Он не спеша поднялся, однако не сделал и нескольких шагов, как его окликнул Аким, негромко, но внушительно:
— Эй, ты!
Васька обернулся: меня, что ли?
Аким согнул ногу, упершись ею в ободранный край скамьи, и, обхватив колено руками, жег его темными зрачками. Васька не успел что-либо предпринять, как лихо был окружен ухарской компанией.
«Дело, похоже, принимает серьезный оборот»,— смекнул Васька.
— Поди-ка сюда! — властным голосом произнес Аким, но Васька с места не тронулся.— Не узнаешь?
— Узнаю.— Васька вел себя спокойно, будто от встречи с Акимом он никакой опасности не ждет.
— Ты, кажется, мне что-то обещал.— Аким недобро прищурил левый глаз, будто прицеливался.
— Не помню такого.
— Память у тебя девичья,— съязвил Аким.— И мордашка тоже... девичья. Хочешь, я ее мужской сделаю? — Он хрипло, через силу засмеялся.
Васька сдержанно взглянул на него: что ж, сделай, если у тебя получится. И тотчас почувствовал у себя за спиной подозрительное передвижение. Васька весь сжался в тугую пружину.
— Не бойся! — Аким успокаивающе поднял руку.— Не бойся, дорогой! Бить тебя никто не посмеет,— ска-
вал с ухмылкой.— Но если хотя бы раа встречу...— заговорил он тихо, с придыхом, будто после бега.— Ты меня понял.— Аким чеканно, по слогам произнес:— За-ре-жу!
От Мотыля Васька уже знал, кто такой Аким. Лич-ность в городе, особенно в темное время, заметная. Спаял вокруг себя с десяток уркаганов, а точнее, ребят-сорвиголов, любящих выпить и покуролесить, и теперь на танцах владычит. Сам он два года отсидел за хулиганство и мог «попортить шкуру», как выразился Мотыль. Ну, убить-то он не убьет, духу не хватит, а поколотить со своей братвой может, и притом здорово.
— А сейчас советую смыться! — Аким пьяно выкатил покрасневшие белки глаз.— Слышишь?
Волей-неволей, а с угрозой Акима приходилось считаться. Душный обруч бессильной злобы стянул Ваське горло. Ну что здесь поделаешь? Лезть на рожон бессмысленно. И как назло — ни Мотыля, ни Мамлюка. Эх, если бы Антрацит подвернулся. Этот не боится Акима, наплевать ему на пего. И Аким со своей оравой никогда не цепляется к Антрациту. Появись Антрацит— и еще неизвестно, чем все кончится. Но Антрацита нет...
Васька с трудом повернулся, не доверяя хмельному обещанию Акима, и направился к выходу с танцплощадки. Удивительно, но никто не преследовал его. Ты смотри, оказывается, Аким — человек слова.
Аллея тонула в полумраке. Сюда сквозь густую листву сирени едва доносились приглушенные жарким ветром звуки музыки. Зеленоватый неоновый свет ламп еще больше создавал иллюзию горестного и заброшенного одиночества. Тихо. Ни души.
Но вот сзади по дорожке, посыпанной вместо песка дробленым шлаком, послышались частые уверенные шаги. Васька посмотрел через плечо. Что-то подсказывало ему: эти трое, спешащие по аллее, ищут его. И конечно, не ради того, чтобы побеседовать с ним о чарах южного вечера.
— Эй, тормозни! — грубовато крикнули ему. Васька приостановился: чего еще? Но, заметив, что
к нему приближаются хищные, мертвенно-бледные в свете неона овалы лиц, попятился. Первой мыслью было: бежать! Однако Васька сделать этого не успел. Ближайший к нему хилый, узкогрудый заморыш, который Ваське показался знакомым, с ходу врезал в подборо-
док. Васька на ногах устоял. Но тут с трех сторон на него щедро посыпались удары.
