ВообщеЦ то матерей, сомневающихся в гениальности своих отпрысков, не су
ществует в природе. Это научный факт, поэтому убежденность Веры Коробков
ой в абсолютной непогрешимости ее ненаглядного Володи вполне объясним
а. Не вызывает особенного удивления и привязанность к нему любящей тети
Шуры. Но вот любовь, которую питали уже к двухмесячному Владимиру Коробк
ову поголовно все его коммунальные соседи, действительно вызывает почт
ение.
Дело в том, что более спокойного ребенка, кажется, свет не видывал никогда
. Казалось, что незлобивость, рассудительность и даже житейская мудрость
являются его врожденными качествами. Он никогда никому не досаждал крик
ом. Даже лежа в колыбели, он умудрялся сообщать матери и тетке о своих нехи
трых младенческих потребностях деликатно, спокойно, без лишних эмоций и
театральных эффектов.
Уже в шестилетнем возрасте, хорошо понимая трудности своей небольшой се
мьи, он помогал маме и тете Шуре по дому. Невысокий мальчик в коротких, аме
риканского производства штанишках (помощь недавних союзников) вызывал
стойкое раздражение у ребят постарше, местной послевоенной шпаны. Неско
лько раз его колотили Ц он никогда не жаловался. Не реагировал на обидны
е прозвища. Его начали считать трусом. В один прекрасный день он безогово
рочно опроверг эти домыслы, получил уважение сверстников и столь ценимы
й им покой. И при этом умудрился никого не задеть, никого не обидеть или ун
изить ни словом, ни делом.
Было так. Однорукий дворник Игульдинов, ветеран войны и гроза всех арбат
ских хулиганов в возрасте от пяти до пятнадцати лет, отчаявшись уберечь
свою каморку под лестницей одного из домов (не от воровства Ц от оскверн
ения, в частности Ц нелицеприятными для него надписями на двери), завел с
ебе здоровенного волкодава. Шарик, несмотря на свою мирную кличку, стал д
ля арбатской шпаны серьезным, более того, непобедимым противником. Прете
нзии об укусах и порванных штанах Игульдинов не принимал. Укусы были бол
езненны, а за штаны доставалось от матерей. Зрел бунт. Грандиозный по силе
эмоционального воздействия новый текст, который должен был появиться н
а двери ненавистного дворника, шлифовался в умах подрастающего поколен
ия неделями. Но двери были неприступны. Дураков, отважившихся теперь под
ойти к ним с куском мела в руках, не находилось.
И тут появился маленький Вова Коробков и предложил свои услуги в качеств
е диверсанта. Его подняли на смех. Он спокойно настаивал. Без труда (а ведь
еще в школу не ходил!) и без ошибок воспроизвел красочный текст будущей на
дписи огрызком карандаша на вырванном из чьего-то учебника по арифметик
е листе бумаги. Взял в руки мел и скрылся в нужном подъезде.
Не было его минут десять, все это время во дворе слышалось хрипение неуго
монного Шарика.
Следствием всей истории стало то, что между молодежью и дворником уже в т
от же день состоялась конструктивная беседа, после которой были разгран
ичены сферы влияния обеих сторон, их права и обязанности. Несогласия был
и. Но беззаветное мужество маленького парламентера признавали все. Безо
говорочно.
Надпись, сделанная им кривыми буквами на нужной двери, гласила: «Дядя Исл
ам, пожалуйста не выпускайте Шарика одного, его все бояться. Вова Коро». Ок
ончания своей фамилии Коробков дописать не сумел Ц Шарик все-таки здор
ово его покусал, пришлось даже отвезти мальчика в больницу. Против наказ
ания жестокого дворника и злой собаки Владимир Коробков выступил лично.
Еще лежа на больничной койке.
На следующий же день после происшествия весь центр столицы знал, что том
у, кто чем-нибудь обидит шестилетнего Коробкова, придется иметь дело со в
семи хулиганами Арбата и прилегающих переулков.
Поступив в школу, Володя не выдвигался на первое место среди одноклассни
ков Ц он просто занял его с самого начала и не уступал никому до последне
го танца на выпускном вечере. Поразительные способности к иностранным я
зыкам и точным наукам одновременно снискали для него любовь учителей, гр
аничащую с обожанием. Полнейшее (по крайней мере внешнее) равнодушие к эт
ой любви со стороны самого Коробкова принесло ему справедливое уважени
е товарищей. Спокойная, твердая, но не показная уверенность в том, что он
Ц молодой гражданин самой лучшей на свете страны, сулила Владимиру быст
рое продвижение по комсомольской, а там (как знать!) и по партийной линии. Н
о давняя детская мечта и недюжинная целеустремленность не позволили Ко
робкову пойти по этой завидной дороге.
После школы он поступил в военное училище. Точнее, в военно-инженерное.
Дальнейшую судьбу Владимира Коробкова по рассказам его тетки и матери п
роследить достаточно сложно.
