„Молитва Хелен трем волхвам". Много лет тому назад я вычитал это в его биографии. Мне всегда нравились эти строки. Когда я встретил тебя, я вновь вспомнил „Молитву Хелен"…
Я закрыла лицо ладонями, но рыдания прорвались сквозь мои пальцы.
Том подошел к решетке, протянул через нее руку и коснулся моей обнаженной руки. Не схватил ее, а просто прикоснулся, легко и нежно, а затем убрал свою ладонь.
– Никогда в жизни я не хотел причинить тебе страдания, – произнес он.
Я встала, повернулась к двери и пошла по коридору.
– Я позвоню Тиму Форду, – проговорила я, пытаясь справиться со своим голосом. – Если он сможет приехать, я оставлю для тебя сообщение у дежурного. Я просто скажу: „Ваша встреча подтверждается" или что-нибудь в этом роде. Если он не сможет, я передам, что встреча отменена.
Я была уже почти у зеленой металлической двери, когда услышала слова Тома:
– Спасибо, Энди!
Он сказал это очень мягко и тихо.
Когда мы приехали обратно на Вимси-роуд, Хилари все еще спала, а Кэролайн Дэбни, пришедшая в себя и улыбающаяся так любезно, будто приглашала в свой собственный дом, поднялась с дивана, держа в руках мою, открытую, наверно, еще с колледжа, книгу „Тропик Рака".
– Всегда хотела прочесть это, но думала, что мне придется тайком поехать в Атланту в порнографический салон, чтобы купить эту книгу, – весело прощебетала она. – Господи, наверно, это далековато от пристойности.
В этот вечер я уже не чувствовала себя способной заниматься играми Кэролайн Дэбни – утонченным злым поклевыванием. Очевидно, Клэй понял это, потому что произнес:
– Ну, мы пожелаем вам спокойной ночи, мисс Энди, и отправимся дальше. Пойдем, Кэролайн, я оставил мотор включенным.
Он взял невестку под локоть, вывел из гостиной и помог сойти с крыльца раньше, чем она смогла удержать его или возмущенно захлопать ресницами.
У двери дома она повернулась и сказала:
– Не знаю, как семья Дэбни может отблагодарить вас за то, что вы сегодня сделали, не знаю, чем и отплатить вам за эту услугу. – Но раньше, чем я смогла ответить, Клэй усадил Кэролайн в машину и плотно захлопнул дверцу. – Честное слово, нет, – прозвенела она из темноты.
– Именно это я и имел в виду, – отозвался Клэй, открывая дверцу со своей стороны и глядя вверх на меня. – Мы этого не забудем. Никто из нас не забудет.
– Возможно, я совсем ничего и не сделала, – ответила я. – Пожалуйста, не благодарите меня. Том может не остановиться, слышите, Клэй?
– Но теперь у него есть шанс, – заметил старик, сел в машину и захлопнул дверцу.
Я вернулась в дом и заглянула к Хилари. Она спала неподвижно и спокойно, повернувшись на живот и уткнувшись в подушку, волосы ее разметались и закрывали лицо. Я закрыла дверь, пошла в свою спальню, села на кровать и некоторое время смотрела на номер телефона, который мне дал Том. Я не знала, где он его раздобыл.
Я была уверена, что Тим Форд откажется сразу, раньше, чем я изложу свою просьбу. Если бы он так и сделал, я бы не смогла вдаваться в подробности и все объяснить. Я знала только то, что мне сказал Том, и передала это Форду.
– Том сказал, что выплатит полный гонорар, сколько бы времени ни заняли исследования, – закончила я. Это было все, что мне нужно было добавить.
Но, когда я услышала его протяжную речь страны диких злаков, звучащую через многие мили из Алабамы: „Думаю, смогу быть в Пэмбертоне с восходом солнца", я почему-то не удивилась. Тиш говорила, что в нем было что-то от Тома. Я вообразила, что тоже смогу услышать это: некое сочувствие, некое взаимопонимание.
– Вот только я не знаю дороги на Козий ручей, – сказал Форд. – Не могу найти ее даже на карте Геологической службы. Я смотрел в прошлый раз, когда был в тех краях.
Я предложила ему заехать ко мне и обещала накормить завтраком и рассказать про дорогу. Он ответил, что приедет около шести. Я повесила трубку, позвонила чернокожему полицейскому и сказала, что встреча Тома, намеченная на следующий день, подтверждается. Затем я сняла туфли, тяжело опустилась на кровать и заснула в чем была – в шортах и футболке. В таком же виде я оставалась, когда услышала на следующее утро, как машина Тима Форда прошуршала по нашей подъездной аллее.
