В ее взгляде (а он знал этот взгляд, он часто видел его на лице Кэрин) было сочетание силы, достоинства и решимости. Этот взгляд испугал его. Это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово со своими детенышами.
– Входи, Хэнк, – повторила она. – Я только что пришла. Я разговаривала с защитниками Дэнни… На этот раз не будет никаких сцен, – заверила она. – Я обещаю.
Он прошел за ней по короткому коридору в гостиную, обставленную мебельным гарнитуром, купленным в одном из магазинов на Третьей авеню. В одном углу комнаты на столике стоял телевизор. На единственном окне, которое открывалось в узкое, похожее на шахту пространство между домами, висели шторы. За окном спускалась пожарная лестница.
– Присаживайся, Хэнк, – пригласила Мэри. – Здесь не так уж плохо. Через это окно и окно в спальне напротив, которое выходит на улицу, немного продувает.
– Спасибо, – ответил он и сел на диван. Несколько минут царило неловкое молчание. Затем он сказал:
– У тебя неплохая квартира, Мэри.
– Не обманывай, Хэнк, – ответила она. – Я переехала сюда с Лонг-Айленда и знаю, что такое хорошая квартира.
– Почему вы вернулись в Гарлем, Мэри?
– Они сократили производство, и Джонни потерял работу. Мы скопили немного денег и, я думаю, мы могли бы продолжать там жить, но один из наших друзей открывал обувной магазин здесь, в Гарлеме, и предложил Джонни стать его компаньоном. Джонни решил, что нам следует принять предложение. Я тоже так думала. – Она покачала головой. – Тогда это казалось правильным решением. – Она помолчала. – Если бы мы могли предвидеть, если бы мы могли знать… Она не закончила фразу и погрузилась в молчание.
Он сидел, наблюдая за ней и гадая, действительно ли прошло первоначальное потрясение. Она вдруг подняла глаза, и какое-то время они смотрели друг на друга через широкую бездну прошедших лет. В течение нескольких минут ни один из них не проронил ни слова. Затем, словно борясь с внутренним тайным решением, Мэри спросила:
– Хочешь что-нибудь выпить?
– Нет, если это связано с какими-нибудь хлопотами. Я пришел только…
– Мне немного стыдно, Хэнк, – сказала она, опустив глаза, – я так вела себя в твоем кабинете. Я хочу извиниться.
– Мэри, нет необходимости…
– Такое… понимаешь, никогда не думаешь, что подобное может случиться именно с тобой. Все время читаешь об этом в газетах, но для тебя это ничего не значит. И вдруг это случается с тобой. С твоей семьей. С тобой. Требуется… требуется некоторое время, чтобы… осознать это. Так что… пожалуйста, прости за то, что я так себя вела. Я была сама не своя. Я просто… Она быстро встала. – У нас есть только виски и джин. Что ты предпочитаешь?
– Джин, – сказал он.
Она ушла на кухню. Он слышал, как она открыла дверцу холодильника, слышал дребезжание подноса со льдом. Вернувшись в гостиную, она подала ему бокал и села напротив него. Они не произнесли тоста, а молча пили маленькими глотками. Внизу, во дворе, кто-то загремел крышкой, закрывая мусорный бачок.
– Люди очень странные, не правда ли? – неожиданно сказала она. – Вот, например, двое людей, которые когда-то так хорошо знали друг друга, могут встретиться и… быть совершенно чужими. – С ее губ сорвался странный смех, выражавший смущение и горечь. – Странно, – повторила она.
– Я пришел сказать тебе…
– Мне хочется верить, что люди, которые когда-то значили что-то друг для друга… что, если ты знал кого-то очень хорошо… – Она молча боролась с какой-то мыслью, а затем сказала просто. – Ты очень много для меня значил, Хэнк.
– Я рад это слышать.
– Когда мы были детьми, ты… многое для меня сделал.
– Я?
