Ц Кто вам сказал?
Ц Примета такая. Рассеянность чувств.
Я постарался открыть свои чувства в стихах. Варя отвечала грустным взгля
дом. Наконец я изъяснился со всею тонкостью, вынесенною из книг. Варя поко
рно опустила глаза.

Первый год после свадьбы «молодой муж» на крыльях летал, на одном каблук
е ходил. С лестницы бегом и на лестницу бегом. На работу побежу, жене возду
шные поцелуи посылаю. А поясница аккуратно дождь и снег предсказывает. И
зучил тонкую светску манеру поведения, ножкой шаркать и ручку целовать.
Да, любовь у юноши душу строит, а у старика душу мутит.
А Варя какова была, такая и осталась. Ни вздоров, ни перекоров, ни пустых ра
зговоров. Никогда меня не оконфузила, не оговорила, не подосадовала. Чуть
припаду с простуды, она и ночь не спит. И школу посещала, ремесло свое прав
ила радетельно. Детей любила. С улицы чужого ребенка притащит, обмоет да н
акормит.
Варенька была охотница до романов, изображающих высокие волнения страс
тей. Но к себе того не примеряла.
Таковым побытом мы прожили с ней четыре года. Но у меня такое чувство, будт
о меня обокрали. Нет, Ц будто я кого-то обокрал.
Было ненастное лето. В море бушевали непогоды. Ходили слухи о крушениях. В
один ненастный день меня требуют в контору. Начальник говорит:
Ц На Соломбальском острове находится шкуна, по имени «Обнова», потерпе
вшая аварию. Шкуна принадлежит Онежскому обществу, но контора собираетс
я ее купить. Возлагаю на тебя ремонт. Возьми помощников. Имей в виду, шкипе
р этой шкуны Ц аттестованный механик. Приобучался в Петербурге, Николай
Иванов.
Ц Не слыхал такого, Ц говорю.
Пришел к Соломбалу на лихтере. Ребята выгружают матерьялы, инструменты,
а я на шкуну наглядеться не могу. Истинно «Обнова»! Какая легкость и изяще
ство постройки! Разговариваю с ней, со шкуной-то, пробоины руками глажу:
Ц Не горюй, голубушка моя. Залечим твои раны. Будешь краше прежнего…
Вдруг кто-то меня руками сзади охапил. Оглядываюсь: молодой детина, стано
м крепок, лицом светел.
Ц Вы кто будете? Ц спрашиваю.
Детина состроил мальчишескую рожицу и выговорил только:
Ц Дядюшка Егор, срисуй кораблик!
Ц Колька Зимний! Ах ты, милый мой! Ах ты, желанный…
Меня почему-то страшно взволновала новость, которую мне Коля сообщил: ко
манда его шкуны почти целиком состояла из былых моих товарищей по «Мурма
нцу». Старый «Мурманец» обветшал, но согласие его дружины осталось неруш
имо.
Спрашиваю Колю:
Ц Они где теперь?
Ц Поспешили на родину, в Онегу. Но я слышал, что управление порта не хочет
отпустить таких отменных моряков.
Варе я рассказал о встрече с Колей Зимним, а ему устроил маленький сюрпри
з. Он знал, что я женат, но ожидал увидеть хлопотливую старушку. Вообразите
изумление молодого человека, когда перед ним предстала моя задумчивая О
фелия в венце прекрасных кос.
Ц Варенька, вот этот джентльмен когда-то смастерил трумпетку из рябины
и послал тебе в подарок.
Варенька смеется, протягивает ему руку. Он ее руки не замечает, покраснел:

Ц Так это вы… Это вы мне вышили платочек?…
Я хохочу впокаточку:
Ц Это я вас, сопленосых, сватал. Дары от жениха невесте за море возил. Упус
тили вы свое счастье. Сват-то сам не промах. Ха-ха-ха! А ты, Коля, почему не же
нат?
Ц Судьбы не было, Егор Васильевич.

