Очко в твою пользу.
– Нет, ты, наверно, все-таки пьян.
– Ни чуточки. Просто звоню тебе сообщить, что это был отличный розыгрыш – теперь я могу над собой посмеяться.
– Чушь какая-то!
Наступила длинная пауза. Я понял, что по телефону ничего не получится.
– Что ты делаешь завтра вечером? – спросил я.
– Завтра у меня свидание.
– Что ты делаешь в субботу вечером?
– И в субботу у меня свидание. У меня каждый день свидание. А что ты делаешь в субботу?
– У меня свидание.
– Я могу не пойти на свидание, если ты тоже не пойдешь.
Не знаю как Саре Луизе, а мне мое свидание отменить было легко – хотя бы потому, что его попросту не существовало. В субботу мы поужинали в ресторанчике Джимми Келли, где, как мы надеялись, не будет никого из студентов – отменяя свое свидание, Сара Луиза сказала, что ей нужно заниматься; Сара Луиза большей частью молчала, а я неожиданно для самого себя произнес какой-то исключительно церемонный монолог. На обратном пути мы заглянули в бар нашего клуба, "Бэл Мид кантри клаб", и там тоже чувствовали себя так, будто от кого-то скрываемся. Когда я вез Сару Луизу домой, я был уверен, что это наша последняя встреча – вряд ли этот вечер ей особенно понравился. Даже если тогда, на танцах, все было всерьез, теперь она должна понять, что такой человек, как я, ей не нужен.
Отец Сары Луизы был президентом банка "Камберленд Вэлли бэнк энд траст", так что жили они богато. Могло показаться, что они взяли свою обстановку из "Унесенных ветром" и перевезли ее в штат Теннесси. С шоссе дома было почти не видно – лишь колонны белели в просветах между деревьями, которыми была засажена лужайка перед фасадом. Свернув на аллею, ведущую к дому, я подумал: "Какая жалость, что я уже больше никогда здесь не окажусь". Но не проехали мы пятидесяти ярдов, как Сара Луиза сказала: "А теперь налево".
Сначала я не понял, куда поворачивать, а потом заметил неширокую просеку, и мы поехали по ней, трясясь по ухабам, но вскоре остановились, и Сара Луиза выключила зажигание и фары. Придвинувшись ко мне, она закрыла глаза и откинула голову – должно быть, она видела, что так делала какая-то героиня в кино. Мы поцеловались, и я не мог удержаться от вопроса:
– Послушай, Сара Луиза, что происходит? Не могу понять, ты шутишь или нет? Если да, то давай-ка все это прекратим. Веселье весельем, но всему есть предел.
Сара Луиза отстранилась от меня – теперь она изображала оскорбленную героиню.
– Если же ты не шутишь, – продолжал я, – то я ничего не понимаю. Ты могла бы выбрать любого из наших ребят, причем, я уверен, с большим успехом. Ты сказала, что я способен что-то там дать. Я, правда, понятия не имею, что, но у меня есть собственная гордость. По-моему, нам лучше мирно разойтись, пока ты не сообразила, что я не тот, за кого ты меня принимаешь.
Профиль Сары Луизы вырисовывался в полумраке на фоне дверцы машины, – а в таком ракурсе она выглядела особенно привлекательной. Слегка вздернув голову, она часто моргала, и казалось, вот-вот расплачется. Я даже и не знал, что Сара Луиза так любит ходить в кино. Правда, она выступала в школьном театре, а на одном вечере, когда играли в шарады, получила первый приз. Она выдержала эффектную паузу.
– Хэмилтон, – сказала Сара Луиза, – приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что если бы у тебя было столько же денег, сколько у других, если бы ты говорил и делал то же, что и они, то ты бы ничем от них не отличался?
– Нет, – ответил я, немного подумав.
– Приходило ли тебе в голову, что ты интересен именно тем, что не похож на других?
– Нет.
– Послушай меня. – Она сделала какое-то движение обеими руками, которое, наверно, специально репетировала. – Ты боишься оказаться хуже других. Более того, должна тебе сказать, что ты, возможно, и правда самый нелепый парень в университете. Знаешь, я наблюдала за тобой. Ты как бы примеряешь маски всяких известных людей. Помню, однажды на семинаре по политике ты в течение недели побывал Хамфри Богартом, Джеймсом Мейсоном и Джином Келли. А все, что ты говорил на занятиях, шло от Уолтера Липпмана или Уэстбрука Пеглера. Хорошенькое сочетание! Я никогда не знала, кем ты будешь в следующую минуту.
Как она догадалась про Джеймса Мейсона? Действительно, я, наверно, как раз тогда прочитал "Африканскую царицу" и "Американца в Париже", но я мог бы поклясться, что это невозможно было определить, что я всегда оставался самим собой. Еще больше меня удивило то, что она вообще интересовалась книгами, тем более теми, которые я читал.
– Что, разве не правда? – спросила Сара Луиза.
– Тебе виднее.
