Иван Иванович, внимательно слушавший Тюльпанову, прервал ее.
— Алевтина Кузьминична, давайте уточним кое-что о вашем давнем знакомом. Кто он? Где работает?
— Знаете... Знакомство у нас с ним было чисто деловое и закончилось года два тому назад. Работал он в мясном отделе гастронома. Звать его Михаилом. Фамилию, извините, в таком случае не спрашивают. Услуга за услугу: он мне — мясо, колбасу, я ему — лечебный массаж. У него давление и почки. Но что для него массаж, если человек каждый день выпивает литр водки и съедает три килограмма жареной свинины. Не в обиду вам, Иван Иванович, будет сказано, мужик по натуре хам. Пожалеешь его просто по-человечески, а он тут же к тебе с предложением. Вышел у нас с Мишей неприятный случай. Вы не смотрите, что я кнопка,— улыбнулась Тюльпанова,— постоять за себя
всегда умею. Признаюсь, меня еще девчонкой обидели. И я тогда занялась борьбой, так что при случае могу продемонстрировать, чему научилась. Эта ручка,— показала она свою маленькую, почти детскую ладонь,— разобьет кирпич. Специальность массажистки отлично укрепляет мышцы.— Она улыбнулась Орачу. — С тех пор мы с тем боровом не виделись... Отпарилась я па продуктовой базе и уже садилась в машину, вдруг подкатывается Мишуня, хвостиком повиливает: «Потолковать надо, дело есть». Отвечаю: «Мы с тобой уже натолковались. Забыл?» «Нет,— отвечает,— помню. Я тогда неделю на работу не выходил. Ты же шуток не понимаешь». Я ему: «Ты пошутил, я пошутила. Выходит, мы оба шутники. Давай короче, мне некогда». Он садится в машину: «Подкинь на Северный, по дороге расскажу». Едем. Он мне: мол, можем с тобой хорошо заработать, у тебя солидная клиентура, у меня — деликатесы. Я ему откровенно: «Предпочитаю с уголовным кодексом не иметь дела. Мне хватает и того, что я имею за сеанс массажа. Да пяток клиентов в нерабочее время. Меня не обижают: то пару апельсинов, то коробку приличных конфет. Словом, оплата по труду».
Иван Иванович поразился откровенности Тюльпановой. С одной стороны, такое обнажение человеческой сущности приводило в смущение, а с другой — вызывало уважение. Умеет постоять за себя во всем.
— Подъехали мы к тому месту, где меня ждал Саша,— рассказывала Тюльпанова,— мой кабанчик пересел, я передала Саше кое-что для Генераловой и помчалась дальше. В Мариуполе делать мне было нечего, при въезде свернула через поселки, мимо стана «Три тысячи». Я всегда той дорогой езжу. На развилке голосует какой-то парень: «На Таганрог не возьмете?» Гляжу — ничего из себя, симпатичный, веселые глазки. Думаю, будет с кем поговорить, а в одиночку, па трассе, да еще вечером после хлопотного дня — и уснуть за рулем недолго.
— Л не боязно вот так, с первым встречным? В степи... Она покачала головой:
— Иван Иванович, вы меня недооцениваете. С любым управлюсь запросто, даже если он с ножом или с железякой, заставлю землю есть! — Она рассмеялась.
— По дороге что-нибудь бросалось вам в глаза в его поведении? — поинтересовался Иван Иванович.
Она пожала плечами:
— Не помню... Наверно, ничего такого не было. Смеркалось, знаете: еще не вечер, но уже и не день. Дорога серая, кромки не видно, включишь фары — еще хуже, свет рассеивается. Так что все внимание на дорогу. О маме думала... Нет, ничего особенного не заметила,— заключила Тюльпанова.— Ах да, вертолет летал, раза два прошел низко над дорогой и вернулся. Ну и еще... под Мариуполем, за Касьяновкой, меня обошел «Москвич». Глянула на спидометр — сто двадцать, а он меня так запросто. Еще подивилась: что за мотор на этой лайбе?