С весельем я у этой шкуны работал.
Как матка дочку умывает да утирает, учесывает да углаживает, наряжает и л
юбуется, так я эту «Обнову» уделывал и обихаживал. И то было умильно и утеш
но, что для старых моих товарищей стараюсь. Пускай добром помянут кормщи
ка.
Варя иногда придет, шанег горячих принесет.
Как-то в обед сижу я, отдыхаю под берегом: чайки кричат, рыбу промышляют. Ме
ж седого камня синий колокольчик, незабудки. Вдруг слышу смех: Коля с Варе
й собирают по угору шиповник на букет. Она боится оступиться, он ее за руку
содержит. И что у них смеху, разговору! Молодость их берет. А мне что-то ску
чен стал сияющий день, полиняло небо, поблекли цветы.
Стал я уросить и обижаться. Ну, посудите сами: этот молодой человек разбил
о камни судно. Заместо того чтобы с сокрушенным сердцем помогать мне у по
чинки этого судна, он зубоскалит с дамами, подносит им букетики.
Коля за столом пустяк соврет Ц Варенька смеется, как колокольчик. А я учн
у что-нибудь полезное объяснять Ц в ней захватывающего внимания нет. А у
ж, кажется, любезная, могла бы ты за столько лет оценить мои любопытные поз
нания и рассудительность понятий…
А Николай что? Неосновательность мнений, невнимание к тайнам природы. От
моря пошел, а к морю должного пристрастия нет. При всем желании нечем восх
ищаться: ни изящества воспитанных манер, ни светской обходительности… М
едвежонок! Каждая лапа с ведро. Только и есть что располагающие глаза да з
убы со смехом.
Мне были тягостны такие переживания. Будто два человека боролись во мне.
Один, любящий и добрый, радовался, что Варя оживилась и повеселела, а друго
й кто-то ревновал и оскорблялся.
Но и Варя что-то заметила в своем сердце и чего-то испугалась. Как-то раз с
говорились мы втроем на остров по морошку. Я, изобретаючи олифу, позамешк
ался. И Варя отказалась:
Ц Я без мужа ездить неповадна.

Как дом отеческий, я шкуну обновил и учинил. И, отделав дела, как с домом оте
ческим, простился. Николай остался жить в Соломбале.
Потянулась ненастная осень. Залетали белые мухи. Варя дрогнула и с лица с
менилась. Он гостил у меня два дня. Варя не сказала с ним двух слов. По отъез
де в глазах ее установилась смертная тоска. Молчит, склоняясь над шитьем.
За оконцем неустанно-неуклонно падает снег…
Что же делает Егор в присутствии плачевной супруги?
Вознамерился презрение показывать и безотрадно в том преуспевал. Оледе
нело сердце, и страшная была зима душевная.
Думали, конца зиме-то не дождаться… Однажды Варя мне сказала:
Ц Егор Васильевич, Коля мне пишет. Письма все в красненьком столике.
Я процедил сквозь зубы:
Ц За низкость почитаю интересоваться подобными секретами.
Однажды ночью слышу: Варя вздыхает, плачет за своей перегородкой. Я выгов
орил ехидным тенорком:
Ц Бабушка, бывало, молилась: «Пошли мне, господи, слезную тучу». Я спишу дл
я вас?
Остегнул ее таким словом и Ц ужаснулся. Я ли это? Ей ли, бедной, говорю? Хоте
л зареветь, заместо того скроил рожу в улыбку.
Коля явился к нам на масленой. Я только охнул. Будто кто его похитил: глаза
ввалились, по привычке улыбается, но улыбка самая страдальческая.
Я был маленько выпивши и запел дурным голосом:

Где твое девалось белое тело?

Где твой девался алый румянец?
Белое тело на шелковой плетке,
Алый румянец на правой на ручке.
Плетью ударит тела убавит.
В щеку ударит румянца не станет.

