Зря. В Москву заторо
пился. Хотя знал, что все выйдет именно так, как вышло… Где-то, кажется, яйца
были. Вот. Черт, совершенно пустой холодильник. Ну-с, яйца. Опять сковородк
у на огонь. Так. Где масло? Господи, ну почему в доме нет даже масла? Может, те
бе, Гордеев, все-таки жениться? Кандидатки на пост супруги есть. Вот хоть М
арина. Готовит неплохо. Тогда с утра какой омлет с клубникой отгрохала Ц
объедение!… Куда ты, дурень, полез? Откуда под раковиной, возле помойного в
едра, масло? Гм! А оно, масло-то, именно там и есть. Ну, точно Ц жениться пора.
Так. Масло на сковородку. Задымилось. Ох, да еще и брызжется! Спокойно. Убав
ить огонь. Руку Ц под холодную воду. Хорошо. Так. Теперь Ц разбить яйца на
сковородку. Сколько? Три? Весь день не жрал. Тогда Ц четыре. Ну, с Богом. Ах, ч
ерт, тухлое! Ну и вонь! Стоп. Чего ты швыряешься? Сковородка не виновата. Опя
ть Ц в унитаз. Сковородку вымыть. В сущности Ц все правильно… Вымыть ско
вородку, говорю. Так. Я продолжаю: все правильно. Холодильник пустой Ц его
отключили. Сам же и отключил. Два дня назад. А что делают яйца в отключенно
м холодильнике? Ясное дело Ц тухнут. Вот и стухли. И ты Ц без ужина. К тому
же Ц уже за полночь. Значит, спать… Завтра будет трудный день. Труднее, че
м сегодня. А сегодня был, не дай Бог никому…
Гордеев подошел к бару (домашний бар Гордеева Ц предмет зависти всех ег
о знакомых), вынул бутылку «Наполеона», плеснул в бокал немного ароматно
й маслянистой жидкости. Достал сигарету. Неудачный день. Ничего. Почему, с
обственно, неудачный? Ведь знал же, уже после того как поговорил с Петровы
м, знал: все так и будет. Но бросился к машине (а Валька предлагал остаться, п
ообедать вместе!) и поехал в Москву. Уже по дороге почувствовал, что голоде
н. Но не остановился нигде. Мелькали шашлычные, шоферские закусочные Ц н
е остановился. И в Москве ни перед одним рестораном не задержался. Сразу
Ц туда.
Когда впустили, обрадовался. Подумал Ц дело на лад идет. На какой лад? Пол
тора часа в приемной. Потом десять минут в кабинете. Потом еще час в другой
приемной и двадцать минут в другом кабинете. И там отказ. И везде отказ: «Н
ет такого, информацией не владеем, к сожалению, помочь не можем». К машине
своей вернулся Ц вечер уже. Пока до дому добрался Ц ночь. Все закрыто. Ку
пил в круглосуточном банку тушенки Ц дрянь оказалась. Без ужина остался
. Неудачный день. Гордеев затянулся сигаретой и глотнул из бокала. А чего о
н ждал? Что нужную информацию ему преподнесут на блюдечке? Зря спешил. Зря
не ел целый день. И понимал, что зря, с самого начала. Когда узнал, куда приде
тся обратиться. Когда всего на несколько секунд увидел на протянутом Вал
ькой Петровым листке блокнота три буквы. Только три буквы: СВР. Служба вне
шней разведки.

ГЛАВА 3

Еще задолго до того, как началась эта история, сестры баба Шура и баба Вера
Коробковы были частью умирающей легенды. На рубеже двадцатого и двадцат
ь первого веков старухами на восьмом десятке они стали участницами или,
скажем осторожнее, свидетельницами самой страшной и кровавой игры на св
ете: большой политики.
Но до сих пор ни одна из них не подозревала о своей исключительности. В пол
итике старушки всегда разбирались слабо, а в легенды не верили, потому чт
о десятки легенд рассыпались в прах за их долгую жизнь.
Еще в шестидесятых о них и таких, как они, молодые люди в вошедших в моду уз
ких брюках и просторных свитерах складывали трогательные стихи и не мен
ее трогательные и безыскусные (в три-четыре аккорда) песни. Так создавалс
я миф о рае земном: тихих арбатских двориках. Ни Александру Васильевну, ни
Веру Васильевну Коробковых этот миф, равно как и его энергичные молодые
создатели, не интересовал. Они продолжали честно работать на благо социа
листической родины и жить в коммунальной квартире в комнате с окнами, вы
ходящими во двор. На Арбате. Тогда это не казалось особенно романтичным и
ли невероятно престижным.
Со временем, во многом благодаря тем же «шестидесятникам», ставшим с год
ами классиками, престиж района возрастал. Назревала (и назрела!) Великая р
еконструкция Арбата. Разгорались (а потом, со временем, утихли) споры в пре
ссе. Один из поседевших знаменитых арбатских мальчиков бросил едкую фра
зу о том, что «Арбат офонарел». Но ни Шуре, ни Вере Коробковым перемены не п
оказались особенно странными. Только Шура Ц старшая Ц горько сокрушал
ась, что нет больше старого троллейбусного маршрута на Арбате и в аптеку
приходится ходить пешком, а ведь ноги-то болят Ц возраст! Да младшая Вера
немного удивлялась тому, что, когда стали расселять арбатские коммуналк
и, их с сестрой не тронули. Наоборот, отдали в их распоряжение всю большую
квартиру.