Училище он закончил. И закончил, судя по всему, блестяще. Был направлен для
прохождения дальнейшей службы в одну из лучших воинских частей. Уже раз
бираясь по рассказам и письмам сына и племянника в общем традиционном хо
де карьеры военного, Александра Васильевна и Вера Васильевна Коробковы
с нетерпением ожидали приезда своего любимца в Москву надолго: для обуче
ния в Академии.
Но назначения в Академию не последовало. Последовал почему-то перевод в
другую часть Ц не такую заметную. Потом Ц еще одно перемещение. И еще.
Шли месяцы, годы. Владимир приезжал навестить родных все реже, объясняя д
олгие отсутствия напряженной работой над очередным инженерным проекто
м и частыми командировками. На робкие намеки матери, что ему давно пора бы
обзавестись семьей, только как-то невесело улыбался.
В конце семидесятых состоялась его первая длительная заграничная кома
ндировка. Потом эти командировки стали повторяться Ц год за годом.
Менялись времена, старели сестры Коробковы. В их квартире на Арбате все ч
аще слышались разговоры вдруг осмелевших соседей о политике. Старухи не
обращали на эти разговоры особенного внимания. Если уж говорить правду,
их больше интересовала экономика: недостаток тех или иных товаров в мага
зинах, дороговизна, позже Ц основательно забытая уже карточная система
распределения продуктов.
Потом началась эпопея с расселением их коммунальной квартиры. Уехала ку
да-то на окраину, в новостройку, одна семья, потом другая. Третья. Покорно ж
дали своей судьбы и баба Шура с бабой Верой. Они уже оставались в пустой кв
артире одни.
Но неожиданно какая-то неизвестно откуда явившаяся высокая комиссия со
общила женщинам, что, «принимая во внимание» и «несмотря на то, что» и «сог
ласно статье No» и еще «статьям No»… (длинная была бумага, всего сестры Короб
ковы не запомнили), им положены определенные льготы. А проще говоря, никуд
а съезжать им не придется, а придется подумать, где бы найти столько мебел
и, чтобы обставить всю освободившуюся жилплощадь, так как она, эта жилпло
щадь, теперь поступает в их распоряжение.
Шесть комнат! Да куда им столько? Но спорить не стали. Дают Ц бери. И стали ж
ить. Правда, из своей привычной уже за много лет комнатушки не выбрались. З
ачем? Давно спят на соседних кроватях. А как же по раздельности-то? А если о
дной среди ночи плохо станет, кто поможет? Нет уж Ц старого пса новым штук
ам не выучишь.
Только радовались, заранее радовались они тому, как приятно удивится Вол
одя, когда наконец-то приедет домой не на несколько дней Ц навсегда. А мо
жет (вслух об этом не говорили, чтобы не сглазить), и соберется наконец сем
ьей обзавестись, простору теперь хватит и для невестки, и для внучат. Ведь
он, Володя, не старый еще человек, совсем не старый. Все еще может случитьс
я.
…И Володя приехал! По-прежнему холостяком (шутил: «теперь уж вечным и бесп
оворотным»). Простору ставшей теперь полностью коробковской квартиры н
е удивился Ц покивал только. И за торжественным, сервированным на три пе
рсоны столом, выпив несколько стопок коньяка («Ты уж не ругай меня, мама, п
олюбил я этот напиток») сообщил приятную новость: насовсем приехал. Боль
ше уезжать не будет. Сообщил, конечно, немного грустно. Но это и понятно: тя
жело человеку расставаться с любимой работой. Такой любимой, что даже с м
атерью повидаться из-за этой работы не мог.
Впрочем, выяснилось, что немного, в меру сил, он работать все равно будет. В
одном научно-исследовательском институте. Так, инженер-консультант. Ра
бота нетрудная. И платить будут хорошо Ц заживут теперь Коробковы. И дей
ствительно, после отставки из армии и начала научной работы в НИИ Владим
ир вдруг проявил себя редким домоседом: все свободное время проводил в с
воей, теперь такой большой, квартире.
Хорошо обставил эту квартиру (действительно, зарабатывал он неплохо), но
пользовался, по существу, только одной комнатой: и спальней и кабинетом о
дновременно.
В институт свой ездил нечасто Ц больше работал на дому, чертил что-то, пи
сал. Обзавелся компьютером, на котором (Александра Васильевна замечать с
тала) чаще играл в шахматы, чем набирал научные труды.
Очень подружился с соседскими детьми. Даже больше того, проявив прежние
таланты, сумел сделать практически невозможное: оторвал этих самых дете
й от ненаглядных дисплеев и увлек строительством действующих моделей к
ораблей, лодок, планеров.
Его редко кто навещал: чаще всего по работе приезжали, бумаги какие-нибуд
ь забрать, чертежи. Но и то Ц в месяц раз. А то и реже.
Жизнь текла спокойно и размеренно. Беды, а уж тем более трагедии, не предве
щало ничто.
Но беда пришла.