– Ты сам не знаешь, что у тебя на уме. Ты и идеи тоже примеряешь. То ты за религию, то против, то за социализм, то нет. Видишь, мне кое-что про тебя известно, кое-что я слышала.
Я пожал плечами. Впечатление было такое, будто у меня свидание с агентом ЦРУ.
– Сара Луиза, – сказал я, помолчав, – допустим, что все это так. Но тогда тем более непонятно, зачем тебе встречаться с таким нелепым человеком, как я.
Она тяжело вздохнула.
– Я хотела узнать тебя получше именно потому, что ты нелеп, потому что ты пытаешься как-то изменить себя. Если бы ты был собой доволен, ты бы этого не делал.
Что-то творится в твоей нескладной голове. Ты размышляешь. Ты надеешься когда-нибудь стать интересным человеком. А, по-моему, ты уже сейчас интересный человек.
Она обнаружила во мне нечто такое, о чем я и понятия не имел. Можно ли быть интересным тем, что ты смешон?
– Все равно, – сказал я, – зачем встречаться со мной? Проще спросить, что глупого я сделал за последнее время.
– А для смеха! Ты ведь это хочешь услышать? Ну что, давай еще поиздеваемся над тобой? – Она вздохнула. – Честно говоря, единственное, что мне в тебе не нравится, так это то, что ты любишь прибедняться. Ты ругаешь моих поклонников – и впечатление такое, что это говорит какой-нибудь подневольный батрак. Если хочешь встречаться со мной и дальше, брось эту манеру.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Не хочешь ли ты сказать, что ты, без пяти минут выпускник университета, еще не усвоил простой вещи: то, что считаешь само собой разумеющимся, не так важно, как все прочее? Ребята, с которыми я встречаюсь, – они для меня как братья. Когда мы целуемся, у меня такое ощущение, будто я совершаю кровосмешение. Я точно знаю, что они скажут и сделают в следующую минуту, и уверена, что никогда в жизни им в голову не придет ни одной оригинальной мысли. Общаться с ними забавно, но жить – жить было бы ох как скучно! – Она снова замигала. – Не знаю, как было бы жить с тобой. Пока об этом нечего думать, но ты по крайней мере не похож на остальных. Ты достаточно воспитан, чтобы не быть навязчивым, но в то же время достаточно необычен, чтобы быть интересным. Все. – Она посмотрела на часы. – Мне пора домой.
Вот так началась та полоса в моей жизни, которая теперь кажется одним долгим, грустным свиданием. Мы встречались с Сарой Луизой каждый день, кроме того, с зимы до лета редко какие выходные обходились без вечеринки. По мере приближения последних экзаменов мы, будущие выпускники, становились все сентиментальнее, но Сара Луиза держалась молодцом и терпела нас. Сколько раз мы в своей компании заводили пластинки Бобби Хэккета, пили виски и разговаривали о том времени, которому скоро суждено закончиться! Мы твердо верили, что и после университета будем дружить, что всегда будем следовать своему девизу: "Купить, разлить, поговорить". Сколько раз мы устраивали пикники в Уорнер-парке, сколько раз пели песни, которые тогда были в моде, – "Холодным зимним вечером" и "Вдова Мими"! Сколько безумных затей мы придумали в те последние месяцы своей юности! Одна из них была такая: плотно закрыть телефонную будку, наполнить ее водой и пустить туда кальмара, которого мы рассчитывали украсть из Детского музея. Или еще: заказать сотню саженцев на станции в Дель Рио, посадить их потом ночью на дворе, а утром посмотреть, как будет вести себя наше начальство, когда вдруг увидит весь этот лес. Потом у нас был такой план: взять в Дейтоне напрокат рыцарские доспехи, и один из студентов должен был появиться в них на берегу и спросить, не Индия ли это. Впрочем, насколько я помню, мы исполнили только одну шутку в этом роде: попробовали вырастить ананас на террасе Рэнд-холла. Растение продержалось несколько недель, потом загнулось.
Сара Луиза принимала в наших забавах самое активное участие – наверно, ей было с нами весело. Я познакомился с ее друзьями. Раньше я считал их избалованными, но теперь увидел, что это вполне приличные ребята. Первое появление Сары Луизы в общежитии нашего братства произвело сенсацию. У нее вообще была классная грудь, а в тот день она еще надела обтягивающий свитер. Разговаривая с ребятами в гостиной, она отводила руки назад так далеко, что локти почти сходились за спиной. Проходивший мимо Лэнс Ларкин поймал мой взгляд и приподнял брови. Лэнс был у нас главный дамский угодник, и мне было приятно, что он одобряет мой выбор.
Через две-три недели после того как мы начали встречаться, Сара Луиза заговорила о сексе. Надо сказать, что по тогдашним меркам она не очень-то стеснялась в выражениях, и в запасе у нее всегда были довольно-таки неприличные стишки и анекдоты. Когда мимо проходила какая-нибудь девица с пышным бюстом, Сара Луиза обычно говорила: "Гляди, сколько у нее всякого добра". Я надеялся, что все это было каким-то намеком, и в некотором смысле оказался прав. Однажды вечером, когда мы целовались на боковой просеке, Сара Луиза сказала:
– Тебе, наверно, этого мало?
