К. Ф. лично.
Банковский клерк, узнав о ранении, выказал заботу о моем здоровье, но с сожалением сообщил, что по состоянию на сегодняшний… и т. д., и т. п. Вернулся на участок.
Лишь ранним вечером я смог перевысечь утерянную надпись поверх раствора, после чего отдал приказ: клинья вперед! Мои люди, мобилизовав скрытые силы, приступили к делу, будто оправившиеся от долгой болезни подростки; воодушевление их заразительно. Веревки, клинья, валики к полуночи на своих местах. Все согласны провести тут ночь, если будет необходимость.
Их ребячество не должно меня удивлять. Какие бы проблемы нас ни поджидали, я виню только себя, ибо мои люди увлечены менее меня, и добиться того, чего добиваюсь я, им не по силам. Им нужны твердая рука и указующий глас. Я объясняю им, чего хочу, и мы вновь понимаем друг друга. Мы возрождаем братство, коему случается возникнуть весьма нечасто.
Четверг, 23 ноября 1922 года
Сразу после полуночи. Я пишу эти строки при свете фонаря, пока рабочие перекусывают, разминают ноги и затекшие спины и готовятся вернуться к последней двери, двери «С». За ней скрыты гробница, сокровище, история, а также почерневший, искрошившийся под своими полотняными бинтами гений. Тут исследователь обязан сделать паузу, осознать ответственность, ощутить ткань времени, в которой вот-вот будет проделана брешь.
Мои люди готовы. Итак…
Позже. Над Дейр-эль-Бахри восходит солнце, однако сияние его слишком жалко, чтобы пролить свет на тайну, которой нет равных в этой земле тайн. Наша схема продолжилась Колонной Камерой, чувство юмора Атум-хаду ему не изменило.

РИС. «F»
ПЕРВЫЕ ШЕСТЬ КАМЕР. 23 НОЯБРЯ 1922 ГОДА
Как разрослась моя карта в сонном солнечном свете 23 ноября! Завтра Ахмед приведет новую бригаду, я же проведу день на участке: отдохну, произведу замеры, сделаю заметки, уберу строительный мусор и подготовлюсь к штурму двери «С», «Великого Портала». С трудом представляю себе лицо Картера, узнавшего о моем открытии. Он скрестит руки на груди, не издаст ни звука, не обнаружит своих чувств.
Но сначала я должен рассказать о событиях последних восьми часов, ужасных и чудесных, о предательстве и триумфе. Не забыть бы сегодня лечь вздремнуть.
Дверь «С» истязала наши мышцы и сердца, однако в конце концов оказалась куда уступчивее своей неистовой предшественницы. Она осталась лежать до времени, пока я не смогу отправить ее в турне от гробницы до лаборатории и там подвергнуть обстоятельной консервации и осмотру, чтобы затем проводить в последний путь на место постоянной дислокации, в центральную галерею Каирского музея. В свете наших электрических фонарей внутренняя поверхность двери «С» (ныне это ее верхняя грань) казалась безнадежно гладкой; я вынужден был встать в новооткрытом проеме и прикрикнуть на своих людей, чтобы они перестали ныть о потраченном впустую времени и целесообразности использования кувалды. Я приказал им всем удалиться и вошел в новое помещение один. Мое сердце колотилось, ступня и щиколотка любезно онемели. Должен признать, что открывшаяся глазам картина меня озадачила: я стоял в узкой, пустой на первый взгляд каморке (более детальное ее изучение пока подождет, сперва я обязан доверить бумаге тщательную реконструкцию произошедшего). Не далее чем на расстоянии трех футов от меня и прямо напротив двери «С» располагалась очередная, сводившая меня с ума дверь Атум-хаду (дверь «D»). Голое, невеликое помещение; возможно, амбар, подумал я, хоть в нем и нет зерна. Или каморка предназначалась для охранявших гробницу статуй? Но где тогда эти статуи? Между тем мои люди в Камере Замешательства обсуждали что-то на своем специфическом говоре. Я продолжил осмотр двери «D» и стен каморки, стараясь постичь причудливую идею защищенного посмертия по Атум-хаду и разрешить Парадокс Гробницы вместе с ним. Место погребения жен? Слуг? Животных? Хранилось ли тут оружие? Или гардероб, впоследствии истлевший? Снедь? Я замер, поглощенный глубокими размышлениями. Не могу сказать, как долго я думал. Кто-то дернул меня за рукав. «Лорд Трилипуш, – сказал Ахмед, – пожалуйста, сэр, выйдем. Разделим хлеб, глотнем воздуха. Позвольте мне осмотреть несчастную ступню его светлости, пока его светлость обдумывает наш следующий шаг…» Я был тем более тронут добротой Ахмеда, что проявлялась она чертовски редко, и потому, хромая и опираясь на свою трость, я выбрался из озадачившей меня гробницы. Ахмед свел меня вниз по тропе в багряную тьму, усадил на камень, принес еды и горячего кофе, спросил, что же мы нашли и что все это значит. С деликатностью медсестры Ахмед сменил мою повязку; впрочем, ему не было нужды осторожничать, поскольку дурнопахнущая сине-черная рана абсолютно нечувствительна. Мы пробеседовали полчаса, может быть, и больше; на востоке появились первые жемчужные прожилки. Для Ахмеда наш разговор был чем-то наподобие школьного урока, для меня он стал возможностью облечь сведенные судорогой мысли в слова. Я излагал различные гипотезы, объяснял, сколь сложен любой Парадокс Гробницы – и как дьявольски он усложнен в этом конкретном случае. Ахмед понимал меня; я обрадовался, заметив в его глазах искры разума. После передышки я собрался было поработать. Однако Ахмед был охоч до знаний и задавал весьма проницательные вопросы о раскопках и консервации, о предпринятой мной как хранителем попытке восстановить надпись на лицевой стороне двери «С», о богатствах, могущих быть сокрытыми в гробнице последнего царя династии. Мы продолжили беседовать.
