Кто-то начал колотить во входную дверь, и одновременно с этим зазвонил телефон. Мы с Дунканом в замешательстве переглянулись и некоторое время не могли сообразить, что делать и на что реагировать в первую очередь. Потом я все же встала, вышла из кухни и быстро направилась к входной двери, а Дункан подошел к телефону. На пороге я увидела женщину-констебля. Ее коллега стоял чуть позади.
– С вами все в порядке? – спросила она, пытаясь заглянуть через мое плечо в темный холл. – Нам приказано не оставлять вас одну.
– Я в порядке, – успокоила я ее. – Проходите.
Я провела обоих полицейских в гостиную.
– Пожалуйста, подождите меня здесь. Мне нужно закончить кое-какие дела, – сказала я и отправилась в кухню.
Дункан протянул мне телефонную трубку. Звонила Хелен.
– Тора, я только что узнала… – быстро заговорила она. – Мне сказали, что твоего мужа отпустили. Как ты?
– Я в порядке. Честно. Не волнуйся.
– Констебли с тобой?
– В соседней комнате.
– Тора, прошу тебя, пусть они там и остаются. Все это Ужасно неприятно, но я сейчас никак не могу уйти. Гээр признал, что Энди Данн принимал участие в аферах и помог ему избавиться от Мелиссы.
Дункан и Кенн внимательно наблюдали за мной.
– Энди Данн убил Дану. – сказала я.
Несколько секунд в трубке была тишина, но потом Хелен сказала:
– Боюсь, что сейчас я не могу об этом говорить. Я свяжусь с тобой позже.
Она отключилась. Я тоже повесила трубку, закрыла дверь, чтобы полицейские в гостиной не могли слышать нашего разговора, и снова села за стол.
– Последний раз Данна видели вчера поздно вечером, около одиннадцати, – сказал Гиффорд. – Этой женщине, Солтер, пришлось опознавать его по фотографии. В полиции считают, что он уехал с островов. Тем не менее, пока его не поймают, тебе нужно быть осторожнее.
Дункан раздраженно фыркнул, взял бутылку, плеснул оставшееся виски в свой бокал и сел, рассматривая янтарную жидкость на свет.
– Дункан, не увлекайся!
В голосе Кенна прозвучало что-то вроде предостережения. Я физически ощущала, как накалилась обстановка в кухне. И дело было уже не только во мне и в моем праведном гневе, который я изливала на этих двоих. Я чувствовала, что идет какая-то совсем другая игра, и ставки в этой не понятной мне игре очень высоки. А потом я вспомнила еще кое-что.
– Вы оба получаете деньги из акушерской клиники острова Тронал, – сказала я, поворачиваясь к Дункану. – Даже этот треклятый дом куплен на деньги клиники. Если вы оба не имеете никакого отношения к тому, что там происходит, то почему вам регулярно выплачивают зарплату?
– Кажется, у нас с тобой не осталось никаких тайн, Дунки. Ты сам ей скажешь или предоставишь это мне? – Кенн оглядел кухню и добавил: – Кстати, я умираю от голода. Вы вообще собираетесь сегодня есть?
Кенн встал и направился к холодильнику, а я в упор смотрела на Дункана и ждала, когда он объяснит мне эту последнюю большую загадку.
– Ежемесячный доход от клиники на Тронале получают восемь человек, – наконец сказал он. – Не считая персонала, конечно. Это Кенн, я, отец, Гээр, Данн и еще три человека, которых ты наверняка не знаешь.
– Почему?
Я откинулась на спинку стула, стараясь охватить взглядом как можно большее пространство. Кенн исчез из поля зрения, и мне это совсем не нравилось.
– Мы являемся ее владельцами. Мы приобрели акции около десяти лет назад. Тогда у них были большие финансовые затруднения, они шли ко дну, и мы их выручили. Это было задолго до того, как я встретил тебя, и поэтому ты ничего об этом не знаешь. Мой трастовый фонд являлся частью ссуды, которую я им предоставил. Они вернули ее в декабре, как раз когда нужно было вносить деньги за дом.
Они являются владельцами этой акушерской клиники? И хотят, чтобы я поверила, что им ничего не известно о делах, которые там творятся? За кого они меня принимают?
– Клиника на Тронале существует уже давно, – продолжал Дункан. – И вся эта незаконная торговля детьми, которую наладил Гээр, это просто как… как гнилая ветка на здоровом дереве. В свое время врачи этой клиники помогли очень многим женщинам. Многим местным семьям.
Гиффорд открыл дверь холодильника, ничего там не нашел и обернулся к нам.
– Большинство детей, рожденных на Тронале, усыновляют в установленном порядке и совершенно законно, – сказал он. – И большая часть персонала клиники наверняка не знала о том, чем занимались Гээр и Данн. Я абсолютно уверен, что Ричарду об этом ничего не известно.
Он заглянул в один из шкафчиков, ничего там не обнаружил и закрыл его.
– Я все равно не понимаю, зачем вам было выкупать их акции или давать ссуды. Какое вам, собственно, дело до их проблем?
