Она за ним. В этот час между заходом луны и рассветом, когда ненадолго безраздельно царили звезды, каменистая тропинка была слабо освещена. Но они не спотыкались. Ровное позвякивание ее браслетов замерло по ту сторону холма.
Риккардо спал.
ГЛАВА IX
– Мабрука! Риккардо открыл глаза. Он еще не отдавал себе отчета, где он. Голова болела, горло пересохло, в висках стучало. – Мабрука! – шепнул он снова.
Но ее не было подле него.
Он отбросил циновку, которой был укрыт, и выбежал на воздух. Солнце уже сильно пригрело развалины; по каменной стене шмыгали ящерицы – меленые, как стрекозы, или аспидно-серые бородавчатые, как крошечные крокодилы. У входа еще не совсем просохло разлитое красное вино, валялись осколки бутылки.
Мабруки нигде не было видно.
Он обежал кругом развалину, но нашел лишь кучу пепла в том месте, где готовился ужин. Мабрука ушла.
Риккардо был поражен. Его одурачили, опоили, бросили. Он проклинал Мабруку, бранил пылко, многословно, щедро используя красочный словарь своего родного языка. «Но зачем?.. – с удивлением спрашивал он себя, припоминая все события минувшей ночи. – Что заставило ее привести его сюда? Каприз? Скоро же он прошел, в таком случае! Деньги? Она и не заговаривала о деньгах!» Он вытащил кошелек, пересчитал содержимое. Все было налицо. Не исчезло ни одного сантима. Ах, чего это она говорила об опасности?.. Опасность?! Но голова его отказывалась пока работать, да и надо было прежде всего подумать о том, как бы выбриться отсюда.
Пряный запах пригретых солнцем трав щекотал ему ноздри. Высоко на холме, у подножья которого еще клубился туман, виден был ослепительно-белый городок – Сидибу-Саид, должно быть. Море ровно сверкало, как чешуя. Горизонт застилала дымка, но над головой небо было безоблачно-синее. Белые бабочки бесцельно кружили над камнями. Итак, он один среди развалин Карфагена. Мабрука исчезла, и карета тоже, а через час он должен быть на службе, хотя понятия не имеет, как ему доставиться туда.
Когда первая вспышка гнева прошла, чувство юмора заговорило в нем, и он расхохотался. Потом, перескакивая с камня на камень, выбрался из развалин и поднялся на откос, откуда открывался вид на окружающие холмы. Немногие из них были увенчаны группами финиковых пальм, на других зеленели всходы ячменя, остальные, дикие и голые, как бы торжествовали и бахвалились своей наготой.
Он взглянул на часы: десять минут восьмого.
Он слыхал, что поблизости должна быть станция Эль-Марса, но никаких признаков видно не было. Идти ли ему в Сидибу-Саид или подняться к монастырю?
Он услыхал пение. На соседнем склоне кто-то высоким голосом пел в нос. Над волнующейся зеленой стеной ячменя мелькал белый бурнус, скромный крестьянин пел, идя на работу. Риккардо перебежал дорогу и тропинкой вышел ему наперерез.
– Привет!
Араб остановился и оборвал пение. Он был молод и красив, с кожей цвета спелого граната и ослепительно белыми зубами, которые сверкнули, когда он улыбнулся в ответ на приветствие Риккардо.
– Где станция? – спросил Риккардо по-французски.
Молодой араб покачал головой.
– Manef homsh, сиди!
– Станция Карфаген! – сделал новую попытку Риккардо.
Араб пожал плечами и неопределенно махнул рукой в сторону монастыря. Что он хотел этим скапать, Риккардо так и не понял, но снова направился к большой дороге. Араб продолжал свой путь.
Риккардо быстро зашагал по дороге. До Туниса, думал он, не может быть особенно далеко, он поспеет вовремя и не вызовет лишних толков, в особенности если забежит в какой-нибудь отель, чтобы побриться и почиститься.