Лишь когда трое моих людей показались вновь, я осознал, что на какое-то время выпустил их из виду. Белые от пыли, они спускались по тропе к нам, светясь в сумраке и отплевываясь. Швырнув на землю свои гнусные кувалды, они принялись орать на Ахмеда на неожиданно ясном арабском: «Пусто! Одни колонны, больше ничего нет!» Они взгромоздились на трех ослов и умчались прочь к восходящему солнцу, не разбирая дороги.
«Что сделали эти свиньи?» – закричал я и заковылял обратно в гробницу. О, чего они только не сделали! Улики – пыль и щебенка – были зловещи и неоспоримы: моих людей обуяла жадность. Они разрушили дверь «D», обнаружили второе узкое помещение и дверь «Е», разрушили ее, обнаружили третье узкое помещение и дверь «F», разрушили ее и обнаружили завораживающую Колонную Камеру.
Мне трудно описать охвативший меня гнев. Ничего похожего со мной никогда не случалось. Даже сейчас, по прошествии нескольких часов, мои глаза наполняются слезами, перо мое дрожит. Мне стоит не без издевки поинтересоваться у самого себя: почему я был застигнут врасплох? Разве люди, которых я встречал на своем пути, когда-либо вели себя иначе? Никому нельзя верить, кроме тех немногих, кого мы любим, наших жен и отцов.
Предать меня, науку, собственное наследие и Ахмеда, которому они обязаны работой! Ахмед стоял рядом, качал головой и явно сердился. Никто не знает, что за письмена они стерли в порошок и какие незаметные сокровища падали на пол и осели на чалмах преступников или их платьях, когда они уходили, громко возмущаясь на чистом арабском тем, что «ничего нет». Увы, однажды у меня не будет другого выхода, кроме как сказать инспектору Департамента древностей, что дверей «D», «Е» и «F» никогда не существовали. Я связан по рукам и ногам – и все из-за содеянного беззакония.
Отослал преданного Ахмеда прочь, хотя он и горел желанием остаться в моем обществе – оценивать вместе со мной ущерб и осматривать новые помещения. Отдал ему четкие приказы: уволить нечестивцев и нанять на их места добродетельных рабочих, которым будут платить не раз в неделю, а раз в три недели. Он ушел, бормоча что-то о постигшем нас несчастье.
Я же, стеная, развернулся к обесчещенной, но и побежденной усыпальнице. Три Камеры Царских Хранилищ – тождественные, симметричные, спроектированные блистательно просто и цельно, замечательно пропорциональные и мистически непорочные – созданы, вне всякого сомнения, для хранения личных принадлежностей царя, без которых он не мог отправиться в подземный мир. Ясно как день, что в камерах этих помещались (именно в таком порядке!) пища (впоследствии истлевшая); ладанное масло (его жгли во время похорон, остатки масла испарились, однако и 3500 лет спустя пропитавший гробницу слабый запах ладана все-таки чувствуется; он поразительно напоминает аромат духов Маргарет, содержавшихся в амфорообразном каплевидном флакончике); и золотые монеты или небольшие драгоценности, нечто блестящее, невеликой ценности, достаточно маленькое и оттого похищенное неблагодарными ослокрадами, чьих имен я так и не узнал.
Но – ах! Колонная Камера! Шарада, оставленная в ней Атум-хаду, еще пощекочет наши нервы. Все станет ясно за дверью «G» (которую вандалы, видимо, не заметили за облаками пыли – так они спешили смыться с выкраденными побрякушками, для виду вопя от возмущения).