Кенн открыл второй шкафчик.
– Господи, вы когда-нибудь слышали о супермаркетах? Отчаявшись найти что-то съедобное, он вернулся к столу.
– Мы там родились, – ответил Дункан и замолчал, давая мне время осмыслить его слова. – Мы с Кенном родились на Тронале. Нас усыновили местные семьи. Данн, кстати, тоже один из наших. Насчет остальных я не уверен.
Я не верила своим ушам.
– Элспет и Ричард усыновили тебя?
– Элспет не могла иметь детей, – сказал Дункан. Потом он мрачно взглянул на Кенна и добавил: – А Ричард мог.
– Ричард – мой отец, – объяснил Кенн.
Я потеряла дар речи.
– Ричард и Элспет несколько лет пытались завести ребенка, – начал рассказывать Кенн. – Думаю, в это время в их отношениях возникла некоторая напряженность, и Ричард завел роман с одной из врачей больницы. Она родила на Тронале, и меня усыновили Гиффорды. Три года спустя Элспет наконец признала свое поражение и согласилась усыновить ребенка. Дункану тогда исполнилось четыре месяца, и, полагаю, он был просто очаровательным малышом.
– Так вы братья? – спросила я, переводя взгляд с мужа на Гиффорда и обратно.
Кенн пожал плечами.
– В принципе, да. Хотя биологические родители у нас разные. Но я всегда считал нас членами одной семьи.
Дункан был мрачнее тучи.
– А почему они не усыновили тебя? – спросила я у Кенна.
– Элспет не знала о моем существовании. Я сам узнал о том, кто мой биологический отец, только в шестнадцать лет. Хотя это не стало для меня большой неожиданностью.
Ничего удивительного. Гораздо удивительнее то, что я сама не догадалась об этом раньше. Я заметила удивительное сходство между Ричардом и Кенном, знала об антипатии между Кенном и моим мужем, удивлялась прохладным, формальным взаимоотношениям в семье Дункана и не сделала совершенно очевидных выводов. Кенн – врач, кровный и духовный сын. Дункан – бедный подкидыш, которого усыновили только для того, чтобы Элспет была счастлива. Бедный Дункан. И бедный Кенн, если уж на то пошло. Как все запуталось…
Через час я все еще была дома. Я поняла, что не смогу провести ночь в какой-то незнакомой гостинице. По настоянию Хелен констебль Джейн осталась ночевать в одной из гостевых спален. А Дункан, уже по моему настоянию, в другой. И дело было не в том, что я не поверила его рассказу. Как ни странно, поверила. Конечно, нужно будет поговорить об этом с Хелен и все проверить, но чем больше я думала о сегодняшнем разговоре, тем больше убеждалась, что он говорил правду и я наконец-то получила ответы почти на все вопросы.
Я очень долго стояла под душем, тщательно вымыла голову и почистила зубы. Было приятно снова оказаться в ванной, зная, что через несколько минут я лягу в собственную постель. Несмотря на то что мне удалось немного вздремнуть в камере полицейского участка в Данди, глаза слипались и мне очень хотелось спать. Внезапно мой взгляд упал на сумку с туалетными принадлежностями Дункана, и сонливость как рукой сняло. Нет, похоже, я получила ответы далеко не на все вопросы.
Я прошла по коридору и распахнула дверь гостевой спальни. Дункан лежал на кровати, с наушниками на голове. Он выглядел печальным и подавленным. Увидев меня, он снял наушники и радостно приподнялся мне навстречу, но потом заметил выражение моего лица и упаковку таблеток, которую я держала в руке.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила я.
Дункан встал и отложил наушники.
– Как насчет того, что мне очень жаль?
Я покачала головой.
– Боюсь, этого явно недостаточно.
Я зашла в комнату, прикидывая, успею ли я нанести ему парочку болезненных ударов, прежде чем: а) он одолеет меня; б) вмешается констебль Джейн.
– Ты хотя бы представляешь себе, через что мне пришлось пройти в течение последнего года?
Дункан, наверное, все-таки испытывал угрызения совести, потому что смотреть мне в глаза он не мог.
– Почти каждый божий день мне приходилось видеть беременных женщин, разговаривать с ними, дотрагиваться до них, выслушивать их жалобы на тошноту, слабость, боли в спине и паху, Я с трудом удерживалась от того, чтобы не наброситься на этих дур и не заорать, чтобы они прекратили скулить и благодарили Бога за счастье, которое он им послал. Мне приходилось брать на руки каждого новорожденного, трогать крепкое маленькое тельце, и каждый раз во мне борол ись два желания – мне хотелось или сбежать вместе с этим малышом как можно дальше, или вышвырнуть его в ближайшее окно. Каждый раз, когда я передавала ребенка его матери, мое сердце рвалось на части. Мне хотелось броситься на пол родильной палаты и зарыдать в голос. Ну почему, почему, почему это не я? Почему я не могу сделать того, что может сделать любая нормальная женщина?