Минут через двадцать он подошел к подножью холма, на котором возвышается собор Сен-Луи, и тут увидал мягкую фетровую шляпу. Европеец! Риккардо одним прыжком догнал его.
– Извините, месье! Не можете ли вы указать мне, как пройти на станцию?
– Вот дорога. Поезд отходит в половине девятого. Времени у вас больше чем достаточно.
– Когда же приходит поезд в Тунис?
– Между половиной десятого и десятью.
– Быть не может! – Риккардо был разочарован.
Его собеседник, загорелый мужчина лет около тридцати, спросил в свою очередь:
– Эти места вам, по-видимому, незнакомы?
– Я в первый раз попал сюда вчера вечером. Хотелось посмотреть развалины при лунном свете. Я отпустил экипаж и провел ночь под защитой полуразвалившейся стены. Но мне надо быть в Тунисе к восьми часам.
– Простите, месье, вы, вероятно, не англичанин? – со смехом перебил его собеседник.
– Я – сицилиец, – коротко отрезал Риккардо.
Ему было не до шуток.
Молодой человек в серой шляпе радостно протянул руку.
– Мы соотечественники, выпьемте вместе кофе. Времени у вас хватит, если вы разрешите мне подвезти вас в моем автомобиле. Мне тоже нужно быть в Тунисе пораньше. Моя бритва и щетка так же к вашим услугам.
Он вынул из бумажника карточку и протянул ее Риккардо; тот прочел:
«Джованни Бандини, марким ди Сан-Калогеро, Пьяца, палаццо Сан-Сузанна».
– Да мы ведь кузены, – воскликнул Риккардо, – или нечто в этом роде. Моя кузина Леонора Бастиньяни два года тому назад вышла замуж за вашего брата, Джузеппе Бандини.
Молодые люди крепко пожали друг другу руки и расцеловались.
– Как вы сюда попали? – спросил Сан-Калогеро.
– Поступил на службу в экспортную контору.
– А я командирован римским археологическим обществом; мы производим здесь раскопки. Магомет! Простите, мне надо потолковать с Магометом. Зайдите ко мне, вы найдете там таз и кое-какие туалетные принадлежности. – Он указал на деревянный сарайчик у дороги. – Я сейчас присоединюсь к вам.
Это была настоящая рабочая хижина. У открытой двери араб кипятил на керосинке в глиняной миске молоко. При виде Риккардо он поклонился, отставил миску наземь, чтобы молоко остыло, и снял с гвоздей, вбитых в стенку сарайчика, две кружки, которые поставил на ящик у входа. Риккардо наскоро умылся. Не успел он кончить свой туалет, как появился Сан-Калогеро, неся в руках горячие булки.
– Перехватил булочника, который поднимался к монастырю.
– Я не голоден, но мог бы выпить целый океан, – заявил Риккардо.
Голова у него не была уже так тяжела, и настроение улучшалось.
– Отлично. У нас еще минут двадцать впереди, молока сколько угодно. Пейте.
– Ну и посчастливилось же мне, – рассмеялся Риккардо. – Нашел не только возможность добраться до Туниса, но и родственника, и завтрак.
Завязалась беседа; Риккардо рассказывал о своей жизни в Тунисе, о деле, в котором он работал, о семье Скарфи. Сан-Калогеро говорил о раскопках, которые производились иногда в таких местах, где он месяцами не видал живой души, кроме своих рабочих-арабов.
– И вы не чувствуете себя одиноким подчас? – спросил Риккардо.
Сан-Калогеро улыбнулся.
– Со мной всегда Джузеппе, мой шофер. А кроме того, я по натуре отшельник. Работа заменяет мне общение с людьми. Здесь, например, в Карфагене, столько романического и столько захватывающего своей человечностью!
– Человечностью? – переспросил Риккардо.
