, на которой одно дерево, падая, повалило за собой еще несколько. Оно лежало на земле, тогда как другие нависали над ним под различными углами.
– Сяду-ка я здесь, передохну. Сам не знаю, что со мной творится, – сказал я сам себе.
С этими словами я свернул на поляну и нашел чистое место на стволе упавшего дерева. Сев на него, я обмотал накидку вокруг своих ног для того, чтобы защитить их от холодного ветра. Ночные шорохи, непонятные звуки и тихий треск веток где-то вдали – все это было жутким. У меня забегали мурашки по коже. И вдруг облака у меня над головой разошлись, и оттуда выглянула луна, заливая своим светом всю поляну. Стало светло, как днем. Мне казалось странным, что лунный свет может быть столь ярким, почти таким же, как солнечный. Мне стало не по себе, и я тревожно вскочил на ноги.
Неожиданно я заметил, что ко мне приближается человек. Он вышел на поляну с противоположной стороны. Я не мог поверить своим глазам – это был тибетский лама. Он подошел ко мне, и я увидел, что из его груди, стекая по мантии, струится кровь и что руки у него тоже все в крови. Он подошел ко мне, и я попятился, едва не споткнувшись о ствол лежащего дерева. Ноги у меня подкосились, и я сел на дерево.
– Лобсанг, Лобсанг, ты что, не узнаешь меня? – услышал я столь знакомый голос. Я медленно поднялся, протер глада и бросился навстречу ламе.
– Погоди, погоди! – остановил он меня. – Ты не должен прикасаться ко мне. Я пришел к тебе, чтобы попрощаться, ведь сегодня – мой последний день на земле. Скоро я отправлюсь в иные миры. Может, сядем и поговорим?
Ошарашенный, перепуганный, не в состоянии вымолвить ни слова, я снова сея на упавшее дерево. Над нашими головами проносились облака, на деревьях тихонько шелестели листья, а ночные птицы кружили во тьме в поисках добычи, не обращая на нас никакого внимания. Неподалеку от конца ствола, на котором мы сидели, появилось мелкое ночное животное. Оно попискивало и, шурша травой, искало себе корм.
Я сидел на одинокой, продуваемой ветром и освещенной луной поляне и разговаривал с духом своего наставника, ламы Мингьяра Дондупа, который пришел из потусторонней жизни поговорить со мной. Он сидел рядом со мной так, как это часто бывало в Лхасе. Я не мог коснуться его, потому что он находился на расстоянии нескольких ярдов от меня.
– Отправляясь из Лхасы, ты спрашивал меня, сколько лет я еще пробуду на земле. И вот теперь я покидаю землю. Прежде чем отправиться дальше, я решил повидаться с тобой.
Я смотрел на него. Это действительно был тот человек, которого я знал лучше всех. Я смотрел на него и – хотя и был весьма сведущ в таких вещах – не мог поверить, что сейчас он находится рядом со мной не во плоти. Мне казалось невероятным то, что это всего лишь дух, серебряная нить которого порвана, а золотая чаша – разбита. Он по-прежнему казался мне нормальным земным человеком – каким я его всегда знал.
На ламе была его обычная одежда: бледно-красного цвета ряса и золотистая накидка. Он выглядел уставшим, словно прибыл издалека и пережил по пути много невзгод. Я понял, что в течение многих лет он заботился о других в ущерб себе. «Как он бледен!» – подумал я.
Тут наставник немного повернулся в сторону, сделав одно из знакомых мне движений. При этом я увидел, что в спине у него торчит кинжал. Он немного повел плечами и снова сел лицом ко мне. Я замер от ужаса, когда понял, что кончик кинжала торчит из его груди, а по золотистой накидке стекает выступившая из раны кровь. Кровь я заметил на его одежде и руках с самого начала, однако только теперь, когда я посмотрел пристальнее, до меня дошло, что она значит. Руки были в крови, потому что он прижимал их к тому месту на груди, откуда торчал кончик кинжала. Меня бросило в дрожь и стало морозить. Посмотрев на меня и поняв мое состояние, он сказал:
– Я специально явился перед тобой, Лобсанг, в таком виде для того, чтобы ты мог увидеть воочию, что случилось со мной. Теперь, когда ты уже все знаешь, я верну себе прежний вид.
Пятна запекшейся крови вмиг исчезли. Произошла яркая вспышка света, и перед моим взором предстало видение невероятной красоты. Это была Сущность, ушедшая очень далеко по стезе духовного совершенствования. Это был человек, достигший состояния будды.
Затем его чистый, подобный колокольному звону голос зазвучал во мне – и не в физических ушах, а где-то в сознании. Это был невообразимо прекрасный, сочный, могущественный голос того, кто познал жизнь. Большую Жизнь.