Это Володя наш постарался, Володю нашего ценят, с гордостью говорила она.
И хотя действительно думала, что такая честь не им с сестрой, а ненаглядно
му их Володе, но все же в глубине души надеялась, что городские власти и пр
авительство страны поселили к концу жизни Коробковых так просторно име
нно за их с сестрой, а не чьи-нибудь там еще заслуги перед Родиной. Да и прав
да Ц мало ли Коробковым за жизнь вытерпеть пришлось? Видит Бог (про котор
ого еще в их детстве, в тридцатых годах, учили, что его нет), много вытерпели.

Замуж Шура Коробкова выходила в сороковом году, восемнадцатилетней дев
чонкой. И весь их двор Шуре завидовал. Потому что за красавца, за капитана-
артиллериста. И потому что в отдельную квартиру сразу, в Замоскворечье. Э
то, конечно, приятно было Ц жили Коробковы тесно: мать, отец и пятеро дете
й: трое сыновей и две дочери Ц в трех комнатах коммуналки. И только пятнад
цатилетняя Вера понимала, что завидовать сестре не за это надо, а за то, чт
о будет она теперь жить с любимым, по-настоящему любимым человеком. У мате
ри Шуры и Веры, правда, были сомнения, потому что избранник ее дочери вдвое
Шуры старше. Ну и что с того? Зато с положением человек, будущее у него, а зн
ачит, и у молодой его супруги, обеспечено.
А знала бы мать, каким окажется будущее ее зятя, подтянутого, веселого кап
итана Федорова, не отдала бы за него свою дочь, никогда не отдала бы.
Забрали Николая Константиновича Федорова зимой, в начале чреватого соб
ытиями тысяча девятьсот сорок первого года. Молодая его супруга Шура той
ночью не плакала даже Ц слишком все казалось страшно и нереально.
Через несколько недель она вернулась к своим, на Арбат. Вернулась тихо, не
заметно. Да и не смотрел никто из соседей в ее сторону Ц глаза отводили. А
еще через несколько месяцев и у Коробковых, и у арбатского дворика, и у все
й страны появилась другая, заслонившая собой все прочие, забота: война.
Уже в октябре сорок первого пришло извещение о смерти Кости, старшего из
трех братьев Коробковых. И похоронки на остальных двоих (Василия Ц в сор
ок третьем и Валентина Ц в сорок четвертом) получали уже только ставшие
неразлучными сестры Шура и Вера Ц их мама не смогла пережить смерти уже
первого сына. Недолго прожил на свете и отец Коробков: в январе сорок трет
ьего он умер в эвакуации, в Уфе.
Шура и Вера эвакуироваться отказались. Отец уезжал вместе с заводом Ц о
н там, в Уфе, нужнее был. А их место, думали сестры Коробковы, здесь, в Москве.
Шура устроилась работать в один из госпиталей санитаркой. Вера Ц нянечк
ой в Дом сирот.
Тогда впервые показалось им просторной Ц нестерпимо просторной Ц их с
тарая тесная коммуналка.
В сорок пятом она снова начала наполняться народом Ц по большей части ч
ужим, незнакомым. Не вернулись с фронта или из эвакуации многие из прежни
х соседей. Их место занимали новые: те, чьи дома не уцелели во время бомбеж
ек, те, кого послевоенная Москва, которая собиралась отстраиваться и рас
ти, приглашала к себе: инженер-строитель с семьей, какой-то товаровед из К
азани…
В сорок седьмом году появился в этой коммунальной квартире на Арбате и е
ще один человек, тот самый, которому со временем суждено было переменить
уклад жизни старой коммуналки совершенно, тот самый, благодаря которому
древние старушки сестры Коробковы через несколько десятков лет оказал
ись в центре серьезнейших событий, имеющих непосредственное отношение
к мировой политике. Но тогда… Тогда все получилось просто и вполне обычн
о.
…Война кончилась, жизнь брала свое. Все еще словно освещенная огнями поб
едного салюта, Москва хотела жить и радоваться, несмотря ни на что. Да Ц т
рудно, да Ц не все вернулись, а многие вернулись, но не туда, откуда уходил
и. Да Ц продолжали сажать за малейшую провинность, за опоздание на работ
у. И все-таки… Все-таки были и модные танцы, и модные платья. И даже любимые
или нелюбимые городские оркестры Ц на танцевальных площадках в клубах
или прямо под открытым небом.