– Да, потому меня и увлекает моя работа. Мы находим драгоценности, которые говорят о женщинах-красавицах, или коробочки с мазями, в которых еще сохранился кармин для щечек и губок этих красавиц. А этой весной мы натолкнулись на саркофаг девушки, может быть, любимой дочери Гамилькара или Гато – ее серьги и кольца блестели так, будто она была похоронена всего год тому назад.
Он говорил с увлечением.
– Иногда роешься в земле день за днем и не находишь ничего. Но потом, в один прекрасный день, наталкиваешься на то, что земля хранила больше двух тысяч лет, приберегала для тебя. Завеса отдергивается. Вещи, которые были скрыты под землей две тысячи лет, вдруг появляются на свет божий, совсем почти нетронутые временем. Точеные печатки, фигурки, детские игрушки, амулеты, даже волосы женщин. Однако я надоедаю вам. Ещё кофе?
– Я понимаю, – медленно заговорил Риккардо, – я понимаю. Увлекают поиски сокрытого, невиданно появляющегося…
– Пожалуй. Если бы вы вздумали когда-нибудь посмотреть мои раскопки, я охотно заехал бы за вами.
Сицио Скарфи был раздражен, недоволен. Риккардо не ночевал дома и не явился в контору. Два Жалких клерка-сицилийца скрипели перьями, низко нагнувшись над бумагами, которые они переписывали. Сальваторе то зевал, то ухмылялся, глядя на угрюмую и все больше омрачавшуюся физиономию отца.
Было уже очень жарко. Ставни были притворены для защиты от солнца, которое, тем не менее, умудрялось бросать на противоположную стену яркую трепещущую полосу.
Но вот раскрылась дверь и на пороге показался человек, одетый с некоторым оттенком фатовства.
Сицио Скарфи поднялся ему навстречу.
– Вы, Роспиньи?
– Я, друг мой. Мне надо поговорить с вами.
– Пойдем в мой кабинет.
Сальваторе с любопытством смотрел им вслед. Отец не посвящал его в свои дела, но отношения с Роспиньи всегда казались Сальваторе подозрительными.
Снова распахнулась дверь. На этот раз вошел Риккардо.
Сальваторе многозначительно подмигнул ему и про себя отметил, что у кузена вид довольно унылый и под глазами синяки.
– Кто у твоего отца? – немного погодя спросил тот, отрываясь от своих бумаг.
– Роспиньи.
Имя прозвучало знакомо. Риккардо вспомнил, что впервые услыхал его в день приезда, на таможне.
Он взялся за работу, но воспоминания минувшей ночи не давали ему покоя. Тем временем из кабинета со шляпой в руках вышел Роспиньи.
Он задержался подле Сальваторе.
– Добрый день! Слыхали наши новости?
– Слыхал, что вы обручены с синьорой Чиези. Поздравляю. Об этом толковали вчера в Казино.
Роспиньи добродушно рассмеялся:
– Я не о том. Полковник Чиези устроил мне перевод в Рим. Я возвращаюсь в свет из изгнания.
– Счастливец Роспиньи! С каким восторгом я расстался бы с этой дырой!
– Придет и ваш черед, мой друг! Однако мне пора.
Спустя несколько минут после его ухода, в комнату вошел Сицио Скарфи. Риккардо заметил, что лицо его осунулось больше прежнего; он с трудом передвигал ноги, и глаза глядели особенно тревожно.
Риккардо подошел к нему, думая, что дядя выразит неудовольствие по поводу его исчезновения и опоздания. Но маленький человечек нетерпеливо передернул плечами.
– Ночью? Да, да, припоминаю. Ты уходил. Забыл ключ? Хорошо. Пустяки.
Он опустил взгляд на бумаги, которые держал в руках. Руки дрожали. Риккардо обратил на это внимание и понял, что не все благополучно. Что произошло между дядей и этим Роспиньи? Последнему, очевидно, ничто не угрожало: он ушел веселый и добродушно настроенный.
В этот же вечер после обеда Риккардо разыскал Сальваторе и предложил ему снова пройти вместе к Али Хабибу.