— На номер внимания не обратили? — осторожно спросил Орач.
— Я же вам сказала, какое было время: серо. И «моск-вичок» серенький, не наш, не донецкий. ЦЕ, ЦО... Что-то в этом роде.
— Может, ЦОФ? — пытался уточнить Иван Иванович.
— Не знаю, не углядела. Вильнул кормой и ушел. А врать не хочу.
Хотелось ей верить.ЦО... ЦОФ... А почему бы и нет? Опередили Тюльпанову, вышли на развилке. О том, что вертолеты летают неспроста, догадаться было нетрудно, вот и решили «сменить лошадей»...
Иван Иванович внимательно изучил телеграмму, позвавшую Алевтину Кузьминичну в дорогу: ее обнаружили в «бардачке» угнанной машины. «Лукерья Карповна тяжело больна. Приезжай. Тетя Лена».
Отправлепа из Кущевской, принята в Донецке. Дата. Реквизиты.
— Что это за «тетя Лена»?
— Соседка. Такая же солдатка, как и мама. Только у нее совсем никого нет. Война всех подобрала.
Надо было решать, что делать с Тюльпановой: задержать до выяснения всех обстоятельств или оформить подписку о невыезде и отпустить с миром. Женщина и без того настрадалась.
— Алевтина Кузьминична, простите за вопрос не по существу: когда вы последний раз ели?
— Вчера пород выездом из Донецка. Перехватила на скорую руку. Ничего в рот не лезло, все думала о телеграмме...
Майор Орач отложил в сторону блапк и внимательно посмотрел на собеседницу. Мучило его одно сомнение. Тюльпанова категорически отрицала, что у нее в машине было двое, а Строкуи не сомневался: один сидел за рулем, второй прицельно стрелял из автомата по постовому.
Сказала бы она: в машине было двое — сначала сел один, а потом, когда отъехали, он попросил прихватить приятеля,— и все стало бы на свои места, Иван Иванович поверил бы в невиновность Тюльпановой.
Уж очень убедительно прозвучало воспоминание о сереньком «Москвиче» с номерными знаками то ли ЦЕ, то ли ЦО. Хотелось верить, что это был номер ЦОФ 94—32.
Кто мог стрелять в постового? Тот, кто знал, что его ищут. Летают вертолеты. А искали-то Кузьмакова, Дорошенко и «папу Юлю».
«Пожалуй, придется повременить с подпиской о невыезде»,— решил Иван Иванович.
— Алевтина Кузьминична, у меня к вам просьба: я познакомлю вас с молодым симпатичным человеком, майором Крутояровым. Помогите ему составить словесный портрет вашего попутчика. А пока суд да дело, я что-нибудь принесу вам из нашего буфета.
— Если можно, Иван Иванович, разрешите мне сначала сходить в туалет. Тоже со вчерашнего дня. От страха обо всем забыла...
Орач перепоручил Алевтину Кузьминичну майору Кру-тоярову, шепнув ему на ухо о ее просьбе.
— Ну и, как всегда, Олег Савельевич, за вами фоторобот.
Иван Иванович принес из буфета холодный бифштекс без гарнира, соленый огурец, баночку сметаны и бутылку молока.В нем жило неосознанное чувство вины перед Тюльпановой. Из головы не шел ее рассказ о матери. Была семья, полная хата детворы. Шестеро детей! Попробуй прокорми такую ораву в голодное военпое время. Правда, в селе было легче: при всех поборах кое-что удавалось припрятать.
И вот однажды, в одно мгновение — ничего не осталось, только глубокая воронка, где еще недавно стояла хата, шумела голосистая орана. Никого! Только пыль да звенит в ушах пугающая своей пустотой тишина. Алевтине тогда шел пятый год. И с замужеством ей не повезло...
