Внутри машины было гораздо тише. Конечно, шум ветра слышен, но он только раздражает. Я раздал всем ушные затычки с фильтром, и шум вообще перестал беспокоить.
– Садитесь и привяжитесь, – приказал я, и когда они послушались, поднял машину.
При девяноста тысячах миллибар крылья не просто бесполезны, они опасны. У моего самолета достаточно подъемной силы в раковинообразном корпусе. Я послал в термодвигатели двойной запас топлива, мы подпрыгнули на относительно ровной поверхности поля (каждую неделю ее выравнивают бульдозерами, поэтому она и остается такой же ровной) и погрузились вначале в дикую желто-зеленую мешанину, потом в дикую коричнево-серую мешанину после пробега не более пятидесяти метров.
Коченор для удобства застегнул ремни не очень тесно. Я с удовольствием слушал, как он кричит, когда мы проходили через короткий период яростных бросков. На высоте в тысячу метров я нашел постоянное течение, толчки стали слабее, и я смог отстегнуть пояс и встать.
Достав из ушей затычки, я знаком велел Коченору и девушке сделать то же самое.
Он потирал голову, которой ударился о стойку с картами, но при этом слегка улыбался.
– Весьма возбуждает, – признался он, роясь в кармане. – Не возражаете, если я закурю?
– Легкие ваши.
Он улыбнулся шире.
– Теперь да, – согласился он. – Слушайте, а почему вы не дали нам эти затычки еще в тракторе?
У проводника есть две возможности. Либо позволить туристам закидать тебя вопросами, а потом все время потратить на то, чтобы объяснить, что значит, когда эта забавная маленькая шкала краснеет… или держать рот на замке, делать свое дело и зарабатывать деньги. И передо мной выбор. Все зависит от того, нравятся мне Коченор и его девушка или нет.
Нужно постараться быть с ними вежливыми. Больше чем вежливыми. Жить втроем в течение трех недель на пространстве площадью примерно с кухню обычной квартиры – для этого нужно очень стараться не ссориться, если мы не хотим кончить взаимной ненавистью. И так как мне платят, чтобы я был хорошим, мне следует показывать пример.
С другой стороны, иногда бывает очень трудно выносить Коченоров мир. И если этот случай таков, чем меньше разговоров, тем лучше, а на такие вопросы лучше отвечать просто «забыл».
Но он совсем не старался быть невыносимым. А девушка была даже явно дружелюбно настроена. Поэтому я выбрал вежливость.
– Это интересно. Видите ли, вы слышите из-за разницы в давлении. Когда самолет поднимался, затычки отсекали часть звука – то есть волны давления, но когда я крикнул, чтобы вы пристегнулись, затычки передали давление, созданное моим голосом, и вы услышали. Но у них есть предел. Свыше ста двадцати децибел – это единица громкости звука…
– Я знаю, что такое децибел, – проворчал Коченор.
– Конечно. Свыше ста двадцати децибел барабанная перепонка перестает реагировать. В краулере просто слишком громко. Звук проходит не только через корпус, но и от поверхности через гусеницы. Если бы вы заткнули уши, вы бы вообще ничего не слышали, – закончил я.
Дорота слушала, восстанавливая косметику на глазах.
– А что бы мы не услышали? – спросила она.
Я решил разговаривать по-дружески, по крайней мере первое время.
– Ну, например приказ надеть скафандры. При несчастном случае, я хочу сказать. Порыв может просто перевернуть краулер, иногда какой-нибудь предмет прилетит с холмов и ударится в корпус.
Она трясла головой и смеялась.
– Прекрасное место ты для нас выбрал, Бойс, – заметила она.
Он не обращал на нее внимания. Его интересовало нечто другое.
– Почему вы не управляете этой штукой? – спросил он.
Я встал и активировал виртуальный шар.
– Правильно. Пора поговорить об этом. Сейчас мой самолет на автопилоте, он движется в общем направлении этого квадранта внизу. Точное место назначения нам еще предстоит выбрать.
Дорри Кифер осмотрела шар. Он не реален, конечно; просто висящее в воздухе трехмерное изображение, его можно проткнуть пальцем.
– Не очень красиво выглядит Венера, – заметила она.
– Линии, которые вы видите, – объяснил я, – просто радиоотметки расстояния. Внизу на поверхности вы их не увидите. У Венеры нет океанов и континентов, поэтому карта здесь – совсем не то же, что на Земле. Видите эту яркую точку? Это мы. Теперь смотрите.
Я наложил на радиорешетку и контурные цвета геологические данные.
– Вот эти кровавые круги – обозначения масконов. Знаете, что такое маскон?
– Концентрация массы. Какое-то тяжелое вещество, – предположила Дорота.
– Правильно. Теперь я накладываю расположение известных раскопок хичи.
Я коснулся приборов, и на шаре возник золотой рисунок раскопок, словно всю планету прорыли черви. Дорота сразу сказала:
– Они все в масконах.