Двадцатичетырехлетняя Шура Коробкова по выходным дням (понятия «воскр
есенье» в общепринятом теперь смысле тогда не существовало) большей час
тью оставалась дома. Еще в начале войны она, после настойчивых уговоров м
атери, развелась с мужем, снова взяла себе прежнюю фамилию, но все-таки на
что-то еще надеялась, ждала. Забегая вперед, скажем, что дождалась нескоро
и немногого: в пятьдесят четвертом, после ее многочисленных заявлений и
просьб, официальные органы выдали Александре Васильевне Коробковой, вд
ове необоснованно репрессированного капитана артиллерийских войск Ни
колая Федорова, уведомление о смерти мужа и справку о его реабилитации. Н
о, впрочем, речь сейчас пойдет в основном о Коробковой Вере.
К сорок шестому году ей исполнился двадцать один год. Привыкшая с детств
а считать подлинной красавицей и в семье, и во дворе, да и во всем мире одну
свою старшую сестру, Верочка Коробкова совсем не была кокеткой. Наоборот
, все знавшие ее подшучивали над Верочкиной чрезмерной скромностью, бояз
ливостью даже. И девушка давно смирилась с мыслью, что всю жизнь ей придет
ся нянчить детей чужих, воспитанников того самого Дома сирот, в котором о
на продолжала работать. Да и мужчин, желающих обзавестись семьей, после в
ойны было намного, намного меньше, чем сгорающих от того же желания женщи
н. И все же…
Однажды, в один из выходных, подруга привела Верочку на танцы в парк. Именн
о привела: за руку, как ребенка. По дороге критически оглядела простенько
е ситцевое Верочкино платье, посоветовала кое-что переделать, обещала д
остать какие-то выкройки, но, впрочем, когда в парке с дощатой эстрады заз
вучал страшно пыхтящий маленький оркестрик, забыла и о подружке, и обо вс
ем другом на свете ради молоденького конопатого лейтенанта.
Вера стояла в стороне, под деревом, вдали от эстрады и освещающих площадк
у вечерних фонарей. И вдруг при звуках какого-то вальса, название которог
о она не знала, ощутила такое желание, чтобы кто-то тоже пригласил ее пота
нцевать, ввел в толпу этих нарядных, беспечных в своем счастье людей, что е
два не расплакалась.
В тот день к робкой девушке у края площадки никто так и не приблизился. И с
тавшие вдруг необходимыми модные выкройки были вытребованы у подруги у
же назавтра. Не замечая понимающих грустных улыбок сестры, Вера нескольк
о дней перекраивала, перемеряла и перешивала свой небогатый гардероб, а
накануне очередного выходного дня (никогда еще так долго не ждала!) даже п
риобрела (непозволительная роскошь!) губную помаду. Соседка по квартире,
продавшая Вере вожделенную трубочку и привычным жестом ссыпавшая горс
ть монет и несколько измятых бумажек в коробку из-под американских гале
т, тоже улыбнулась странной, Шуркиной, как называла ее для себя теперь Вер
а, улыбкой. Но промолчала. И хорошо. И очень даже хорошо. Улыбайтесь. Погляд
ывайте косо, думайте, что хотите, только не вмешивайтесь, ради бога, не вме
шивайтесь, когда девушка ведет себя именно так. Особенно если юность ее б
ыла заполнена войной, а молодость требует и требует возмещения этой поте
ри.
…Его звали Дмитрием. Димой. На танцах (Вера была там уже в третий раз, и уже р
аньше приглашали ее и танцевали с ней, но как вдруг все это стало далеко и
ненужно) девушка заметила его первой. И словно бы почувствовав ее взгляд,
он обернулся, подошел и Ц улыбнулся… Даже в старости, спустя много лет, не
смотря на все то, что случилось позже, Вера Коробкова вспоминала эту улыб
ку и хорошо знала, что прекраснее ее не видела она ничего на свете.
Потом, после того как отзвучал последний танец, была долгая прогулка по н
очному городу. А потом Ц первое в жизни и очень небезопасное по тем време
нам Верочкино опоздание на работу. И покаянные слезы в кабинете директри
сы Дома сирот. И благодарность за то, что, все понимая, директриса, добрая, д
ебелая, много повидавшая на своем веку женщина, решила все замять и не дав
ать ход делу.
И новые прогулки. И новые опоздания. И ласковые упреки сестры. И в конце ко
нцов неизбежные крадущиеся шаги двоих по коридору квартиры, в одной из к
омнат которой жил Дмитрий, студент ремесленного училища. И новые, уже дру
гие слезы. Под утро, на его плече.
И еще слезы, когда уезжал с Ленинградского Ц на Север, что-то строить. В по
селок Ц и названия-то не выговоришь, нерусское какое-то. И его обещание п
исать, писать часто.
Но письмо Вера получила только одно: с извинениями и просьбами не беспок
оиться и не беспокоить.
Именно тогда Шура не спускала с сестры глаз круглыми сутками, перепрятал
а в доме все ножи и веревки.
А весной сорок седьмого, как раз в канун Дня Победы, он и появился третьим
жильцом в комнате сестер Коробковых: Владимир Коробков, Володя-младший,
сын Веры.
…Уже потом, много лет спустя, после трагического события в квартире Алек
сандры Васильевны, Веры Васильевны и Владимира Коробковых, сестры не без
горячности вспоминали детство своего любимца, его рано проявившиеся та
ланты, положительные свойства души, благородные устремления.
1 2 3 4 5 6