– Что значит неприятно? Маленькая услуга – вот и все. Да я для Вильбера что хочешь сделаю. А ты к тому же еще и симпатичный. Я-то думала: явится сейчас какой-нибудь седой старикан.
– И как же Вильберу удалось тебя на это подбить?
– Да просто он сказал: поезжай, развлекись немного. А ты что, против?
– Отнюдь.
– Тогда, может, и обнимешь меня заодно?
Я ее обнял и, проведя рукой по ее спине, не обнаружил никаких признаков нижнего белья.
– Послушай, – сказал я, – я видел твою фотографию, а как тебя зовут, не знаю.
– А никто не знает, как нас зовут – только Вильбер. Линда Лу, – представилась она. – М-м-м, с тобой обниматься – все равно как с медвежонком. Линде Лу это нравится.
Впрочем, ей, видимо, понравилось и все остальное – причем настолько, что в течение полутора часов, которые я провел в двести третьем номере, она только и делала, что старалась меня ублажить. "Еще, еще, – говорила она. – Сейчас я тебя язычком пощекочу". "А так ты когда-нибудь делал?" "Ну ты даешь. Только кончил и сразу по новой". "Теперь ты так хочешь? Ну, давай, только потише, ладно? Тише, тише, вот так, вот так – ну, давай, давай…"
В перерывах Линда Лу рассказывала мне про свою жизнь. История была самая обычная. Приехала Линда Лу из городка Пуласки, штат Теннесси. Там она пела с одним ансамблем; был у нее мальчик по имени Уэйн, вдвоем они перекочевали в Нашвилл, здесь она сошлась с Вильбером, а Уэйна бросила; в вильбретках уже пять лет. Какие жалобы? Да ни единой. Собравшись уходить, я вынул бумажник и спросил:
– Может, я могу тебя как-нибудь отблагодарить?
– Убери это подальше, – ответила Линда Лу. – Просто мы с тобой развлекались немного, как Вильбер велел, вот и все дела. Думаешь, мы, вильбретки, не понимаем, как ты помог Вильберу? Друзья Вильбера – наши друзья.
Возвращаясь на работу, я не чувствовал ни брезгливости, ни стыда; напротив, я был распален не меньше Линды Лу. Что с того, что она всего лишь выполняла просьбу Вильбера? Разве сама она не искренне радовалась нашим забавам? Значит, есть еще женщины, которым просто нравится играть в такие игры, которые не угнетены собственными горестями? Отлично! Когда наш банк дал Вильберу ссуду на расширение его магазина пластинок на Нижнем Бродвее, он опять мне позвонил.
– Мужичок, – сказал Вильбер, – знаешь, что есть на свете лучше, чем вильбретка? Отвечаю: две вильбретки. Дуй в «Империал», в двести семнадцатый, – увидишь, что тебя там ждет.
Ждали там две вильбретки, Линда Лу и еще одна, у которой были темные волосы и которая тоже любила развлечения. Обе они моментально разделись, помогли раздеться мне, и через минуту наши тела слились в постели. Чего мы только ни делали! Мы перепробовали все отверстия, какие только есть у человека, каждый раз придумывая что-нибудь новенькое и сопровождая все это блаженными стонами. Мы резвились, словно дети, играющие в жмурки. Боже мой, где же эти девочки раньше-то были? Вот что такое настоящий секс! В какой-то момент, когда я лежал и гладил одновременно их обеих, они запели песенку, которую исполняли с Вильбером. Бывал ли я на их концертах, спросили они. Нет? И они тут же выскочили из постели и, тряся грудями, начали выделывать всякие па, а потом дуэтом грянули рефрен одного из Вильберовых творений:
Еду, еду, еду,
Еду по каньону.
Еду, еду, еду,
К ночи буду дома.
Когда я сказал, что мне надо бы вернуться в банк, вильбретки хором заявили, что не отпустят меня до тех пор, пока я не приму душ. И они вдвоем намылили меня мочалками, которые принесли с собой, вымыли с головы до ног, а потом вытерли огромными полотенцами с вышитыми инициалами В.В. Прощаясь, вильбретки счастливо улыбались. Какие замечательные девочки! И где это только Вильбер их откопал?
Впоследствии по завершении каждой нашей сделки Вильбер звонил мне сообщить, где меня ждут вильбретки. И хотя повальное увлечение лицензиями явно пошло на убыль и вафельный бизнес зачах, деньгу зашибить Вильбер все-таки успел. Прибыль он вложил в недвижимость, в результате чего снова неплохо заработал. Я поневоле восхищался Вильбером. У него был какой-то нюх на людей, знающих свое дело. Это относилось и к вильбреткам, и к другим, гораздо более важным персонам. Вдобавок он был прекрасным клиентом, и я даже иногда спрашивал Сару Луизу, не пригласить ли нам как-нибудь Вильбера пообедать. Ответ был всегда один и тот же: «Этот пошляк в жизни не переступит порог моего дома». Время от времени сам Вильбер заикался о том, что он бы и рад позвать нас в гости, да вот со старухой у него всякие сложности. О жене Вильбера поговаривали, что она – тихая, забитая женщина из Техаса, которой и нужна-то самая малость – развод; в конце концов она этот развод получила.