Напрягшись, Васька отбросил от себя одного из нападающих и в образовавшуюся брешь кинулся из свирепого треугольника. На миг увидел перед собой перекошенную злобой физиономию. Не размахиваясь, влепил в нее кулаком. И сам чуть не упал, споткнувшись о что-то твердое, валявшееся на дорожке. Нагнулся; это оказался довольно увесистый, непонятно как попавший сюда, в парк, заржавелый болт. Развернувшись, Васька опустил его на того, кто пытался ногой попасть ему в пах. Удар болтом пришелся по плечу. Несчастный взвыл, дико, не своим голосом — и наступление, так хорошо начавшееся, враз прекратилось.
Воспользовавшись замешательством нападавших, Васька прыгнул в темноту сирени, кусты которой буйно разрослись по бокам аллеи, и ринулся в глубь парка. По лицу захлестали ветви.
Выскочив из дремучих зарослей на круглую, устланную мягкой травой полянку в конце парка, Васька осмотрелся. Никого. И не слышно было ни спереди, ни сзади шума раздвигаемых кустов. Значит, преследовать не решились. Храбрецы — трое на одного!
Ваську мутило от головокружения. Все-таки несколько сильных ударов прошли по лицу. Губы горько слиплись, сплюнул — кровь! Ладно, не беда!
«В рубашке я родился! Повезло мне. Ведь могло быть и хуже...»
Ныла рука. Только теперь Васька обратил внимание на то, что пальцы прямо-таки впились в спасительный болт.
«Кое-кто запомнит меня надолго,— со злой радостью подумал Васька.— И плевать, что побили. Мы еще встретимся... Где я видел этого, что первым ударил,— дохляка тощего?»
Густо припудрив багрово-синий кровоподтек под глазом, Васька стыдливо, перед самым гудком, приплелся в цех на бригадную разводку. Мышка при виде появившегося в дверях Васьки присвистнул. Мамлюк ахнул, Мотыль понимающе заулыбался, у Антрацита от удивления отвисла нижняя челюсть: кто?! Лишь один То-ляна никак не прореагировал на случившееся. Он хлад-
нокровно сидел на верстаке и позевывал, будто приход Васьки на работу с синяком на лице был вполне нормальным явлением.
Бригаду Толяны направили в механический цех. Все, кроме Васьки, обрадовались. В сравнении с другими цехами это чистота, прохлада, девчата... На работу туда пошли как на прогулку.
Придя в механический, Васька все утро настойчиво старался найти себе занятие за громоздким бандажным станком, где, кроме глухого токаря Кузьмича, никого не было. Но Толяна под молчаливое ликование ребят: пусть посветит людям своим «фонариком»! — гонял Ваську из одного конца цеха в другой. То надо принести из инструментальной кронциркуль, то пойти к сборщикам и попросить у них на полчаса штангенциркуль... Васька от его поручений совсем вспотел.
Меняли подкрановую балку на малом цеховом пролете. Здесь работали почти одни девчонки. Трудиться в таком месте было приятно, если бы... И Васька, поглаживая пальцами синяк, страдальчески морщился.
Бригада, конечно, уже до тонкостей знала вчерашнее происшествие. И была довольна. Все-таки, что ни говори, а Васька в неравном бою выстоял. А синяков, сказал Мотыль, смущаться не стоит. Это для мужчины — те же медали! Правда, Мамлюк скромно заметил Ваське, что желательнее обходиться без этих медалей: девчонки не любят их.
А Антрацит, белозубо скалясь, пел:
— Если рожа не набита, недостоин ты бандита. Перед самым обедом, потешаясь, Ваську послали прострогать планку к девчонке-строгалыцице. Васька было воспротивился, однако Толяна, ласково хмурясь, попросил:
— Сходи, Вась-Вась, сходи! Пусть прострогает. Толстая уж очень, под балку не войдет. Миллиметров десять надо снять.