Я вышла к двери босиком, убирая с глаз волосы и жмурясь от света. Тим, массивный, как дуб, стоял, загораживая мрачное начало дня. Был конец июля и середина длительного периода тяжелой, перехватывающей дыхание жары. Я уже была влажной от нее. Но Тим казался таким свежим, будто его высекли изо льда. Он был в безукоризненно отглаженных полевых брюках цвета хаки и таких ботинках на шнуровке, какие у меня ассоциировались со старыми телефильмами типа „Зеленые просторы". Его темно-красные волосы были коротко подстрижены, а над ушами выбриты, его глаза, серые и спокойные, смотрели прямо в лицо собеседнику. Мускулы челюсти выделялись так, что образовывали маленькие симметричные бугорки. Могу поспорить на что угодно, он жевал табак.
– Миз Колхаун? – спросил он медленным крестьянским говором, который запомнился мне по телефонному разговору. – Я – Тим Форд.
– А кто же еще? – Сама того не желая, я улыбнулась. Невозможно было бы не доверять этому человеку так же, как доброму большому псу или лошади-тяжеловозу. Способность к действию, сила и простота такого рода, какие иногда подо всеми остальными присущими ему качествами появлялись у Тома, исходили от Тима Форда, как животворная влага.
– Входите, – пригласила я. – Сейчас поставлю кофе. Наверно, тяжелая была поездка.
– Приходилось и потяжелее, – ответил Тим.
Я приготовила для него еду, а сама присела выпить чашку кофе, но, к собственному удивлению, съела полный завтрак. Когда с едой было покончено, Форд вежливо попросил карту. Я нарисовала, как проехать на ручей, и Тим сказал, что отправится туда сейчас же.
– Я сама видела ту воду, – внезапно проговорила я, сама удивляясь этому.
Тим посмотрел на меня со спокойным серьезным интересом.
– Мне бы очень помогло, если бы вы могли рассказать об этом. – В его серых глазах не было недоверия и удивления, я пристально посмотрела на Тима, прежде чем заговорить: только интерес.
Я рассказала все, что могла, о воде, не упоминая об умирающей козе и действиях Тома. Об этом расскажет сам Том, если посчитает необходимым.
– Гм. Мог быть цезий, – задумчиво проговорил инженер. – Не удивительно, если учесть состояние охладительных резервуаров и ям для отходов на территории завода. Только если это был цезий, то вода должна была быть просто насыщена. Я никогда не видел и не слышал о таком количестве цезия в открытой воде. Если это был именно он, значит, я не успел поймать его в прошлый раз.
– Именно так он и говорил. Том, я имею в виду, – заметила я, направляясь вместе с Тимом к двери. – По крайней мере, мне кажется, он говорил „цезий". Вы будете проверять снова?
– Не знаю, каким образом. Сейчас у меня нет разрешения для прохода на территорию завода. Оно действовало только один раз, когда меня пригласил сюда мистер Дэбни. Ни черта не понимаю, что я делаю здесь сегодня.
– Тогда не сможете ли вы мне сказать, почему вы приехали?
Он посмотрел на меня, мгновение подумал, затем проговорил:
– Я вырос в лесах вокруг Кейвз Коув, штат Теннесси, прежде чем это место превратилось в „общественный цирк".
Я всегда думал, что таким, должно быть, и был мир, когда он только родился. Я бы и теперь жил там, если бы не изменились те места и не изменился бы я. Леса – лучшее из того, что осталось нам в этом мире. Моя теперешняя работа дает мне наилучшие возможности заботиться о лесах и все же содержать семью. Я слишком стар и неуклюж, чтобы работать в „Гринпис" и разбивать себе голову, а то бы я работал у них. Этот Том Дэбни, может, и вправду такой сумасшедший, как о нем все говорят, но я видел его по телевизору, и мне нравится его способ ведения дела. Хотел бы я встретить человека, который может морочить голову начальнику полиции так, как это делает Том Дэбни.
Он произнес „полиции" совсем неверно. У этого человека было такое произношение, что создавалось впечатление, будто он с трудом закончил семь классов и не имел три диплома (которые, как сообщала Тиш, у него были). Но, когда Тим спустился с крыльца и сел в старый седан, на дверцах которого значилось: „Университет Обурна, сельскохозяйственный факультет", я вновь ощутила густую ауру власти и уверенности, в которой он пребывал. Когда Тим уехал, пообещав заглянуть на обратном пути и все рассказать, я внезапно почувствовала себя намного легче, чем за последние много-много недель, и не такой усталой. Почти беспечной.
– Кто это был? С кем ты разговаривала? – хрипло спросила Хилари, входя в кухню и протирая глаза кулачками.
– Санта-Клаус, – легкомысленно ответила я. – В этом году он слегка опаздывает с появлением или, наоборот, приходит слишком рано, в зависимости от того, как на это посмотреть. Но он все-таки пришел.
Моя хрупкая эйфория при помощи сознательного подкармливания длилась в течение нескольких следующих дней. Когда разум брал верх, я понимала, что оснований надеяться у меня не больше, чем до приезда Тима Форда. Конечно, он не мог изменить состав воды в ручье. Он не мог сделать ничего, разве только установить, что его прежние анализы воды каким-то образом оказались ошибочны и Том был прав, но я не думала, что он сможет сделать даже это. Как он сказал, теперь он не имел допуска на территорию завода. А Том был бы задержан и вновь отправлен в тюрьму в тот же момент, как только прорвался бы через охрану; он знал это. Кроме того, Том дал мне слово. Больше из-за завода „Биг Сильвер" неприятностей не будет.