Иван Иванович поглядел на часы: без десяти семнадцать.Тюльпанов сейчас наверняка в гостях у академика Генералова. И Саня там же.Вторгаться в чужую жизнь в такой торжественный день. Но с Тюльпановым необходимо было побеседовать, и именно сейчас, пока Алевтина Кузьминична с Крутояровым
составляют фоторобот. А затем уже решать дальнейшую судьбу задержанной. Прямых улик против нее нет, лишь подозрения, нуждающиеся в проверке.
— Поехали, Сережа, знакомиться с директором гастронома «Ленинград»,— сказал Иван Иванович водителю.
Гастроном с двумястами пятьюдесятью тысячами рублей суточного оборота — сложное хозяйство. Нужно вовремя выписать товар, завезти его, распределить по отделам, расфасовать и продать...
Иван Иванович решил остановиться вдали от служебного входа: там и без того тесно от машип. Стояли под разгрузкой рефрижераторы, прибывшие, видимо, издалека. Тут же, в сторонке, выжидали легковые автомашины. Их хозяева не зпают, что такое очередь, они превосходно изучили все служебные входы и выходы.
Иван Иванович зашел в магазин. Здесь пахло мукой, рыбой пряного посола и еще чем-то специфическим.
— Подскажите, как пройти к директору магазина,— попросил он женщину в белом халате.
— К Александру Яковлевичу? — переспросила та.
— Именно к Александру Яковлевичу,— подтердил Иван Иванович.
— Поднимитесь на второй этаж.
Приемная директора была под стать кабинету министра: стены выложены цветным пластиком, пол паркетный покрытый лаком. На окнах — занавеси из шелка. У входа на должности цербера— миловидная девчушка. Одним отвечает: «Александра Яковлевича нет, уехал в горком», а других тут же проводит к шефу.
— Вы не возражаете, если загляну к Александру Яковлевичу? — обратился к ней Иван Иванович и, не задерживаясь в приемной, тут же открыл дверь в кабинет. Девушка и опомниться не успела.
За столом сидел сухощавый мужчина, возраст — где-то шестьдесят. Он разговаривал по телефону. Поднял на Ивана Ивановича уставшие серые глаза, что-то сказал в трубку тихим вкрадчивым голосом и положил ее.
— Извините, Александр Яковлевич, вас оторвал от дела областной уголовный розыск. Майор Орач,— представился Иван Иванович.
Состоялся обычный церемониал знакомства.
— У меня к вам вопрос: вы не помните, года два тому назад у вас в мясном отделе работал человек по имени Миша? По всему, человек в теле. Выпивал литр водки и съедал три килограмма жареной свинины. За один присест или за день — не могу сказать.
Александр Яковлевич улыбнулся. У него были обескровленные, сухие губы, так что улыбка получилась кисловатой.
— Щеранский. Он уже более года у нас не работает,— уточнил директор гастронома.
— А не подскажете, где он сейчас обитает?
— Городской холодильник.
Адрес был точен. Имя, фамилия известны. Остальное, как говорят футбольные комментаторы, «дело техники».Иван Иванович собрался уходить, когда директор спросил: — Он вам очень нужен?
Иван Иванович почувствовал в этом вопросе какой-то скрытый смысл, поэтому ответил осторожно:
— Уголовный розыск к товарищу Щорапскому претензий не имеет, но рассчитывает получить от него нужную информацию.
— В таком случае ищите его под другой фамилией — Михаил Алексадрович Шурин,— уточнил директор.
— Он что, женился на молодой даме и принял ее фамилию? — осведомился Иван Иванович.
— Нет, расписался со старой, с которой прожил двадцать лет. И вместе с фамилией сменил заодно имя-отчество.
— А был? — поинтересовался Орач.
— Щеранский Моисей Аронович стал Михаилом Александровичем Шуриным. В связи со сменой фамилии и ушел от нас, чтобы не было насмешек.