– Чего именно? – спросил я, не будучи уверенным, что правильно ее понял.
– Ну, этих поцелуев. Ты хочешь чего-нибудь еще. Мне показалось, что она и раньше репетировала все это, только с другими.
– Послушай, Сара Луиза, мужчина всегда остается мужчиной, но я старался не поставить тебя в неловкое положение. Если я был чересчур настойчив, извини.
– Сейчас разговор не о твоем примерном поведении.
– А о чем?
– О том, хочешь ли ты не только целоваться, а чего-нибудь еще.
– А не знаю, что ты привыкла делать.
– По-моему, тебе лучше предоставить все это мне.
– Предоставить все это тебе?
– Да, мне. Я покажу, что я делаю, и тебе все станет понятно.
– Как скажешь.
Тут Сара Луиза расстегнула на себе блузку и произвела ряд телодвижений, в результате которых блузка оказалась накинутой на ее плечи, верх комбинации обмотался вокруг талии, а бюстгалтер перекочевал в сумочку. Я не знал, насколько велик риск быть пойманными, но надеялся, что если мы увидим свет фар приближающейся машины, Сара Луиза успеет привести себя в порядок.
– Ну как? – спросила Сара Луиза.
Грудь у нее была роскошная, и я сказал ей об этом. Если Сара Луиза столь тщательно изучила свое лицо, то, конечно, не обошла стороной и фигуру. Интересно, сколько раз она позировала перед зеркалом, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону? Грудь была ее козырем, и она это понимала. Гладя ее, я не мог отделаться от мысли, что, наверно, нахожусь где-то в самом конце длинного списка тех, кто это уже делал. Когда я поцеловал ее соски, Сара Луиза вздрогнула и прошептала: "О, Хэмилтон!" Через какое-то время она сказала:
– Это еще не все.
– Что не все?
– Не все, что я делаю.
Она провела рукой по моему члену, чтобы убедиться, что он твердый. Разумеется, он был твердый.
– Можно? – спросила Сара Луиза.
Я кивнул, и она расстегнула мне брюки и вытащила напрягшийся пенис, которого до этого редко касалась женская рука, а если такое и случалось, то всегда после долгих уговоров. Повернувшись на сиденьи, Сара Луиза принялась поглаживать его тремя пальцами, причем так умело, что вскоре, не в силах более противиться охватившей меня страсти, я полез рукой ей под юбку. Не переставая гладить, Сара Луиза отвела мою руку и сказала: "А вот этого я не делаю". Я попытался притянуть ее за голову в надежде, что она поможет мне ртом. "И этого я тоже не делаю", – проговорила Сара Луиза. Впоследствии я убедился, что это действительно так. Помню, я обычно сидел и смотрел, как она утюжит мой член, и думал, что все это очень напоминает какую-нибудь домашнюю работу – казалось, она чистит канделябр или что-то в этом роде. Когда я кончал, она вынимала из сумочки бумажную салфетку, вытирала меня и говорила: "Ну вот, теперь он совсем здоров". Я никак не мог привыкнуть к этой ее манере говорить о моем пенисе как о живом существе – как, впрочем, и к тому, что его считают больным. Но таковы были правила, по которым Сара Луиза играла в эту игру, и других она не признавала.
Была весна, и мне казалось, что с каждым днем мое чувство к Саре Луизе становится все сильнее. В разговорах мы часто употребляли слово «любовь», но я мог только надеяться, что для нее оно значит больше, чем для меня. И все-таки гулять с Сарой Луизой доставляло мне огромное удовольствие – пожалуй, мне никогда раньше не бывало так хорошо. Родители мои были в восторге от нашего романа – наконец-то нашлась та, которая сможет составить мне достойную пару. Уже много лет моя мать предостерегала меня от женитьбы на девушке более низкого положения. "Врачи, – говорила она, – часто женятся на простых медсестрах, а потом жалеют, что поторопились". Мне было не совсем понятно, почему мать так упирает на этих врачей – я никогда не собирался заниматься медициной, – но смысл ее слов был ясен. В школе и в университете я дружил со многими девушками, но ни одна из них не имела успеха у нас дома. С Сарой Луизой все было иначе. Примерно раз в две недели мать приглашала ее к нам на обед, а отец постоянно спрашивал, достаточно ли у меня карманных денег, чтобы, как он выражался, Сара Луиза не скучала. Не проходило и дня, чтобы мать не говорила кому-нибудь из знакомых по телефону: "А вы знаете, Хэмилтон дружит с Сарой Луизой Колдуэлл". Наконец-то родители были мной довольны. Я просто не мог этому поверить.
Сара Луиза была частым гостем в общежитии нашего братства и отлично со всеми ладила. Чем чаще меня спрашивали, когда же мы наконец обручимся, тем больше меня привлекала эта идея. Когда я завел об этом разговор с Сарой Луизой, она вдруг замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61