Но они умеют смеяться.
– Иногда только смех может сделать жизнь сносной.
Александр быстро взглянул на нее. Он все еще хмурился, но уже задумчиво, а не раздраженно. Он взял посох и плеть, взмахнул золочеными ремешками. Они щелкнули друг о друга, негромко, но отчетливо.
– Это для повелителя людей, – сказала Мериамон, – а это для пастыря. Чтобы охранять и вести; для правосудия и для милосердия.
– Так мне говорили и жрецы, – ответил Александр. – Они также сказали, что я могу короноваться боевым шлемом, если захочу: Кес… Кеп…
– Кепереш.
– Кеперос.
– Кепереш.
Александр не мог выговорить правильно.
– Звучит по-персидски, – сказал он. – Можно просто вывихнуть челюсть.
– Это не по-персидски, – обиделась она. – Ничего похожего на персидский.
Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.
– Ты же знаешь, что я совсем не собирался тебя обижать. Но как вы можете выговаривать эти с… ст… – Он замотал головой, как будто это движение помогло бы ему развязать язык. – Но зато персы не умеют выговаривать мое имя.
– Неужели, Александр? – спросила она достаточно покладисто. – Неужели ты будешь носить Кепереш, если две короны тебе так не по вкусу?
– Я думал об этом, – ответил он. – В конце концов я солдат, и я пришел с армией. Но и это неправильно. Вот что странно, а это, – он ткнул пальцем в фальшивую бороду, – нелепо, но я же не воюю с Египтом, а Египет не воюет со мной. Войн уже достаточно. Я хочу установить здесь мир.
– Египетский мир? Или македонский? Александр помолчал, потом снова нахмурился.
Она почти видела ход его мыслей.
– Мои военачальники скажут, что это одно и то же. Что мир будет моим миром, а это значит македонским. Так сказал бы и Аристотель. Он учил меня, что только греки созданы свободными. Варвары – рабы от природы. Но когда я познакомился с этими варварами – даже с персами, – я засомневался в этом. Аристотель мудрец, но он не видел того, что видел я.
– Мы никогда не были рабами, – возразила Мериамон, – только у персов. Но мы боролись, как могли.
– Значит, так, – сказал Александр. Теперь он полностью повернулся к ней, держа в руках посох и плеть. Лицо его осветилось каким-то новым светом. – Вот в чем главное. Они отняли у вас свободу. Сделали вас рабами.
– Тебе понадобилось так много времени, чтобы понять это?
– Я должен был увидеть сам. Когда тебе говорят, этого недостаточно. Вы проиграли войну. И не одну. Цена оказалась высокой, но цена всегда такова, если дело доходит до войны. Это своего рода справедливость. Но то, что вы питали такую глубокую ненависть, и так долго, против тех, кто правил вами достаточно хорошо…
– Они управляли нами.
– Нас вы будете тоже ненавидеть? Ведь мы тоже будем управлять вами.
– Вас мы выбрали сами.
– Да. – Он поднял посох. – Македония – пастушеская страна. Я думаю, мы способны это понять.
Она наклонила голову.
Он взглянул на нее. Взглянул пристально.
– Почему вы соглашаетесь с этим? Почему бы вам просто не выбрать своего собственного царя и не предложить мне отправляться назад, откуда пришел?
– Ты тот царь, который нам дан.
– Это не причина.
– Это все.
Глаза его сверкнули. Мериамон ждала вспышки, но Александр умел владеть собой.
– Отлично, – коротко сказал он. – Я буду короноваться по-египетски, хотя и буду при этом выглядеть круглым дураком. Я сделаю это для тебя, и ни для кого больше. Потому что тебе это будет приятно.
Если он хотел ее смутить, то его ждало разочарование. Она пожала плечами.
– Ты делаешь это для богов, признаешь ли ты это или нет. Если тебе хочется служить им в мою честь, зачем бы я стала противиться этому?
