- Клим, встречай гостью. К тебе едет Долорес.
- Почему ко мне? Наверное, к тебе - спросить что-нибудь по женской
части.
- Ты соображаешь, что говоришь?
- Конечно. Допустим, она интересуется, где это ты достала такую
материю, что на твоей рубашке?
- Скажу, купила в ГУМе за пятнадцать рублей, готовую. Это сколько на
здешние пиастры? Одной гинеи хватит?
- Хватит. Еще останется.
- Только ей такой капрон здесь придется поискать.
- Да, придется поискать. Лет триста.
- Зачем ей капрон? Да на ней ее шаль...
- Мантилья.
- Вот - мантилья, еще ручной вязки. У нас такую мантилью ни за какие
пиастры не купишь. А едет Долорес, как я думаю, за своими вещичками. Она
же с собой ничего не взяла, не рассчитывала на "Аркебузе" задерживаться.
Принимать ее здесь будешь ты, я с ней и встречаться не хочу. Только
смотри, не очень развешивай уши, а то как бы она письмо не прихватила по
пути. Разведешь амуры.
- Какие амуры? Да у нее, поди, синяк вот такой на локте после того,
как я ее за руку схватил.
- А может, она пожелала бы получить такой же синяк от тебя и на
другую руку?. Ох, Клим! В политике твои предки-церковники разбирались, не
спорю. Но что касается женщин... Да они их просто боялись. Даже святая
инквизиция, такая могучая организация, а женщину побаивается.
- Из чего это видно?
- А как же. Как чуть что - ведьма! И на костер... Ладно, ты встречай
гостью, а я у капитана в каюте отсижусь.
Как принимал Клим испанку. Ника не видела. Пробыла Долорес на
"Санте", наверное, с полчаса. Ника слышала их беседу, но понять, о чем они
говорят, естественно, не могла. Наконец в шлюпку поставили кожаный баул,
Долорес спустилась по трапу - Ника наблюдала за ней в окошко каюты. И по
тому, как та усаживалась, как расправляла платье, опираясь на борт лодки,
и приветливо махала Климу на прощанье, Ника не могла не отметить
определенное изящество в движениях, грациозность даже.
"И где их учат такому политесу?" - невольно подумала она.
Шлюпка отплыла.
Клима Ника нашла в каюте.
Он склонился над столом, осторожно расправлял на нем большой помятый
бумажный лист и так внимательно занимался этим делом, что не заметил, как
вошла Ника.
- Проводил?
- Проводил... - рассеянно ответил Клим, что-то разглядывая на листе и
бормоча себе под нос.
Ника подошла поближе.
- Что это? Похоже на афишу.
- Похоже, - согласился Клим. - Приглашение Королевского Театра на
постановку пьесы Кальдерона де ла Барка, королевского драматурга, личного
капеллана Филиппа Четвертого, кавалера ордена Сант-Яго...
- Ух ты!
- Да, титулов у Кальдерона было предостаточно.
- Откуда это у тебя?
- Мне подарила Долорес.
- Подарила?
- На память.
- На память, так-так...
- Она должна была играть королеву в этой пьесе.
- Ах, вон что. Она - актриса?
- Была. Пока не вышла замуж за Оливареса.
- Понятно. Жене дворянина, да еще сына гранда, негоже выступать на
подмостках. Даже если играешь королев.
- Долорес не удалось сыграть королеву. Настоящей королеве Марианне
Австрийской что-то не понравилось, и она запретила постановку. Пьеса так и
не была сыграна ни разу.
- А как она называлась?
- "El bufon de la bellareina" - "Шут королевы". И вот что интересно,
мне думается, эта пьеса Кальдерона так и осталась неизвестной. Не дошла до
нас.
- А это могло быть?
- Почему бы - нет? Из полутора тысяч пьес Лопе де Вега до нас дошло
не более пятисот.
- И то ничего - пятьсот.
- Кальдерон написал их значительно меньше. И этот "Шут королевы" мог
потеряться в дворцовых архивах. Филипп Четвертый умер. Кальдерон умер -
Испании тогда было не до пьес. Вот здесь приведено четверостишие автора в
качестве эпиграфа. Я попробовал перевести его с испанского.
Приблизительно, конечно.
- Сам перевел?
- Ну, кто еще...
- Любопытно. Давай читай!