Однако в те дни конца июля я упорно продолжала мечтать о мире и спокойствии. Казалось, какая-то темная глыба свалилась с моих плеч. Ничто, хотя бы отдаленно напоминающее благополучие, не наступило, но я оседала под этой тяжестью так долго, что ее отсутствие делало меня легкой, как пушинка. Я просто парила в воздухе. Даже тот факт, что Хилари, всегда подхватывающая мое настроение, как вирус, явно не ощущала теперь освежения и облегчения окружающей атмосферы, не уменьшал моего чувства легкости. Я наслаждалась им, как лучами теплого мягкого солнца после зимы, проведенной в тундре.
В первый раз после весны я начала строить различные планы.
– Как ты относишься к поездке в Дисней-Уорлд в перерыве между семестрами? – спрашивала я Хилари. – Уверена, доктор Харпер позволит тебе пропустить несколько приемов; ты действительно очень хорошо себя чувствуешь. Можешь пригласить поехать с нами кого-нибудь из школы.
– Если этого хочешь ты, – ответила девочка и вернулась к своему писанию. Теперь она начала уже третью тетрадь.
– Мы могли бы даже подумать о поездке в Европу следующим летом. Это была бы цель, ради которой стоило бы экономить наши пенни. Тетя Тиш пригласила нас слетать в Англию на медицинскую конференцию дяди Чарли. Нравится? Букингемский дворец, Тауэр в Лондоне? И мы смогли бы немного поездить по стране.
– Это было бы приятно, – отозвалась Хилари из своей комнаты.
– Отлично, – сказала я, наконец задетая. – До этого еще год. У тебя будет время завершить свой великий опус.
Ответом мне было молчание, которого подобное замечание заслуживало. Я не имела оснований для раздражения на Хилари. Ее лечение у терапевта давало результаты, а занятия в школе шли успешно, даже если она не принимала участия во внешкольных делах; она нормально ела и крепко спала. Хил все еще требовала бутылочную воду и обтиралась влажной губной, но слез и истерик не было, девочка не липла ко мне, безобразные кошмары и потрясающие душу страхи, какие она привезла с собой из Атланты, не посещали ее. Просто дело в том, что это была не Хилари. Я хотела, чтобы Хилари вернулась. В один из тех коротких ярких дней мне пришло в голову: я ожидаю от Тима Форда, что с Козьего ручья он привезет мне обратно мою дочь. Эта мысль была настолько безрассудна, что я выбросила ее из головы. Но прежде чем она растаяла, как снежинка на языке, она имела вкус истины.
Тим Форд прибыл обратно тремя днями позже, в субботу в середине утра. Он все еще походил на огромный дуб, но теперь щеки и подбородок покрывала щетина, а под спокойными серыми глазами появились мешки и морщинки, глаза ввалились, и тени вокруг них были окрашены усталостью. Длинные царапины на лице, плечах и кистях рук только начинали затягиваться, полевая одежда цвета хаки, хотя все еще чистая, выглядела так, будто ее намочили, высушили на ветру и не выгладили. Более заметна, чем раньше, стала прыгающая неуклюжая походка.
Я почувствовала такой сильный укол тревоги, что резко распахнула парадную дверь и сбежала со ступенек к нему навстречу. Подбежав ближе, я глубоко вздохнула: огромный красно-малиновый синяк покрывал большую часть его левой челюсти.
Но затем Тим усмехнулся, и часть тревоги улетучилась. Но холодная сердцевина ее осталась. Это была добрая усмешка, веселая и печальная одновременно, и Тим не выглядел как человек, решивший проблему или добившийся победы. Он был похож на человека, потерпевшего, хоть и с достоинством, поражение в кулачной драке.
– О Господи, что с вами случилось? – со страхом воскликнула я. – Как вы себя чувствуете? Том не…
– Том? Ах, это… – Он прикоснулся к своей челюсти. – Не-е. Это сделал корень кипариса. Жимолость и шиповник доделали остальное. Не-е, старина Том не стал бы меня бить. Хороший человек Том Дэбни. Сейчас он высыпается с похмелья, которое должно было бы его убить. Оно же составляет девяносто девять процентов от моего самочувствия. Остальное поправится от чашки кофе и яичницы. Я три дня жил на вяленой оленине и вареном окопнике.
Я, как и три дня тому назад, пригласила Тима в кухню. Хилари, которая сидела за столом и вырезала из журналов изображения чешуйчатокрылых для внеклассной работы, бросила на него настороженный взгляд, вежливо кивнула и исчезла в своей комнате. Дверь за ней плотно закрылась.
– Знаю, что я сейчас выгляжу не Бог весть как, но все же никогда не думал, что отпугиваю детей, – усмехнулся Тим Форд.
– Пожалуйста, извините ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82