– Времени у нас немного, Лобсанг, ибо я отправляюсь в путь, и сейчас меня ждут. Однако я решил перед отправлением повидаться с тобой, мой друг, мой спутник в этой жизни. Я пришел, чтобы воодушевить тебя и попрощаться до лучших времен. Лобсанг, мы так много разговаривали с тобой когда-то обо всем этом. Но все же я напомню тебе, что твой путь долог, тяжел и исполнен опасностей. Однако в конце концов тебя ждет впереди большая удача, несмотря на недоброжелательность и зависть людей Запада.
Довольно долго мы разговаривали о том, что не перескажешь. Мне было тепло и уютно, как в погожий полдень. Золотистое сияние освещало поляну ярче солнечного света. Я был исполнен подлинной Любви. И вот мой Наставник, мой возлюбленный лама Мингьяр Дондуп, поднялся на ноги. В этот момент я заметил, что его ноги не касаются земли. Он поднял руки у меня над головой, благословляя меня, и сказал:
– Я буду наблюдать за тобой, Лобсанг. Я буду помогать тебе по мере своих сил. Но знай, что твой путь нелегок, и впереди тебя ждут многие удары судьбы. И даже сегодня тебе предстоит пережить еще одно потрясение. Крепись, Лобсанг, и терпи, как ты терпишь уже многие годы. Мое благословение да пребудет с тобой!
Я поднял глаза, и он растворился прямо перед моим взором. Образ исчез, а вместе с ним и золотое сияние. Ночные тени, казалось, приблизились, и подул холодный ветер. Над головой у меня куда-то вдаль неистово неслись облака. Маленькие ночные существа шуршали и попискивали в траве. Где-то в чаще, в предсмертной агонии закричало животное, став жертвой ночного хищника.
Некоторое время я не мог прийти в себя и стоял, неуверенно оглядываясь по сторонам. Затем я повалился на землю рядом с упавшим деревом и зарыдал, уцепившись руками в мох. Некоторое время я не был самим собой, несмотря на то, что многое знал и прошел серьезный курс подготовки в монастыре. Затем до меня донесся голос изнутри:– Не падай духом, дорогой Лобсанг, не падай духом, ведь это еще не все, ведь за наши усилия нам воздадут сторицею. Это не конец, и все то, что будет, должно осуществиться.
Пошатываясь, я поднялся на ноги и привел в порядок свою одежду и мысли. Отряхнув от сора руки, я продолжил свой путь по тропинке вверх, к ламаистскому монастырю.
– Что есть смерть? – думал я. – Я сам был по ту сторону смерти и вернулся. Вот теперь мой Наставник ушел из мира навсегда. Ему больше не страшны земные бедствия и страдания. Он ушел, и я остался один, совсем один.
С такими мыслями в голове я вошел в монастырь. У входа я встретился с несколькими монахами, которые тоже только что вернулись, но по другой тропе. Ничего не видя перед собой, я протиснулся между ними, вошел в самый темный закоулок храма, где на меня с пониманием и состраданием взирали священные образы. Я всматривался в Свитки Древних – красные полотнища с китайскими иероглифами, написанными золотой краской. Я видел, как поднимается к потолку и лениво повисает там, словно небольшое облако, душистый дымок никогда не гаснущих благовоний. Я забился в самый дальний угол, в подлинно святое местo и услышал вновь:
– Не падай духом, дорогой Лобсанг, не падай духом, ведь это еще не все, ведь за наши усилия нам воздадут сторицею. Это не конец, и все то, что предстоит, должно осуществиться. Не падай духом.
Я сел в позу лотоса и погрузился в медитацию о прошлом и будущем. Сколько я просидел так, я не знаю. Казалось, мой мир рассыпается вокруг меня на куски. Неприятности окружали меня со всех сторон. Вот и мой Наставник оставил этот мир. Однако он сказал мне: «Это не конец. Все это должно случиться».
Вокруг меня монахи занимались своими обыденными делами: подметали, готовили храм к богослужению, возжигали новые благовония, пели мантры. Однако ни один из них не помешал мне в моем горе, когда я одиноко сидел в углу храма.
Ночь подходила к концу. Монахи готовились в утренней службе. Эти китайские монахи в черных мантиях и с гладко выбритыми головами, на которых благовониями были выжжены особые отметины, казались мне подобными бликам в мерцающем пламени масляной лампы. Священник храма, на голове у которого была корона с пятью ликами Будды, прошел мимо меня, распевая сутру. Зазвонили колокольчики, возвещавшие о начале богослужения. Медленно поднявшись на ноги, я неохотно направился к Настоятелю. С ним я обсудил происшедшее и попросил у него разрешения не присутствовать на утренней службе в храме. Я сказал, что разбит горем и не хочу давать о нем знать другим молящимся.
– Это не так, брат мой, – ответил он, – у тебя есть повод для того, чтобы радоваться. Ты был по ту сторону смерти и вернулся оттуда, а сегодня ты встретился со своим Наставником и получил живое доказательство его состояния будды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34