– Я все еще тот же, кем был, – сказал он. – Я все еще Александр Македонский. Что бы я здесь ни делал, этого не изменить.
– Ты всегда оставался самим собой, – ответила она. – И всегда останешься.
Мериамон чувствовала себя очень усталой, возвращаясь назад в свои комнаты. Она думала, что ее будет провожать стражник или слуга. Но об этом как-то забыли, а, может быть, она ускользнула, прежде чем кто-нибудь заметил: она умела не привлекать внимания.
Ее уже ждали. Лампа была зажжена и стояла на столе. На лучшем стуле, с резной золоченой спинкой, сидел кто-то. Маленький, худой, она даже сначала подумала, что мертвый: крошечная иссохшая мумия человека. Но глаза блеснули, и она увидела в них яркое пламя жизни.
На нем была очень простая одежда жреца; свет отражался от его бритой головы. На нем не было никаких украшений, никаких знаков отличия. Ему не важны были отличия, он их не хотел и не нуждался в них. Кто он такой, было ясно каждому зрячему, если он был одарен магической силой.
У нее перехватило дыхание, сердце на мгновение остановилось, потом сильно забилось. Она поклонилась до полу.
– Маг, – сказала она, исполненная почтения. – Великий жрец, господин Аи, я счастлива видеть тебя здесь.
– Подойди, – сказал он. Голос у него был такой же, как взгляд – глубокий и мерцающий. Был ли в нем смех? Или нетерпение? – Поднимись. Это я должен был бы поклониться тебе, но мои старые кости уже совсем не гнутся.
Она упала на колени.
– Ты? Кланяться мне? За что, ради всего святого?
Он засмеялся, потом закашлялся. Тень позади него зашевелилась и оказалась молодым жрецом, с кожей и лицом нубийца, почти таким же черным, как тень Мериамон. Господин Аи взмахом руки отослал мальчика, не отрывая глаз от Мериамон. Или от того, что стояло позади нее, почти такое же материальное, как молодой жрец, положив на ее плечо невесомую руку.
– Каждое живое существо имеет тень, – сказал старик, – но ни у кого, кроме тебя, нет такой тени.
– Ты же был одним из тех, кто дал мне ее, – сказала она.
– Не я, – возразил он. – И ни одно человеческое существо. Это дело богов. Мы просили у них защиты для тебя. И они по-своему удовлетворили нашу просьбу.
Она уселась на корточки. Это было достаточно удобно, и Аи, казалось, не возражал. Теперь, когда у нее было время подумать, Мериамон удивилась, что Аи здесь, в то время как она считала, что он находится в безопасности в храме Амона, далеко вверх по течению Нила, в Фивах.
– Ты проделал длинный путь, – сказала она, – чтобы увидеть царя?
– Я прибыл, чтобы увидеть тебя. Она нахмурилась, а он улыбнулся.
– Подойди сюда, дитя.
Задержавшись на мгновение, она повиновалась. Молодой жрец придвинул ей табурет. Она вежливо поблагодарила его. Он был ей незнаком: новичок, появившийся за то время, пока ее не было. Он смотрел на нее со страхом и загораживался от ее тени. Она хотела сказать ему, чтобы он не делал из себя посмешища, но решила не позорить его перед старым магом. Она села на табурет и ждала, когда Аи начнет говорить.
– Итак, – сказал он, – я прибыл, чтобы увидеться с царем, но сначала я пришел к тебе.
– Чтобы забрать меня обратно в Фивы? – Она не могла понять, что чувствует. Радость? Облегчение? Глубокое отвращение, от которого ее всю передернуло?
– Это должны решать боги, – ответил Аи. – Хотя многие в храме были бы рады, если бы ты снова вернулась. Больше ни у кого нет такого чистого голоса для утреннего гимна, и без тебя службы во внутреннем храме идут как-то не так. Кажется, двое молодых жрецов страдают по тебе… кажется, я слышал что-то такое.