Еще издали Васька увидел у строгального станка девчонку в розовой косынке. Нехотя подошел и, ни слова не говоря, положил планку на покрытую маслом станину. Девчонка поджала по-детски припухлые губы, подозрительно посмотрела на него:
— Чего еще?
— Планку прострогать.
Васька пониже, почти на глаза, опустил козырек фуражки: может быть, синяк не так будет заметен.
— Мне работу дает мастер,— насмешливо разъяснила девчонка.
Васька молча взял планку, пошагал разыскивать мастера на малом пролете. Через несколько минут он нашел его в конторке мастеров и, вернувшись к строгаль-щице, небрежно подал записку с разрешением.
— Подожди,— подчеркнуто сухо сказала девчонка.— Я сейчас закончу деталь.
— Хорошо,— обреченно кивнул Васька, эта девочка со строгими карими глазами ему положительно нравилась.— Я не спешу.
Стараясь не глядеть на нее, Васька отошел в сторонку и принялся внимательно наблюдать, как тяжелый кованый язык станка слизывал металл с зажатой в тиски детали.
— Так что же у тебя там? — наконец с неохотой спросила строгалыцица.
— Планку прострогать,— напомнил ей Васька.— На десять миллиметров.
— Давай ее сюда!
Девчонка забрала планку, ловко зажала в тисках. Ваське бросились в глаза ее тонкие, испачканные металлической пыльцой, в накрапах машинного масла пальцы. Перехватив его взгляд, девчонка будто бы случайно наткнулась на паклю, лежавшую с краю станины, и вытерла насухо руки.
Кокетливо покачивая бедрами, игриво улыбаясь, от конторки мастеров к строгальному станку подошла еще одна девчонка, маленькая, кругленькая, как колобок из сказки.
— Надя! Да у тебя поклонник!
Она остановилась напротив Васьки, бойко подперев бока руками и щурясь, будто смотрела на солнце. Васька скользнул взглядом по ее лукавому, усыпанному конопушками лицу и снова отвернулся к станку: час от часу не легче. Сейчас съехидничает по поводу синяка.
— Смотри, какой скромный. Краснеет, как девчонка... Как тебя зовут, мальчик?
Васька усиленно следит за утончающейся планкой, глух, как дерево.
— Боюсь, Надя, что он немой. А хорошенький,— вертела она головой, рассматривая Ваську.— Разрисован, как картинка.
Васька, насупившись, молчал, терпеливо ожидая выполнения своего заказа. И наконец с наслаждением вдохнул пахнущий жженым металлом воздух, видя, что строгалыцица снимает со станка готовую планку.
Договорившись с Фарфудииовым, что завтра они не будут заходить в свой цех, а придут сразу в механический доделывать невыполненное, ребята утром собрались на уже обжитом месте, у подкрановой балки на малом цеховом пролете.
Работы оставалось — сущие пустяки. В основном дело за сварщиком. Ремонт подкрановой балки, где нужна исключительная точность, требовал от сварщика незаурядного умения, филигранности. И Мамлюк старался. Вспышки, набегая одна на другую, сливались в голубое зарево, судорожно бьющееся под потолком цеха.
Но все чаще и чаще Мамлюк сдвигал с лица щиток и рукавицей вытирал обильно струящийся пот: на высоте было душно. Ребята по очереди поднимались к нему, чтобы рукояткой молотка прижимать свариваемые части.
Антрацит, незаметно для себя, важничал. Он остался за бригадира: Толяну вызвали в военкомат. Время медленно приближалось к обеденному перерыву. Ребят охватила ленца. Мотыль нехотя, стоя на лестнице, подавал снизу Мамлюку белые веточки электродов. Ваське они казались березовыми. И не просто березовыми, а волшебными. Ведь достаточно было прикоснуться такой веточкой к железной балке, и веточка тут же распускалась небольшим сиреневым цветком, испускающим колкие и жгучие лучи. Издали посмотришь на Мамлюка — цветовод из сказки, да и только.