Коченор одобрительно взглянул на нее, я тоже.
– Не все, – поправил я. – Но почти все. Почему? Не знаю. Никто не знает. Масконы – это обычно древние плотные породы, базальт и тому подобное. Может, хичи чувствовали себя в безопасности, когда под ногами прочная скала. – В своей переписке с профессором Хеграметом с Земли в те дни, когда у меня не отказывала печень и я мог интересоваться абстрактными знаниями, мы обсуждали возможность того, что машины хичи могли работать только в плотных породах или в породах определенного химического состава. Но сейчас я не был готов обсуждать идеи профессора Хеграмета.
Я чуть повернул виртуальный шар с помощью шкалы.
– Смотрите сюда. Мы сейчас вот здесь. Эта формация называется Альфа Реджио. Тут самые большие раскопки. Мы вылетели из них. Видны очертания Веретена. Маскон, в котором расположено Веретено, называется Серендип. Его открыл гесперологический…
– Гесперологический?
– Геологическая экспедиция, изучающая Венеру. Поэтому гесперологическая. Они засекли концентрацию массы с орбиты, высадились и принялись бурить, чтобы взять образцы. И наткнулись на первые раскопки хичи. Видите, все раскопки в северном полушарии расположены в этой группе связанных масконов? Между ними есть вкрапления менее плотных пород, и через них проходят соединительные туннели, но раскопки все в масконах.
– Они все на севере, – резко сказал Коченор. – А мы летим на юг. Почему?
Интересно, что он читает виртуальный шар. Но я ничего не сказал об этом. Сказал только:
– Те, что уже обозначены, бесполезны. Их уже обыскали.
– Некоторые кажутся еще больше Веретена.
– Намного больше, правильно. Но в них ничего нет. И даже если есть, то вряд ли в хорошем состоянии. Сто тысяч лет назад, может, больше их заполнили подповерхностные жидкости. Многие пытались их откачать и раскапывать, но ничего не нашли. Можете меня спросить. Я был одним из них.
– Я не знал, что на Венере есть жидкая вода, – возразил Коченор.
– Я ведь не сказал вода. Но, кстати, иногда и вода, что-то вроде жидкой грязи. Очевидно, вода выходит из породы, и проходит какое-то время, прежде чем она достигнет поверхности, несколько тысяч лет, потом она выступает наружу, вскипает, разделяется на кислород и водород и утрачивается. На случай если не знаете, некоторое количество воды есть и под Веретеном. Именно ее вы пьете и ею дышите, когда живете там.
– Мы не дышим водой, – поправил он.
– Конечно, нет. Мы дышим воздухом, который из нее получен. Но иногда в туннелях сохраняется свой воздух – я имею в виду первоначальный воздух, тот, который оставили хичи. Конечно, после нескольких сотен тысяч лет туннели превращаются в печь. Все органическое там может испечься. Возможно, поэтому мы находим так мало, скажем, органических останков – они кремированы. Так вот… иногда в туннеле можно найти воздух, но никогда не слыхал, чтобы находили пригодную для питья воду.
Дорота сказала:
– Бойс, все это очень интересно, но мне жарко, я грязная, и весь этот разговор о воде действует мне на нервы. Нельзя ли сменить тему?
Коченор залаял: смехом это не назовешь.
– Подсознательное побуждение. Согласны, Уолтерс? И немного старомодной притворной стыдливости. Я думаю, на самом деле Дорри хочет в туалет.
Я слегка смутился. Но девушка, очевидно, привыкла к таким выходкам. Она только сказала:
– Если мы собираемся прожить здесь три недели, я хочу посмотреть, что это такое.
– Конечно, мисс Кифер, – сказал я.
– Дорота. Дорри, если вам так больше нравится.
– Конечно, Дорри. Ну, видите, что у нас есть. Пять коек. Можно опустить перегородку и спать вдесятером, если захотим, но мы не хотим. Два стоячих душа. Кажется, тесновато и не намылишься, но если постараться, можно обойтись. В этих отделениях два химических туалета. Вон там кухня – печь и кладовка. Выбирайте какую хотите койку, Дорри. Вот этот экран опускается, если хотите переодеться и тому подобное. Или если мы просто вам надоедим.
Коченор сказал:
– Давай, Дорри, делай что хочешь. А я хочу, чтобы Уолтерс показал мне, как управлять этой штукой.
Начало неплохое. У меня бывало и похуже. Иногда бывало просто ужасно, когда группы садились пьяными и напивались все больше, иногда бывали пары, ссорившиеся все время, когда не спали: объединялись они лишь иногда, чтобы вместе наброситься на меня. А этот полет выглядел совсем неплохо, не говоря уже о том, что я надеялся: он спасет мне жизнь.
Чтобы управлять самолетом, большого мастерства не требуется – во всяком случае если просто хочешь двигаться в нужном направлении. Венерианская атмосфера обладает достаточной подъемной силой; можно не беспокоиться, что заглохнет двигатель; да и вообще приборы берут на себя большую часть работы.