Мне показалось, что я слышу шаги в коридоре, и это было неудивительно, потому что под конец я сорвалась на крик. Дункан по-прежнему избегал моего взгляда, но мне показалось, что он испугался. Думаю, я и сама немного испугалась собственной вспышки. Два года страданий, разочарований и недоумения по поводу того, что я не способна зачать ребенка, в этот вечер вылились в слова, и я впервые дала им волю. Дункан повернулся ко мне спиной и оперся о подоконник. Я обошла кровать, стала рядом с ним и постаралась говорить тише. Я не узнавала собственного голоса. Он был неприятным и злым.
– Но я могу, да? Я могу иметь детей. Я страдала напрасно. Но сколько было боли… Тебе не нужно было подпиливать мачту, чтобы убить меня, Дункан. Ты медленно убивал меня в течение целого года.
Я швырнула в него упаковку таблеток, но облегчения не испытала, и начала озираться по сторонам в поисках более весомых аргументов. К счастью для нас обоих, ничего подходящего под рукой не оказалось. Лампа на прикроватной тумбочке казалась достаточно массивной, но когда я сообразила, что сначала придется выдернуть шнур из розетки, это странным образом меня успокоило.
Я направилась в двери, но на пороге обернулась и сказала:
– Это дерьмо даже не лицензировано в Соединенном Королевстве. Где ты его достал? У папочки или у большого брата? Хотя мне это уже совершенно неинтересно. Кстати, я в курсе, что ты собираешься уйти от меня. Скатертью дорога.
С треском захлопнув за собой дверь, я вышла в коридор и заметила Джейн, которая стояла у лестницы. Я вернулась в свою комнату.
Спать совершенно не хотелось, а впереди была длинная ночь, и я не представляла, как ее пережить. Мне захотелось есть, но, как уже успел выяснить Кенн, в холодильнике и кухонных шкафчиках было хоть шаром покати. Дверь в спальню открылась.
– Не желаю ничего слушать, – сказала я, не оборачиваясь. Представляю, насколько по-дурацки бы это выглядело, если бы я обернулась и увидела на пороге констебля Джейн.
– Понимаешь, у моей матери была веская причина отдать меня на усыновление, – сказал Дункан.
– Ты меня с кем-то путаешь. Расскажи это кому-нибудь другому. Мне же совершенно начхать на подробности биографии твоей матери, – ответила я, по-прежнему не оборачиваясь.
– У нее был рассеянный склероз, – продолжал Дункан. – Она уже была больна, когда родила меня, и знала, что ее состояние будет быстро ухудшаться.
Я ничего не ответила, но, очевидно, что-то в моей позе и повороте головы подсказало Дункану, что я слушаю.
– Я знаю, что эта болезнь передается по наследству, – сказал он. – Вполне возможно, что меня тоже постигнет эта участь, хотя я сейчас старше, чем была моя мать, когда умерла. Однако вероятность того, что я передам дефектный ген своим детям, составляет целых пятьдесят процентов.
Я обернулась. Кожа вокруг глаз Дункана покраснела и покрылась пятнами. Глаза блестели от слез. Я никогда раньше не видела, чтобы Дункан плакал. Как все-таки мало мы знаем о людях, которые нас окружают… Дункан набрался смелости и шагнул в комнату.
– Я понимаю, что должен был предупредить тебя. И мне действительно очень жаль, что я этого не сделал.
– Но почему?… Почему ты ничего мне не сказал? Когда ты об этом узнал?
– Я знаю об этом с детства. Поэтому моему поступку нет оправдания. За исключением того, что когда мы познакомились, ты вовсе не собиралась заводить детей. Если ты была не на работе, то каталась верхом, каждые выходные рискуя сломать шею во время скачек по пересеченной местности. К тридцати пяти годам ты планировала стать врачом-консультантом и победить в соревнованиях на Кубок бадминтона. В такой образ жизни дети просто не вписывались.
Все, что он говорил, было истинной правдой. Но все это было восемь лет назад.
– Я изменилась. И образ жизни тоже изменился.
– Я знаю. Но когда я должен был тебе об этом сказать? Когда мы были помолвлены?
– Да, – перебила я его. – Именно тогда было самое подходящее время.
– Я боялся, что ты передумаешь. Кроме того, ты никогда не говорила ничего вроде «Кстати, Дунки, я хочу в первые же шесть лет нашего брака родить шестерых детей».
– Мы говорили об этом. До отвращения. Ты говорил, что тоже хочешь детей.
– Я действительно хочу детей. Просто эти дети не могут быть моими.
– Я должна была об этом знать. Я перестала принимать противозачаточные таблетки. Я сдавала все эти анализы. Мы высчитывали дни сексуальных контактов. А все это время…
– Я знал, что если мы переедем сюда, то сможем усыновить ребенка. Новорожденного. Может быть, даже не одного.
– А как же анализы? Твои анализы спермы. Они все были нормальными. Как такое могло быть?
– Господи! Неужели это действительно так важно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61