Но вот Мамлюк решительно сбрасывает с лица щиток и, не говоря никому ни слова, спускается на землю.
— Что случилось, Мамлюк? — Антрацит тут как тут.
— Ничего,— «волшебник» с чувством собственного достоинства кладет заискренный, побитый спекшимися каплями металла щиток на токарный верстак.— На обед пора.
— Да ты что? — Антрацит в нетерпении поигрывает мускулами плеч, пытается отговорить Мамлюка.— Еще и столовая не открылась.
— Открылась,— Мамлюк добродушно, во весь рот,зевает.
Антрацит, не зная, как поступить: возмущаться ли ему, как исполняющему обязанности бригадира, столь ранним призывом Мамлюка на обед или пока не стоит,— поглядывает на ребят: что те скажут. Но все дипломатично молчат. Лишь Мышка ввернул:
— Может, мне побежать — стол захватить? А то неизвестно, как здесь, в механическом.
Антрацит даже взглядом его не удостоил. Ляпнет же такое: «стол захватить». Уж чего-чего, а место в любой столовке завода для Антрацита и его друзей всегда найдется.
— Тебе еще много работы там? -строго откашлявшись, Антрацит кивает вверх.
- День большой, -с тем же добродушным спокойствием говорит Мамлюк и, свернув рукавицы, прячет ИХ за верстак, давая попять, что разговор на эту тему исчерпан.
Антрацит грузно, всем мощным телом вздыхает: тяжела ты, шапка Мономаха! Трудно быть начальником. И на всякий случай делает попытку урезонить Мамлюка:
— Что за народ! Ну почему, как говорится, сделал дело — гуляй смело?
Но ребята уже не слушают Антрацита, поспешно сворачивают рукавицы, отряхиваются. Мышка, поняв, что вопрос решен, помчался к рукомойнику. Второпях чуть не наскочил на автокар, вывернувшийся из-за станка. Отпрыгнул в сторону, виновато оглянулся на Антрацита.
— Вот балбес! — уже миролюбиво Антрацит погрозил кулаком Мышке и, качнув чубатой головой, отдал приказание — двигаться в столовую!
Пообедав, раздобревший Антрацит на пути к месту работы, лениво ковыряясь спичкой в зубах, высказал мысль, что работа — не волк, в лес не убежит, и торопиться им некуда, а вот сейчас, после столовой, хорошо было бы освежиться газированной водой, такой, чтоб если не в голову, то хотя бы в нос ударила.
Мысль всем понравилась, а Мышку даже привела в восторг. И он не преминул и от себя добавить бесспорную истину:
— От работы кони дохнут.
Начали думать: куда пойти? Далеко — неохота, близ ко, в механический — неинтересно. И тут Мышка, как человек, знающий все прохладительные точки завода, подсказал Антрациту, где бывает самая приятная, самая вкусная, самая холодная — даже зубы ломит! — вода: в литейном цехе. Мотыль поддержал Мышку: да, вода там исключительная, он слышал, что будто бы в нее не то фруктовую эссенцию, не то ванилин добавляют. Но главное, что всех устраивало—это было рядом.
— Курс на литейный! — по-адмиральски четко скомандовал Антрацит.
В литейном цехе лихорадочно тряслись у влажных земляных опок — искусно созданных форм для заливки металлом — трамбовки, громыхали над спекшимся зеленым шлаком пневмодробилки, под потолком дрожало угарное марево газа вперемешку с пылью.
Мотыль вызвался провести бригаду самым коротким путем — через коксовый склад. Есть там тропинка, разумеется, подчеркнул он, для своих накатанная. Ему поверили. Даже Мамлюк, вечно берущий под сомнение все его открытия, не прекословил. Дружно потопали за Мотылем.
Мотыль действительно каким-то хитрым проходом, доселе никому из ребят не известным, провел бригаду в коксовый склад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24