Коченор учился быстро. Оказалось, он водил самолеты на Земле, а также в юности управлял глубоководными одноместными подводными лодками на морских нефтяных месторождениях своей юности. Когда я ему сказал, что самая трудная часть пилотажа на Венере – это выбор нужной высоты и правильная ее смена, когда необходимо, он сразу понял. Но понял также, что этому за день не научишься. И даже за три недели.
– Какого дьявола, Уолтерс, – достаточно добродушно сказал он. – Я ведь могу направить его, куда хочу, – если вы вдруг застрянете в туннеле. Или вас подстрелит ревнивый муж.
Я улыбнулся ему как мог приятно, то есть не очень.
– И еще я могу готовить, – продолжал он. – Вы хороши в этом деле? Я думаю, нет. Ну, я слишком дорого заплатил за этот желудок, чтобы забивать его всякой дрянью, поэтому готовить буду я. Дорри так и не смогла этому научиться. Точно как ее бабушка. Самая красивая женщина в мире, но ей казалось, что этого достаточно, чтобы владеть этим миром.
Я принял это за какую-то шутку. Этот юный девяностолетний атлет полон самых неожиданных штук. Он сказал:
– Хорошо. Теперь, пока Дорри использует всю воду в душе…
– Не беспокойтесь, она рециклируется.
– Все равно. Пока она моется, заканчивайте свою лекцию. Куда же мы направляемся?
– Хорошо. – Я слегка повернул шар. Пока мы говорили, яркая точка, обозначающая наше положение, продолжала медленно двигаться на юг. – Видите, вот здесь наш маршрут пересекается с сеткой, вблизи Лизе Мейтнер*. Известный австрийский физик и радиохимик. – Прим. перев.


– А кто такая Лизе Мейтнер? – спросил он.
– Кто-то, в честь кого назвали формацию, это все, что мне известно. Видите, на что я показываю?
– Да. Тут рядом пять больших масконов. И не указаны никакие раскопки. Мы туда направляемся?
– В общем смысле да.
– Почему только в общем?
– Ну, я кое-что вам не рассказал. Думаю, вы не станете сердиться из-за этого, иначе мне тоже придется рассердиться и сказать вам, что надо сначала получше узнать Венеру, а потом уже исследовать ее.
Он внимательно разглядывал меня некоторое время. Из душа неслышно вышла Дорри в длинном халате, волосы у нее было обвязаны полотенцем. Она остановилась рядом с Коченором, глядя на меня.
– Все зависит от того, много ли вы мне не рассказали, друг. – Прозвучало это совсем не по-дружески.
– Вот эта часть – район безопасности Южного полюса, – сказал я. Здесь стоят ракеты парней из Обороны. Все их оружие здесь сосредоточено. Штатским сюда заходить не разрешается.
Он взглянул на карту.
– Но за этими пределами остается только небольшая часть маскона!
– Вот именно в эту небольшую часть мы и направляемся.

6

Для человека старше девяноста лет Бойс Коченор необыкновенно проворен. Я имею в виду не только то, что он здоров. Это обеспечивает Полная Медицина, потому что вам заменят любой орган, который вышел из строя или вообще начал плохо работать. Но мозг заменить нельзя. Поэтому обычно богатые старики – это бронзовое мускулистое тело, которое трясется, колеблется и все вечно роняет.
В этом отношении Коченору повезло.
Провести с ним три недели будет нелегко. Он уже настоял, чтобы я показал ему, как пилотировать мой аппарат, и учился он быстро. Когда я решил не тратить зря время и сделать дополнительную проверку охладительной системы, он помогал мне снимать кожухи, проверять уровни охлаждения и прочищать фильтры. Потом решил приготовить нам ленч.
Я принялся передвигать припасы, доставая звуковые искатели, а Дорри Кифер помогала мне. При том уровне шума, который создает работающий двигатель, наши голоса Коченор не может услышать, он стоит у печи в нескольких метрах от нас. И я решил, пока проверяем искатели, порасспросить девушку о нем. Но потом передумал. Все самое важное о Коченоре я уже знал, а именно: если повезет, он оплатит мою новую печень. И мне совсем не нужно знать, что он и Дорри думают друг о друге.
И потому мы говорили об искателях. О том, как они помещают заряд в венерианскую породу, а потом засекают время возвращения эха взрыва. И о том, что у нас неплохие шансы найти что-нибудь интересное. («Ну, каковы шансы выиграть на скачках? Для любого отдельного владельца билета они не так уж высоки. Но кто-нибудь всегда выигрывает!») И о том, что заставило меня прилететь на Венеру. Я упомянул имя своего отца, но она никогда не слышала о заместителе губернатора Техаса. Слишком молода, конечно. Да и вообще родилась и выросла в южном Огайо, где Коченор работал подростком и куда вернулся, став миллиардером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24