Пою… И тяжкий груз, который меня всего давил, во едино место собрался: вот-
вот скину. Заплакать бы Ц еще не могу.
На другой день Барина мать мне «по тайности» высказывала:
Ц Коля без тебя заходил проститься. Они всегда молча сидят. А тут он гляд
ел-глядел, да и пал перед Варей. Обнял ей ноги, положил ей голову на колени и
заплакал навзрыд, как ребенок, Варя лила слезы безмолвно, прижимая к уста
м платок, чтобы заглушить рыданья. Потом отерла Колино лицо и сказала: «Ко
ля, много у нас цветов было посеяно, мало уродилось. Коленька, когда мы буд
ем в разлуке, не грусти безмерно. Моя душа всякий раз слышит твою печаль и
скорбит неутешно».
Я прибежал к себе, зачал бороду рвать и кусать: «Ирод ты! Журавлиная шея, же
лтая седина! Что ты, мимо себя, на людей нападаешь? Что ты свою жизнь надсаж
иваешь?!»
Опять весна пришла, большие воды, немеркнущие зори. Было слышно, что стары
е товарищи мои согласились поступить на «Обнову», Контора их ждала со дн
я на день. Но какое мне дело до вольных людей!
Какой-то вечер мы сидели с Варей, молчали. Приходит Зотов, пароходский зна
комый. К разговору спрашивает:
Ц Что это ваш Николай Зимний затевает? Подал в управление порта просьбу
о зачислении его в команду Новоземельской экспедиции. Вторую неделю жив
ет в городе. Остановился у меня.
Варя сделалась белее скатерти. Вышла из комнаты. Слышу, наверху, в светелк
е, дверь скрипнула.
Когда Зотов ушел, я поднялся к Варе. Она где плакала, у окна на сундучке, тут
и уснула. И столько было ейного воз-рыданья, что и рукав и плат мокры от сле
з. Негасимый свет летней ночи озарял лицо спящей. И грозно было видеть неи
зъяснимую печаль на сомкнутых глазах, горечь в сжатых устах.
Жалось пуще рогатины ударила мне в сердце. И, опрятно встав, руки к сердцу,
заплакал я со слезами. И тихостным гласом, чтобы не нарушить скорбного сн
а, зачал говорить:
Ц Дитятко мое прежалостное, горькая сиротиночка! Где твоя красота? Где т
воя премилая молодость? Ты мало со мной порадовалась. Горьки были тебе мо
и поцелуи. Я неладно делал, лихо к лиху прикладывал. Совесть меня укоряла
Ц я укорам совести не верил. Видел тебя во слезах Ц и стыдился утешать. С
колько раз твоя печаль меня умиляла, но гордость удержала.
Кукушица моя горемычная, горлица моя заунывная! Звери над детьми веселят
ся, птица о птенцах радуется, Ц ты в холодном гнезде привитала. Ты, как сол
нце за облаком, терялась, мое милое дитя ненаглядное! Был я тебе муж-досад
итель, теперь я тебе отец-покровитель…
Шепчу эти речи, у самого слезы до пят протекают. А красное всхожее солнышк
о золотит сосновые стены.
Так я в эту ночь свою гордость обрыдал и оплакал.
Но часы-время коротаются, утро Ц в полном лике. Прилетел морской ветерок
, и занавески по окнам залетали, как белые голуби. Внизу я наказал, чтобы по
караулили Варин сон, чтобы, как проснется, шла она к Коле, на квартиру и жда
ла меня там, у Зотова.
А сам достал из сундука поморскую свою одежу коричневых сукон, вязаную, с
нездешними узорами рубаху, бахилы с красными голенищами, обрядился, как
должно, и легкою походкой отправился в контору.
В конторе прямо подлетаю к начальнику, не обратив внимания на людей, сидя
щих вдоль стены:
Ц Господин начальник, я по личному делу.
Удивленно взглянув на меня, он показал рукой на сидящих:
Ц Ты с ними не знаком, Егор Васильевич?
Я оглянулся и… повалился в ноги им, старой дружине моей.
Сколько у меня было слов приготовлено на случай встречи с ними! А только и
мог выговорить:
Ц Голубчики… Единственные… Простите.
Они встали все, как один, и ответно поклонились мне большим поклоном:
Ц Здравствуй многолетно, дорогой кормщик и друг Егор Васильевич!
Меня усадили на стул. А я все гляжу на них, вековых моих друзей, на их спокой
ные лица, степенные фигуры. Начальник говорит:
Ц Ты пришел, Егор Васильевич, более чем кстати… Да ты ведь по личному дел
у?
Ц Я шел сюда проситься в команду «Обновы».
Начальник говорит:
Ц Я ожидал этого. Но правление не отпустит тебя, если не представишь заме
стителя. А такого не предвидится.
Я спрашиваю:
Ц Верны ли слухи, что Николай Зимний ушел с «Обновы»?
Ц Ушел. Отказался от этой службы категорически. По каким-то личным обсто
ятельствам.
Я говорю:
Ц Господин начальник, вот бы кто поставил мастерскую на должную высоту.
Николай Зимний Ц судовой механик с аттестатом.
Начальник даже крякнул:
Ц Эх, Егор! Лучшего бы выхода и для тебя и для меня не было. Но Николай Зимн
ий рвется в дальние края. Он заявил мне: «Если не устроите меня в Новоземел
ьскую экспедицию, я уйду в дальние зимовья на купеческих судах.» Уперся, у
говаривай его хоть год.
Я стукнул кулаком о стол и говорю:
Ц Господин начальник, я берусь уговорить Николая остаться в городе. И ср
оку мне понадобится не год, а пять минут.
Все глаза вытаращили
Ц Каким образом?
Ц Цепью его прикую к пристани.
Ц В добрый час, Егор! Орудуй!
Я побежал к Зотову, где жил Николай. Остался в сенях, слушаю… Варя плачет с
причетью:

Не одна родитель нас родила,

Одной участью-таланом наградила:
Что любовь наша Ц печаль без утешенья.
Мне не честь будет старого мужа бросить.
Он не грозно надо мной распоряжался.
Не обидел меня грубим словом.
Он много цветов посеял, мало уродилось.

Николай говорит:
Ц Мне должно уехать, Варенька, но не терплю без вас быть!
Я дверь размахнул, за порог высокоторжественно ступил:
Ц Принимайте меня с хлебом-солью! Доченька! Много ты потерпела бедносте
й, и ты ныне возрадуйся! Я, твой бывший муж, ныне же твой отец, торжествую над
собой пресветлую победу. Отдаю тебя Николаю на руки, Ивановичу навеки… Н
иколка, я твою думу разбойницкую всю знаю. Не затевай! Не езди!
Он прослезился горько и отер слезы:
Ц Егор Васильевич!… Мы вас не согласны обидеть…
Варя пала мне в ноги:
Ц Благодарствую, Егор Васильевич! Спасибо на великом желаньице. Ты досп
ел себе орлиные крылья, нашел в себе высокую силу.

Ты мужскую обиду прощаешь,
Превысоких степеней отцовских доступаешь,
Пред тобой мы безответны и немы.

Я подхватил ее с полу, как ребенка.
Ц Дочка, подыми лицо и более ни перед кем не опущай! Дети! Я упал больно, вс
тал здорово. Теперь буду вашей радости пайщик, вашего веселья дольщик, ва
шего счастья половинщик.
Видя мою радость, Коля с Варей стали краше утра. Я учредил их в моем домишк
е и, как куропать вырвавшись из силка, устремился к старой и вечно юной мор
ской жизни.

Радость одна не приходит: дружина моя объявила портовой конторе, что под
пишутся в службу только в том случае, ежели шкипером на «Обнове» положат
старого их кормщика Егора Васильевича.
Вот и настал этот торжественный день моего освобожденья, день отпущенья
. Все мы собрались сполна. Начальник конторы сам перо в чернильницу обмак
нул и подает мне:
Ц Подписывайся, кормщик.
Я говорю:
Ц Дозвольте, господин начальник, чин справить, у дружины спроситься.
Товарищи зашумели:
Ц Егор Васильевич! Это чин новоначальных. Ты старинный мореходец.
Я говорю:
Ц Совесть моя так повелевает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48