– Да. Понимаешь, я всегда считала себя безобразной…
– Безобразной? Ты?
– Да, да. А затем появился ты, и ты считал, что я была очень красивой, и все время повторял мне это до тех пор, пока я не начала верить. Я всегда буду благодарна тебе, Хэнк.
– Мэри, из всех людей на земле ты едва ли принадлежишь к тем, кто может сомневаться в своей привлекательной внешности.
– Да, но я сомневалась. Я сомневалась.
Сейчас каким-то чудом создалась непринужденная обстановка. Наконец-то они перешагнули через разделявший их барьер времени и почувствовали себя легко и свободно, как это было раньше, когда они очень серьезно обсуждали большие и малые животрепещущие проблемы своей молодости. Оглядываясь назад, он испытывал особую нежность к этим двум юным существам, которые, держась за руки, разговаривали друг с другом доверительным шепотом. Люди, сидевшие сегодня здесь, в этой гостиной, мало походили на тех двух юных созданий, и все же он узнал их и почувствовал, как по его телу разлилась приятная теплота. На минуту он забыл, зачем пришел сюда. Сейчас важно было только то, что они снова могли говорить друг с другом.
– Ты тоже многое для меня сделала, – сказал он.
– Надеюсь, что это так, Хэнк. – Она помолчала. – Хэнк, позволь мне рассказать тебе, как все произошло, потому что… я всегда немного сожалела, что отправила тебе то письмо. Мне всегда было немного стыдно, что я выбрала такой трусливый путь, чтобы выйти из создавшегося положения. Знаешь… Понимаешь… Я надеюсь, ты понимаешь, что… я любила тебя?
– Я так думал. Но потом это письмо…
– По ночам я обычно лежала с открытыми глазами и пыталась представить, что ты делаешь. Не стреляют ли они в тебя? Не ранен ли ты? Не сбит ли твой самолет? Не взят ли ты в плен и не пытают ли тебя? Я часто плакала по ночам. Однажды ко мне зашла мать и спросила: «Мэри, Мэри, в чем дело?» И я ответила ей: «Может быть, он уже мертв?» А она сказала: «Ты дурочка, тебе следовало выйти за него замуж и взять от любви все, что можно, потому что любовь – это не что-то такое, что ты можешь найти на улице». И я снова начала плакать и молиться… Я никогда по-настоящему не была религиозной, несмотря на то, что меня воспитывали как католичку… Но я так молилась за тебя, Хэнк. Я молилась, чтобы ты остался цел и невредим, чтобы… ты вернулся ко мне. А затем я встретила Джонни.
– Да? – спросил он.
– Может быть, это покажется глупым, но я не стала бы с ним встречаться, если бы не ты. И я не полюбила бы его, если бы вначале не любила тебя. Только благодаря твоей нежности, твоей… любви ко мне, я смогла полюбить другого человека. Вот почему мое письмо было таким жестоким. Мне совсем не надо было писать его. Я должна была приплыть в Англию, приползти к тебе на коленях и благодарить тебя, целовать твои руки, Хэнк. Я не должна была посылать это письмо.
– Мэри, ты…
– И на днях в твоем кабинете я была страшно несправедливой к человеку, который был справедливым всю свою жизнь. Я понимаю, что это твоя работа. Я понимаю, что ты будешь ее выполнять так, как считаешь правильным. И сейчас я отношусь к этому с уважением. Я уважаю это так же, как я всегда уважала тебя. Я не смогла бы полюбить тебя, если бы ты был другим, и я не думаю, чтобы человек очень менялся. Ты все тот же, Хэнк.
– Я очень изменился, Мэри.
– Внешне! О да, ты не тот неловкий юноша, который однажды нарвал мне в парке цветов. А я не та рыжеволосая, худая, юная…
– Ты никогда не была худой! – запротестовал он.