Вот беда, но это так похоже на него. Она хотела остановить его взглядом, но с такими горящими щеками у нее не хватило сил, а ум ее стремился вовсе не к тем двум молодым идиотам, а к тому, кого Аи никогда не видел. И кого, благодаря богам, не увидит никогда.
Улыбка у него была невинная, как у ребенка.
– Нет, я пришел не для того, чтобы вернуть тебя, хотя был бы рад сделать это. Я пришел поговорить с тобой.
Она вздохнула. С сожалением? С облегчением?
– Об Александре?
– О Великом Доме.
– Александр – фараон. Таким его в Мемфисе увидит мир.
– Увидит ли?
Голос Аи звучал негромко, лицо было безмятежно, но Мериамон застыла – и снаружи, и внутри.
– Так приказали боги, – сказала она.
– Приказали?
– Они так сказали мне, – ответила Мериамон.
– Скажи мне.
Она взяла его за руки. Они были тонкие, как палочки, сухие и сморщенные, но в них была сила. Она передала ему все, что знала, не в пустых звучащих словах, но голосом сердца, а также мыслей и видений: о царе, его битвах, свои сны с начала до конца. Это был целый мир, переданный на одном дыхании, в один бесконечный миг.
Она отпустила его. Если до этого Мериамон была усталой, то теперь она была просто вымотанной. Аи стал еще больше похож на мертвеца: глаза закрыты, лицо неподвижно. Он, казалось, даже не дышал.
Аи пошевелился, открыл глаза. Мериамон встретила его взгляд, потом отвела глаза.
– Так, – сказал он. Это прозвучало, как вздох. – Вот, значит, как обстоит дело. Мы угадали. Но мы никогда бы не решились поверить во все это.
Мериамон сжала руки на коленях. Ее платье так же устало, как и она: накрахмаленная ткань размякла, потеряла складки. Слугам придется стирать его снова, крахмалить, разглаживать складки между камнями и сушить на солнце. Так много работы ради нескольких часов носки.
Она старалась не думать о том, о чем ей следовало бы думать. Этот Аи – господин Аи, который научил ее отца всему, что сам знал о магии, – внушал Мериамон благоговейный страх. У нее было достаточно силы, вряд ли она могла отрицать это, но сравняться с ним ей никогда не удастся. Она все еще была ребенком, слабым ребенком в делах магии. Такого блестящего искусства, такой силы воли ей не достичь никогда.
– Боги говорят с тобой, – сказал Аи, читая ее мысли; он хорошо умел делать это. – Ты отвечаешь им, уважаешь их, но не боишься. Знаешь ли ты, насколько редко встречается это?
– Какой смысл бояться их? – спросила она. – Это их только разгневает.
– Разве кто-нибудь, кроме тебя, понимает это? – Аи вздохнул и вздрогнул. – Ладно, ты устала, а время уже позднее. Скажи только, почему мы должны принять этого твоего царя?
– Его выбрали боги.
– Едва ли Александра удовлетворил бы такой ответ. Меня он тоже не удовлетворяет.
Она посмотрела на него хмуро. Благоговейный страх наконец покинул ее. Он досаждал ей вопросами, на которые не было ответа, и прекрасно знал, что делает. Мериамон почти успокоилась.
– Не слишком ли поздно говорить о том, чтобы отвергнуть его?
– Может быть, – отвечал Аи. – Скажи, почему этого нельзя сделать.
– У него многотысячная армия, сильная и преданная ему. Персы ему сдались. Если мы ему сейчас откажем, он уничтожит нас всех.
Старик, казалось, удивился, что она говорит так резко.
– Он уничтожит нас?
– Да, – отвечала она, не задумываясь. – Он не терпит, когда ему перечат. И он еще не проиграл ни одного сражения.