Всю вторую половину дня я провел, жадно измеряя и ощупывая дюйм за дюймом все без исключения поверхности Колонной Камеры. Длина Колонной Камеры – приблизительно двадцать пять футов, в ней помещаются двенадцать идентичных каменных столпов, упирающихся концами в пол и потолок. Столпы круглые, абсолютно белые, без каких-либо отметок; их совершенная цилиндрическая форма есть математическое достижение огромного содержательного значения, любые другие украшения смотрелись бы рядом вульгарно, а то и вовсе перечеркнули бы благочестивый царский замысел. Колонны расположены в строгом порядке: по три в четыре ряда. Каждая – около двенадцати футов в охвате. Никогда не был силен в математике. Это значит, около трех футов в диаметре. Колонны стоят так, что быстрое продвижение по камере затруднено, древнему расхитителю гробницы пришлось бы туго, пожелай он быстро войти или быстро выйти. Размеры колонн почти определенно точны математически и знаменательны. Если учесть, что размер всей комнаты 25 ? 15 футов = 375 квадратных футов, а колонны занимают площадь 12 колонн ? ?r2, где r= 1,5

то есть 84,78 квадратных футов от площади – это колонны, следовательно, мы имеем соотношение 84,78/375, в точности то же, что и Следует отметить тот факт, что династии Атум-хаду предшествовали ровно двенадцать династий, несомненно, именно их и олицетворяют собой колонны; Атум-хаду, таким образом, рассматривал себя в качестве их символического защитника, а свое погребение Зодиакальное расположение колонн олицетворяет собой астрономическое расположение созвездия, называемого нами Сириусом; египтяне считали его небесным воплощением Изиды, потому в знак благодарности за помощь, оказанную ею при путешествии Атум-хаду в Мы обязаны серьезно рассмотреть гипотезу, согласно которой во внутренней полости каждой колонны содержится ценный материал, потому столпы следует укрепить и вскрыть Древние грабители, которых Атум-хаду боялся более всего на свете, в Колонной Камере запутывались в натянутых между всеми двенадцатью колоннами крепких нитях, превращавших помещение в смертельную паутину, напоенные ядом тенета коего спеленывали жирных мух; секрет яда был известен лишь магам древ двенадцать колен израилевых двенадцать месяцев двенадцать провинций канады двенадцать дней рождества что бы делал Картер, окажись он в подобной комнате? Осматривается, молча измеряет все, кивает, не раскрывая своих карт, говорит: «Слишком рано что-то утверждать», – но держит себя так, будто знает много больше. Его надменность тускло мерцает сквозь саван покорности и спокойствия.
Пятница, 24 ноября 1922 года
Полдень. Прошлой ночью я довел себя до умственного истощения. Меня сокрушило предательство и истерзало восхищение новыми камерами. А сегодня у меня день рождения – к этому дню я на первых порах наметил добиться успеха. Мои тогдашние надежды более чем оправдались.
Значение Колонной Камеры покуда от меня ускользает, хотя, будучи профессионалом, я способен выдвинуть мириады гипотез, и одна из них вполне может оказаться верной. В настоящий момент нужно всего лишь придерживаться плана и ждать дополнительных данных. Однако то, что откроется нам за дверью «G» (будь то склеп или сокровища), скорее всего, закономерно объяснит также геометрические особенности и роль Колонной Камеры; тогда нам станет понятен и величественный образец древнеегипетской архитектуры, и мистический образ мысли его создателей. [Р. М. Т. – Дверь «G» теперь станет дверью «D». Заново пройтись по тексту, перерисовать карты и отредактировать ссылки. Дверь «В», следует признать, уничтожена, дверь «С» укреплена подходящим раствором, дальше до двери «D» (ранее «G») дверей не было.]

РИС. «F»
ПЕРВЫЕ ШЕСТЬ КАМЕР. 23 НОЯБРЯ 1922 ГОДА
Изнурительно тружусь. Ахмед и его новая команда не появлялись. Вынес из Пустой Камеры и трех Камер Царских Хранилищ строительный мусор, набил им холщовые мешки и выставил их на тропу. Я стал хромой поденщицей Атум-хаду. Оставил мешки прямо у входа в гробницу; подозреваю, что перед возвращением в город мне придется ее запечатать.
Работал до темноты. Ахмеда нет. Еда закончилась. Готовлюсь отойти ко сну в Колонной Камере, где свалился прошлой ночью. Может, помещение это создано потехи ради? Или камера воспроизводит помещение фиванского дворца Атум-хаду? Слишком рано что-либо утверждать, молчание – вот мое золото, виноград бесплодных измышлений топчут лишь неуверенные в себе дилетанты. Нога над щиколоткой словно истыкана иголками. Нужно будет вернуться на виллу Трилипуш за бинтами, рана опять влажная.
Вечером, перечитывая в Колонной Камере при мерцающем свете чадящей лампы письма из дома и истрепанный экземпляр «Коварства и любви», я осознал, что понимаю Атум-хаду, его побуждения и устремления лучше, чем мою невесту или моего покровителя. И неважно, что я целовал первую, а со вторым не менее интимно заключил сделку. Атум-хаду куда прозрачнее, тысячелетия выделили его квинтэссенцию – шестьдесят стихотворений. Каждое проливает свет на очередной кристально чистый и конкретный аспект его неизменной натуры. А та, которую я люблю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61