Чтобы развеяться после бракоразводного процесса, Вильбер отправился со своими вильбретками на гастроли в Европу. Вернувшись, он показывал мне хвалебные отзывы о своих концертах, говорил, что задумал построить дом и грозился никогда больше в Европе не выступать – если снова будет такой же прием. "Они что, не знают, кто я такой? Селят, понимаешь, в каких-то сараях. И кого – Вильбера Вейкросса!" Я уже успел позабыть о его планах насчет дома – на юге Франции Вильбер увидел какой-то дворец и захотел иметь такой же, – но он напомнил мне про них, придя в банк за ссудой. Строительство было в самом разгаре, когда Вильбер решил, что дальше всем займется архитектор, а сам он отправится в кругосветное турне. Чтобы обеспечить себе на этот раз достойный прием, Вильбер попросил меня связаться с банкирами во всех городах, где у него состоятся концерты; когда же я ему заметил, что банкиры не занимаются шоу-бизнесом, он обиделся. Не прошло и дня, как я уже названивал и отправлял письма во все части света. Турне получило триумфальный успех; Вильбер даже слал мне телеграммы, в которых сообщал, что живут они как у Христа за пазухой и что Дублин, Лондон, Франкфурт, Рим, Кейптаун, Йоханнесбург, Токио и Сидней в полном восторге от его шоу "За баранкой вокруг света". Вскоре после своего возвращения Вильбер позвонил мне и попросил слетать с ним на Си-Айленд – посмотреть какие-то земельные участки. Я приехал в аэропорт, где мы договорились встретиться, но не успел поставить машину на стоянку, как подкатил Вильбер в своем "БМВ".
– Сигай ко мне, мужичок, – позвал он. – Насчет Си-Айленда это я так, пошутил. Да ты не дрейфь, к завтрему вернешься, просто я подумал, что тебе так легче будет смотаться из дому – если скажешь, что по делам. А то, поди, старушка твоя взбрыкнула бы, если б узнала, что эту ночку ты проведешь во дворце Вильбера Вейкросса.
Через полчаса мы уже подъезжали к новому дому Вильбера, стоявшему на берегу озера Олд-хикори-лейк. Раньше я у него здесь не бывал и ожидал увидеть какие-нибудь неоновые надписи у ворот и розовых фламинго на лужайке, но я опять недооценил Вильбера. Снова он нашел себе человека, который знал свое дело. Дом, так поразивший воображение Вильбера во Франции, был виллой на Кап-Ферра. Со стороны улицы была видна лишь высокая стена, скрывавшая от любопытных глаз то, что находилось внутри, а внутри – внутри асфальтированная дорога вилась среди фруктовых деревьев и сосен, и когда за последним поворотом моему взору предстал сам дворец, у меня создалось полное впечатление, что я попал на Ривьеру. Крышу, балконы и веранды обрамляли балюстрады – в стиле конца прошлого века, – а изящные тенты дарили прохладу среди жарких лучей августовского солнца.
Вильбер повел меня по комнатам, и я сразу убедился, что над ними тоже поработал специалист.
– Вот, мужичок, гостиная, – давал пояснения Вильбер. – Обрати внимание на панели, выполненные в духе неоклассицизма, а также на люстру восемнадцатого века из венецианского стекла. А как тебе этот пуф посередке? Заметь, мужичок, что панели и детали потолка создают тональный резонанс с китайским фарфором. А вот тут, в столовой, у меня бело-голубой фарфор – старинный, понимаешь ли, целую коллекцию отхватил. И хрустальная люстрочка – тоже старинная, ничего смотрится, правда? Тут ведь что, мужичок, получается: тонкий колорит архитектурных деталей оттеняет окружающую обстановку посредством мягких цветовых модуляций. Такие вот дела, мужичок.
Затем была осмотрена библиотека, оклеенная обоями под дерево и с камином в стиле Людовика Шестнадцатого; на стенах висели полотна Де Кирико, Сассю, Кампили и Розаи; свет, падавший сквозь застекленную крышу, оживлял лестницу с развешенными вдоль нее картинами Чинь-яроли; в спальне стояла кровать красного дерева под пышным балдахином. Полчаса мы бродили по комнатам, глазея на всю эту роскошь, пока не добрались до бара с обшитыми деревом стенами и с огромным окном, из которого открывался великолепный вид на озеро. К тому времени я уже было решил, что мы в доме одни, но тут наконец-то увидел живых людей: шестерых вильбреток и трех приятелей Вильбера. На ходу чмокнув кое-кого из девушек в щечку, Вильбер бросил своим друзьям: "Спасибо, ребята, что заглянули. Приезжайте опять, когда я буду посвободнее, а сейчас нам тут надо обсудить всякие дела", – и все трое – агент Вильбера Эбби Остерлиц и два гитариста из ансамбля, – ни слова не говоря, удалились, после чего Вильбер обратился с речью к вильбреткам: "Ну, моего лучшего друга Хэмилтона Дэйвиса все вы, конечно, знаете. Сегодня мы проведем вечерок в семейном кругу, и вы, девочки, покажете, как мы умеем принимать гостей. Считается, что мы с Хэмилтоном уехали на Си-Айленд, так что все это строго между нами. Никому ни слова, понятно?"