– Тогда и в самом деле он может оказаться хуже персов. Хуже даже тех, чьи имена стерты с лица земли.
Мериамон вздрогнула. Этими лишенными имени были гиксосы, пастушьи цари, и больше ничего – ни лиц, ни очертаний, ни памяти – и все их имена затерялись в потоке времени. Эта потеря имени была как боль, как пустота в самом сердце ее магической силы. Но она сказала:
– Он выбран богами. Я точно знаю это. И ты знаешь, иначе ты бы не пришел сюда.
– Ты хорошо знаешь меня, – сказал Аи. Он не улыбался, хотя его слова были светлыми. – А что, если боги выбрали для нас страдания?
– Они этого не делали, – ответила Мериамон слишком быстро, но она не собиралась брать свои слова назад.
– Он чужеземец, – сказал Аи. – Варвар даже для эллинов, которыми правит. Если мы его примем, на троне Двух Царств никогда уже не будет человек нашей крови. Ты этого хочешь?
– Разве у меня есть выбор?
– Он называет тебя другом, – сказал Аи. – Он доверяет тебе. Если бы ты пришла к нему сегодня вечером и со всем искусством, которым владеешь…
– Я не убийца!
– Разве я сказал, что ты должна убить его? Уговори его. Убеди его покинуть страну Кемет. Как ты это сделаешь и насколько убедительно – тебе решать. Надо только быть уверенным, что он не примет трон Двух Царств и не захватит его, и не разрушит его.
Мериамон неподвижно сидела на табурете. Она бы встала, но ноги ее не слушались. Она всматривалась в лицо старика, ожидая какого-нибудь знака, что он не имел в виду того, о чем говорил.
– Я не шучу, – сказал тот. – Я спрашиваю, готова ли ты сделать это. Для страны Кемет. Для нашей свободы на долгие годы.
Она не могла дышать. Она забыла, как это делается. Этот человек посылал ее… пропел ей слова, которые сделали ее больше, чем просто женщиной, дал ей тень, рожденную богами, взвалил на нее тяжкое бремя божественной воли. А вот теперь он приказывает ей заплатить за все это. Потому что он видит то же, что видит она. Чуждая кровь в Великом Доме Кемет. И никакой надежды, даже мечты о восстановлении.
– Без Александра, – сказала она, – у нас нет ничего.
– У нас есть ты.
Она закрыла глаза. Темно, темно, как в стране мертвых, и холодно. А она устала, так устала. Принять короны, посох и плеть, даже бороду – другие женщины делали это, другие женщины правили, долгие годы – и стать Властелином Великого Дома.
Она могла бы это сделать. Руки ее малы, но силы в них достаточно. У нее достаточно сильная воля, чтобы приказывать, если придется приказывать.
Тень шевельнулась за ее спиной, грива ее стала дыбом. Тень была созданием богов, но отчасти и ее собственным. Если она не послушается их, даже Мать Изиду, если она примет то, что ей предлагает Аи, если она будет править, как ей это должно по крови, тень останется с ней. Защитит ее.
И вернутся персы. Или Александр, разочарованный, приведет за собой целый мир. И ей придется сопротивляться им. И погибнуть, как погиб ее отец, но погибнуть свободной.
Мериамон попыталась набрать в грудь воздуха и почувствовала боль. Наконец с трудом вздохнула.
– Мы не сумели здесь, в Черной Земле, сами править нашим царством, – сказала она. – То же случится и со мной. То, что мы делаем сейчас… спасет нас. Мы не будем такими, как прежде, мы никогда уже не сможем быть такими, здесь ты прав, но мы будем жить и будем сильны. Не только мы, но и наши боги. Вот что мне показали. Если Александр займет трон фараонов в Мемфисе, весь мир узнает наших богов, и Мать Изида будет прославлена всюду, где есть люди. Если же он этого не сделает, мы придем в упадок и погибнем, и наши боги вместе с нами утонут в вечном мраке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48