Ну что ж, жизнь есть жизнь: человек устал от собственного имени.Теперь возникла дилемма: куда ехать? На холодильник, где работает Михаил Александрович Шурин, или к Тюль-панову? Кто из них нужное? Оба. Тюльпанов — на именинах у Генераловых. Он никуда не денется. А вот с Шуриным сложнее. Дать о нем справку может отдел кадров. Но сегодня уже тридцатое апреля, впереди — три дня праздников...
Иван Иванович взглянул па часы и понял, что уже поздно не только ехать на холодильник, но и звонить туда. Оставалось разыскать Шурина через паспортный стол: установить его домашний адрес.
Так проблема разрешилась сама собой: к Тюльпанову.В доме играл магнитофон, музыку было слышно на улице. Иван Иванович нажал кнопку звонка на калитке. Тут же щелкнул динамик, и мягким голосом Матрена Ивановна сказала:
— Не заперто нынче у нас, щеколду, мил-человек, нажми.
Иван Иванович и в прошлый раз звонил, не пытаясь войти обычным способом: нажать щеколду и толкнуть калитку. Уж больно внушительные были ворота, как в крепости.
Веселье в доме было в разгаре. Гости собрались на просторной веранде, оглушительно, как нынче принято, орал магнитофон, будто вокруг были глухие.На пороге стояла Екатерина Ильинична. В длинном черном платье из блестящей материи с люрексом. Голову ее украшала замысловатая экстрамодная прическа (иной у Генераловой и быть не могло). В глазах — веселые чертики. Озорная, игривая. Увидев гостя, обрадовалась:
— Иван Иванович, честное слово, не ожидала. Какой вы все-таки молодец! Пришли. Викентий Титович! — крикнула она в глубину дома.— К нам еще один Орач. Ты жаждал познакомиться с ним...
Надо было объяснить, что он пришел сюда не в гости, а по службе. Но не успел. К ним подошел высокий, стройный академик. Взглянув на него, майор милиции определил: «Сухощавый и все еще не утративший былой гибкости».
Иван Иванович именно таким и представлял себе академика Генералова: седоватый, с умными добрыми глазами, с мягкой улыбкой мудреца, приветливый, радушный хозяин. Длинные цепкие пальцы поймали и мягко стиснули руку гостя.
Иван Иванович хотел сказать: «Поздравляю», но вспомнил предупреждение Екатерипы Ильиничны о том, что после семидесяти всякое поздравление — насмешка над возрастом.
— С весною! Сто лет вам здравствовать, и еще полстоль-ко скрипеть пером о тайнах Земли-матушки.
Академик обрадовался:
— Да вы же поэт, молодой человек!
Ивану Ивановичу необычно было услышать в свой адрес слова «молодой человек». Полвека за плечами, какая уж тут молодость. Разве что «полная зрелость» — ближе к (увяданию.
— Спасибо вам за сына,— тряс руку Орача академик.— Знаете, чем черт отличается от ангела?
— Черт — нормальная скотина, способная к продолжению рода своего... Так утверждал Пушкин. А ангел — что-то вроде евнуха.
Академик от души рассмеялся.
— Нет, каков юморист! Марк Твен наших дней! Но я их классифицирую иначе: черт — злой гений, ангел — добрый. Злой гений предложил перекрыть плотиной Берингов пролив, отрезав от теплых вод юга Ледовитый океан. Раскусили, чем это пахнет? Тогда он предлагает: перекрыть плотиной Карабогаз... Ибо если не перекроем — выпьет он Каспий... Перекрыли — и сразу же изменился климат во всех среднеазиатских республиках. Ведь такыры и сероземы без воды — пустыня. Пришла в цветущие долины засуха. И полив не помогает, лезет соль на поверхность, гибнет земля. А добрый гений сказал: «Байкал — замкнутый геофизический район, уникальный экологический заповедник. Любое вмешательство в экологию этого района разрушит его целостность, и мы потеряем сокровище, ценность которого для человечества нельзя себе представить».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50