Давно привыкшая вставать рано баба Шура во второй раз пришла на кухню Ц
приглядеть за чайником. Ну вот: импортный чайник за то время, пока она убир
алась в одной из комнат, успел не только вскипеть, но и почти остыть. А в пре
жние времена как раз столько ждали. Все теперь быстро: живут быстро, умира
ют быстро. Быстро кипят, быстро остывают. И люди и вещи. Хорошо это? Может бы
ть, хорошо. Только, говорят, к хорошему человек скоро привыкает, а вот она н
икак ко всему этому привыкнуть не может.
Александра Васильевна снова включила чайник (тот сразу загудел Ц техни
ка дошла!) и, присев к столу, задумалась. Так. Сейчас чаю попить, потом уборку
закончить. Сегодня на уборку больше времени уйдет Ц одной стараться на
до. Вере еще с вечера нездоровится. Лежит. Плохо дело. Надо будет узнать: мо
жет, у Володи какие связи. Мать-то на лето в санаторий какой-нибудь отправ
ить надо. Никогда Вера не просила ни о чем сына и сейчас не попросит. Да сес
тра-то у нее родная на что? Володя, кажется, не поднимался еще. Значит, позже
поговорить. А после уборки Ц в магазин. И в аптеку съездить надо. Местная
аптека Ц вот она, на углу. Да ведь там цены Ц страх один. Конечно, жаловать
ся Коробковым грех: денег вроде бы на все хватает. И сыты. И одеты. И обуты. Д
а только за что ж лишние рубли переплачивать? За то, что в центре живем? Нет
уж. Мы и на окраину съездим. Негордые. А деньги целее будут. Тьфу ты, пропаст
ь, опять чайник прозевала. Снова включить? Ладно, так заварим. Вот, правду с
казать, чай теперь действительно хороший стал. Володя не вставал? Нет, пос
лышалось. Ладно, одна попью. И за работу.
…Из аптеки баба Шура вернулась уже ближе к вечеру: действительно, дела за
няли много времени, больше даже, чем она предполагала. Уже поднимаясь в ли
фте, Александра Васильевна вспомнила о том, что хотела сегодня приватно
побеседовать с племянником. Ладно, прямо сейчас и поговорят. Вера не поме
шает Ц лежит до сих пор наверняка.
Но сестра встретила ее на ногах, приняла из рук полные сумки и просила не ш
уметь Ц у Володи гости.
Ц Что еще за гости? Ц Никакого раздражения по поводу того, что кто-то нав
естил ее племянника, Александра Васильевна не испытывала. Но строгости и
внешнего неудовольствия на себя, на всякий случай, напустила Ц по старо
й привычке старшей сестры.
Ц Не ворчи. Не гости даже, а гость. Старый товарищ, еще по армии сослуживец.

Ц Ну и где этот сослуживец? Ц несмотря на то что ворчливый тон ей не позв
оляла сбросить гордость, обувь баба Шура снимала очень аккуратно Ц не д
ай Бог стукнуть чем, скрипнуть Ц Володечке помешать.
Ц В гостиной сидят.
Ц В большой комнате? Ишь ты какая барыня стала: «гостиная»!… Сама-то чего
поднялась? Выздоровела?
Ц Да хорошо со мной все, хорошо. Не шуми.
Ц Я и не шумлю. Угостили хоть гостя чем-нибудь?
Ц Да не хотели они ничего. Я предлагала Ц отказались. Володя только чаю
попросил Ц отнесла. А так они того… коньяк вроде пьют.
Ц С чего это вдруг? Балуешь ты Володьку, Вера.
Ц Да перестань. Взрослый мужик давно. Ну, встретился с товарищем, ну, выпи
ли немного… Не шуми.
Махнув рукой, как бы говоря, что мол, разбирайтесь сами, не до вас, Александ
ра Васильевна двинулась на кухню. Но, проходя мимо закрытых дверей гости
ной (и чего это вдруг закрываться выдумал Ц никогда такого не было!), нево
льно прислушалась.
Батюшки, да уж не ссорятся ли? Нет, конечно же, Вовиного голоса не слышно Ц
он всегда тихо говорит. А второй, незнакомый… Да о чем они там?
Неожиданно баба Шура услышала глухой звук удара, а следом за ним Ц грохо
т, как будто на пол упало что-то большое и тяжелое… И стекло зазвенело. Да ч
то же там такое, Господи?!
Никогда бы Александра Васильевна не стала беспокоить своего любимого п
лемянника. Всегда была в нем уверена: хоть потолок обвались, а уж Володя не
вредим будет. Что с ним, таким осторожным, таким тихим, таким умницей случи
ться может?
А на этот раз, сама не зная почему, баба Шура резко толкнула дверь гостиной
. Не постучала даже. И застыла на пороге, широко раскрыв глаза.
С тяжелой вазой в руках Владимир Коробков стоял над телом не знакомого е
й человека. Именно над телом. Над трупом. Не спасти уже. Она Ц баба Шура Ц в
госпиталях да в больницах всю жизнь проработала, сразу видит все: не спас
ти. Никак не спасти. Александра Васильевна тяжело опустилась на пол и при
слонилась головой к дверному косяку.
1 2 3 4 5 6