Вильбретки заулыбались и согласно закивали. И кто это только их так выдрессировал? Бесшумно двигаясь, они прислуживали нам, словно гейши. Меня усадили на какой-то огромный пуф, принесли отборное виски, и три вильбретки уютно примостились рядом. Вильбер растянулся на подушках в другом конце комнаты и потребовал себе мартини. Вильбретки, одетые в шорты, пили только сидр. Я мало кого знал из компании, потому что за то время, что я был знаком с Вильбером, у него сменилось порядочно девушек, – правда, надо сказать, новые всегда были лучше прежних, а развлекаться любили все. Вильбретки рассказывали о своем кругосветном турне, говорили, что на этот раз им оказали хороший прием и все благодаря мне – ведь это я позвонил и написал кому нужно. Они рассыпались в благодарностях и гладили мои руки и ноги. Когда прибыла новая порция напитков, вильбретки прикурили сигареты с марихуаной и пустили их по кругу. За окном в закатных лучах солнца поблескивала озерная гладь, яхты и катера рассекали золотистые дорожки на воде. Где мы находились – в Виллафранке или, может быть, в Монте-Карло? Вильбретки попивали сидр, покуривали сигареты и рассказывали всякие байки про эстрадную жизнь. Я тоже иногда начинал что-то говорить, и тогда они слушали меня внимательно, но без излишнего любопытства. Они без устали сновали между Вильбером и мной; мы и вправду были одной семьей, и дух доброжелательства, словно благовонный дым, заполнял все кругом. Вот эта вильбреточка – как изумительно она массировала мне шею, а вот та – с каким изяществом она сняла с меня ботинки, чтобы растереть мне ноги!
Когда солнце скрылось за холмами, окружавшими озеро, Вильбер сказал, что пора бы заморить червячка, и я подумал, что сейчас вильбретки принесут нам поднос с какими-нибудь закусками, но они поднялись и повели нас в столовую, где стоял обеденный стол красного дерева, а стены были обиты штофом. Прислуживал нам официант-негр в черном галстуке. За консоме с тонкими ломтиками поджаренного хлеба последовал ростбиф из телячьей грудинки, тарталетки и брюссельская капуста под масляным соусом – все в сопровождении старого бургундского вина. На десерт был подан маседуан из фруктов в шампанском, а также пропитанные коньяком шоколадные трюфели, которые мы запивали "Вдовой Клико". Вильбретки наперебой болтали что-то об эстрадных звездах и о том, как они когда-то выступали в разных захолустных местечках. Как многого им удалось достичь, как рады они своей теперешней жизни! Вильбер заметно опьянел: исчез его тягучий говорок и изъяснялся он уже в таком роде: "Понимаешь, старик, все эти значимые взаимоотношения, отрицательная обратная связь, ну, да ты понимаешь, старик…"
Когда официант принес бутылку "Реми Мартена", легкие сигарки для девушек и две роскошные «гаваны» для нас с Вильбером, Вильбер медленно поднялся, держась за стол, и сказал: "А теперь посмотрим кино". При этих словах вильбретки захихикали, и мы все направились в комнату, где был натянут экран, и повалились в живописном беспорядке на необъятных размеров диван. Пока две вильбретки взбивали мне подушки под голову, третья пошла запускать кино. Это был французский порнографический фильм, причем, надо сказать, не из худших: яркие краски, хорошенькие актрисы, которые хотя и не умели играть, но поскольку говорили по-французски, воспринимались снисходительнее. Сюжет был такой: пожилой господин сидит с женой на пляже, замечает молодую блондинку и думает, ах, какая курочка! Жена лезет ему рукой между ног и говорит: "Mon dieu, tu bandes!", после чего ведет его в купальную кабинку с идеей использовать этот момент. Там он трахает ее сзади, причем оба они все время смотрят в дырочку на блондинку. Жена спрашивает: как насчет этого лакомого кусочка? – и он отвечает: да, с большим удовольствием, только ему сейчас надо в Париж по делам. Тогда жена говорит: не страшно, я ее пока обработаю, когда вернешься, она тебя будет ждать тепленькая. Дальше показывается, как господин этот трахает разных девиц по дороге в Париж, а жена его в это время развлекается с блондинкой.
Чем активнее совокуплялись на экране, тем активнее гладили меня вильбретки и тем активнее мне хотелось иметь не две руки, а четыре, чтобы ответить им тем же. Их руки скользили по моей груди, расстегивали на мне брюки, залезали мне в трусы. Я ощущал пальцами их твердые соски, слушал их хрипловатый шепот.
– Вам нужно сегодня домой, – спросил я, – или вы можете остаться?
– А мы и так дома.
– Как дома?
– Ну да, мы тут живем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61