Он решил во что бы то ни стало сегодня же ночью повидать Мабруку, мысль о которой не давала ему покоя.
– По дружбе могу проводить тебя, но не обещаю сидеть там долго. Уж не влюбился ли ты в танцовщицу?
– Разве похоже? Мне просто хочется еще раз посмотреть, как танцует Мабрука.
– А ее, наверное, не будет. Ну, хорошо, я провожу тебя, но раньше зайдем в казино.
– Конечно, – согласился Риккардо.
Они трамваем доехали до ярко освещенного казино и прошли в зимний сад, огромное, под стеклянной крышей помещение, в котором расставлены были мраморные столики и росли между камней высокие пальмы и бамбуки. В дальнем конце была сцена, на которой хорошенькая тонконогая парижанка, вся в черном и с фальшивыми бриллиантами, визгливо пела последнюю новинку «Фоли Бержер», Риккардо с трудом понимал ее арго бульвара Сен-Мишель, но ничего, вероятно, на этом не терял. Зала была переполнена, и в воздухе висел дым папирос.
Молодые люди разыскали себе столик, уселись и потребовали две рюмки вермуту и программу.
ГЛАВА Х
– Риккардо! – раздался голос позади них.
Риккардо быстро обернулся и увидел Сан-Калогеро.
– Джованни! Вы – здесь!
Молодые люди пожали друг другу руки.
– Я заглянул в казино, думая, что, пожалуй, встречу вас, если и вы, по примеру всех тунисцев, считаете своим долгом томиться здесь по вечерам.
Риккардо познакомил Сан-Калогеро и Сальваторе.
– Не хотите ли абсенту или кружку пива?
– Нет, благодарю – не здесь. Я хотел вам предложить пойти в какое-нибудь кафе на свежем воздухе. Атмосферу вроде здешней я долго выдержать не в состоянии.
– Очень охотно. – Риккардо быстро поднялся.
– А вы, синьор Скарфи?
– Я остаюсь… поджидаю друзей.
Как нельзя более довольный, Риккардо вместе с Сан-Калогеро вышел из казино.
– Ах! Какие мы все, в сущности, варвары! – воскликнул Джованни. – Поскобли нас немного – и покажется настоящий тихоокеанский островитянин: та же страсть к мишуре и побрякушкам. Я пришел к заключению, что только в мягкости и эстетизме выражается культурность.
– С этой точки зрения, арабы много культурнее нас.
– Их мягкость – мягкость детей пока.
– Месье Конраден, с которым мне пришлось обедать на днях, полагает, что перед арабами открыто большое будущее – При этих словах Риккардо пристально посмотрел кузену в лицо, чтобы проверить, говорит ли ему что-нибудь это имя.
– Конраден? Не знаю такого. Возможно, что он прав, хотя сомнительно. Запад играет для араба роль рока, и я не уверен, что араб сумеет справиться с этим роком.
– Разве нельзя вытравить из него покорность судьбе?
– Главное препятствие этому – его религия. Я недавно говорил на эту тему с Си-Измаилом. Слыхали вы о нем? Настоящий кладезь сведений и знаний по вопросам Востока. У него библиотека…
– Си-Измаил? – оживленно перебил его Риккардо. – Вы знакомы с ним?
– Года два уже. Даровитый человек и прирожденный археолог. У него есть ценнейшая коллекция арабских и персидских книг. Настолько ценная, что национальные музеи, при всем желании, не в состоянии приобрести ее.
Но Риккардо уже не слушал: с Си-Измаила мысли его перешли на Мабруку.
– Где бы выпить кофе? – сказал он. – Не найти ли нам в туземную кофейню?
– Отчего же? На площади Заифауни есть несколько кофеен, и все с такими забавными названиями!
– Я знаю кофейню, где танцуют, – быстро вставил Риккардо.
– О, от этого увольте! Мужества не хватает. Вечный «танец живота»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26