– …девчонка, которая приняла эти цветы так застенчиво. Но, я думаю, что по существу мы те же самые, Хэнк. Я думаю, что если мы снимем маски, то окажется, что по существу мы те же самые глупые подростки, считавшие, что мир полон драконов и блестящих благородных рыцарей. – Она помолчала. – Правда, ведь?
– Возможно.
Она кивнула, погрузившись в свои мысли, а затем спросила:
– Ты здесь не для того, чтобы говорить о Дэнни, правда?
– Правда.
– Это хорошо. Мне не хотелось бы сейчас говорить об этом. Понимаешь, я чувствую, что у нас с тобой одна цель – правосудие, и я не хочу смешивать это с эмоциями. В тот день я была совершенно неправа. Надеюсь, ты простишь меня.
– Я давно тебя простил, – ответил Хэнк, и на одно мгновение они снова посмотрели друг другу в глаза. Мэри кивнула и, вздохнув, отпила из бокала.
– Зачем ты пришел, Хэнк?
– Сегодня, в обеденное время, я разговаривал с репортером Майком Бартоном.
– И что?
– Он сказал, что вчера беседовал с тобой.
– Да, это верно.
– Что ты ему сказал?
– Я сказала, что Дэнни невиновен.
– Ты что-нибудь говорила ему о нас?
– Да, говорила. Я сказал, что мы знали друг друга, когда были молодыми.
– В какой связи ты упомянула об этом?
– Он спросил меня, встречала ли я когда-нибудь человека, ведущего это судебное дело. Я ответила, что встречала и что мы знали друг друга, когда были молодыми.
– И это все?
– Думаю, что да. А что?
– Он намекал… на большее.
– На большее? Ты имеешь в виду?…
– Ну, он намекал, что мы по-настоящему знали друг друга.
– Я понимаю. – Она помолчала. – Но, конечно, этого никогда не было.
– Конечно.
– Мне жаль, что этого не было. Я должна была на это пойти. Когда ты отдаешь все, кажется таким мелким цепляться за… Я должна была разрешить тебе. Тебя шокирует, что я так говорю?
– Нет.
– Это хорошо. Я считаю, ради справедливости ты должен знать о том, что я хотела тебя так же сильно, как ты хотел меня.
– Я рад слышать об этом.
– Я была глупой маленькой девчонкой.
– Может быть, и нет.
– Нет, это так. В любви человек не должен устанавливать границ. Любить – это значит отдавать все. Мне следовало отдать тебе все, я должна была это сделать.
На минуту Хэнк подумал о Кэрин и летчике-бомбардире, и брови его озадаченно сдвинулись.
– В отношении Бартона, – сказал он. – Он собирается написать статью. Бог знает, что он в ней напишет, но можно биться об заклад, что она не будет лестной для нас. Конечно, в ней не будет ничего такого, за что мы могли бы привлечь его или его газету к ответственности, но там будет масса намеков на то, что мы были не просто друзья и что наши прежние отношения могут повлиять на исход дела. Я подумал, что мне следует предупредить тебя.
– Спасибо. Я благодарна тебе за это.
– Я подумал, что твоему мужу не следует…
Она посмотрела на него с удивлением.
– Не беспокойся, я рассказала Джонни о наших отношениях. Я даже сказала ему, что немного сожалела, что мы с тобой не были близки.
– И… что он ответил?
– Он ответил – я помню это очень хорошо, – она улыбнулась, – он ответил, что для него это не имело бы никакого значения, но это могло бы иметь большое значение для нас с тобой. Вот что он ответил.
– Похоже, он замечательный человек.
– Мне кажется, он бы тебе понравился.
– Хорошо, значит эта статья не причинит тебе никаких неприятностей.
– Нет. Совсем нет. Во всяком случае, не с Джонни.
– Слава богу. У меня гора с плеч свалилась.
– Ты мог бы сказать мне об этом по телефону.
– Знаю… – ответил он.
– Тогда, почему ты пришел?
Он с минуту молчал, а затем, улыбнувшись, сказал:
– Полагаю, я еще хотел убедиться в том, что не был дураком, когда влюбился в девушку по имени Мэри О'Брайан.
ГЛАВА VII
Днем, когда Хэнк вернулся домой, в гостиной его ожидала компания. Кэрин встретила его в дверях и сказала:
– У нас Джон и Фрэд. Думаю, это не просто светский визит.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты увидишь. У них такой вид, словно на лужайке своего соседа они обнаружили многолетнее растение из семейства сложноцветных.
– Не будет поцелуя для вернувшегося воина? – спросил он.
– А как же. Обязательно.
Она быстро поцеловала его, а он сказал:
– Увидимся позже. Где Дженни?
– Она ужинает у подруги и вернется около одиннадцати.
– Это сулит нам кое-то хорошее, – сказал Хэнк.
– Вот как? Меня пока еще никто не спрашивал.
– Я не считаю нужным спрашивать своих женщин. Я просто беру их за волосы и волоку в пещеру.
– На твоем месте я вначале пошла бы поговорить с этим «комитетом» по охране зеленых лужаек в Инвуде.
– Я как раз собираюсь это сделать. Ты приготовила мартини? Я не прочь выпить стаканчик.
– Коктейль в баре. Я присоединилась бы к тебе, но кто-то должен приготовить ужин.
– Охлади бутылочку вина, – попросил он.
– Ого, – удивилась Кэрин, – что навеяло неожиданный романтизм?
– Один твой вид, голубка, – ответил он, подмигнув и прошел в гостиную.
– Ну, ну, – сказал он, – вот так сюрприз.
Как только он вошел, мужчины встали. Джону Макнелли, высокому и мускулистому человеку с преждевременной сединой в волосах, было едва за тридцать. Он работал на химическом исследовательском предприятии. Фрэд Пирс работал в области рекламы и был художественным директором фирмы, которая специализировалась на фотомакетах. В противоположность Макнелли он был низкого роста и полный, с неряшливым видом художника из богемы. Они пожали Хэнку руку, и затем Макнелли сказал:
– Домой с поля битвы, а?
– Тяжелый день, – ответил Хэнк, – Кто-нибудь хочет мартини?
У Пирса был такой вид, будто он готов был принять предложение, но Макнелли быстро сказал за обоих: «Нет». Хэнк подошел к бару, взял кувшин с мартини и налил в бокал хорошую порцию. Он подцепил из открытой банки, стоявшей на баре, две маслины и опустил их в бокал.
– За удачу, – сказал он.
– На здоровье, – ответил Пирс.
Хэнк ослабил галстук и сел.
– Чем могу вам служить, друзья? – спросил он. – Пожертвование в пользу ассоциации родителей и преподавателей? Субсидирование детской бейсбольной команды? Что на этот раз?
– Ну, ничего серьезного, – ответил Макнелли.
– Просто дружеский визит, вот и все, – подхватил Пирс.
– Что ж, всегда рад вас видеть, – Хэнк внимательно наблюдал за ними поверх бокала.
– Соседи должны периодически встречаться, – сказал Макнелли.
– Особенно в таком районе, как этот, – снова поддержал его Пирс, – где все знают друг друга и где люди живут на одной и той же улице годами. Это хороший район, Хэнк.
– Разумеется, – ответил Хэнк. По правде говоря, ему не очень-то нравился Инвуд. Когда он впервые получил эту работу, они хотели переехать в Гринвич Виллидж, но Кэрин справедливо настояла на том, что Инвуд обеспечит более подходящее окружение для Дженни. Девочке в то время было только пять с половиной лет. И все же он никогда по-настоящему не чувствовал глубоких корней, которые бы связывали его с живущим в Инвуде обществом.
– Нам хотелось бы поддерживать его в нормальном состоянии, – продолжал Макнелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25