- Только ты не очень, я же не Пастернак.
- Ладно, ладно, не напрашивайся.
- Значит, так...
В смешном обличьи появляться
Мне так положено судьбой,
И надоел же он, признаться,
Весь этот облик, мне чужой...
- Клим, да ты поэт!
- Будет тебе.
- На самом деле - звучит!
- Думаю, никто из наших современников этих строк не знает.
- Клим! Да тебя нужно в музей поместить. Подумать, ты единственный
человек на земле, который помнит никому не известное четверостишие
великого драматурга Кальдерона! Все студенты твоего МГУ будут приходить и
смотреть на тебя вот такими глазами. А историки... а вот историки не
поверят. Скажут - сам сочинил. Им не объяснишь. Вот если бы, афишу можно
было с собой захватить.
И Ника тут же потеряла к Кальдерону всякий интерес.
А Клим забрал афишу к себе в каюту, повесил на стену и снова
перечитал строки гениального драматурга, сокрушаясь, что не может
перевести их теми словами, которых они заслуживают, и жалея, что они так и
исчезнут во времени, без следа.
Вечером он заглянул к Нике пожелать доброй ночи.
Она разбирала кровать, где до этого, очевидно, спала Долорес, и
брезгливо приглядывалась к покрывалу и подушкам.
- Грязнуля порядочная была эта твоя Кармен, - ядовито заметила Ника.
- Хотя и жена дворянина знатного испанского рода. Поди, и умывалась не
каждый день.
- Возможно, - миролюбиво согласился Клим. - В семнадцатом веке
понятия о личной гигиене были несколько иные.
- На "Аркебузе" и то постели были чище.
- Голландцы - вообще народ аккуратный.
- А как там ветерок?
- Ничего ветерок... Винценто говорит, что завтра утром будет в
Порт-Ройяле.
- Хорошо бы. Надоело на воде болтаться.
Ника взяла шпагу со стола, бросила ее на кровать.
- Так со шпагой и будешь спать? - улыбнулся Клим.
- Так со шпагой и буду. Все как бы не одна, не так страшно.
Ника подошла к Климу, остановилась возле, не поднимая головы, не
глядя ему в лицо.
Взялась за пуговицу на его куртке, повертела ее задумчиво. Он смотрел
сверху, не шевелясь. Затаив беспокойство, ожидал ее слов.
Побаивался Клим, как бы его дружеское отношение не было расценено
Никой как более серьезное. Учитывая какие-то сдвиги, возникшие здесь в ее
характере, этого можно было ожидать. И не потому, что он сам бы не желал
пойти ей навстречу. Но он лучше ее понимал, что любое изменение их
отношений может оказаться впоследствии таким же невзаправдашним, как весь
этот иллюзорный и тем не менее предельно опасный для них мир.
- Послушай, Клим, - сказала Ника, по-прежнему не поднимая головы, и
чуть заметный румянец показался на ее щеках, - если ты здесь, ну... в 1692
году меня поцелуешь, то это будет считаться и там, в 1980?
- Не знаю, - честно ответил Клим. - Может быть, и будет.
Ника отпустила пуговицу, постояла молча. Вздохнула кротко:
- Тогда не нужно.
Она сама легко поднялась на цыпочки, прикоснулась губами к его щеке,
отвернулась, прошла к кровати.
- Спокойной ночи! - сказал Клим.
- Гуд бай, Климент Джексон! - ответила Ника. - Все-таки хороший ты у
меня брат...
Ночью Клим сны беспокойно, тревожился, сам не зная чего. Несколько
раз выходил на палубу. Вахтенный прохаживался по мостику. Ветер
посвистывал в вантах, "Санта" шла ходко, подняв все паруса, чуть
завалившись под ветер. Ночь была темная, луна изредка появлялась в
просветах туч, освещая крутые волны с белыми кружевными верхушками.
Под утро он все-таки заснул. Его разбудило солнце, заглянувшее через
окно в каюту.
Клим тут же выбрался на палубу.
Ветер под утро чуть поутих, но "Санта" по-прежнему шла быстро вдоль
волны, с боку на бок. Впереди, за треугольниками носовых парусов, прямо по
ходу "Санты" виднелась темная цепочка островов, а на одном, самом большом
и высоком, уже можно было разглядеть белые стены берегового форта.

7
Он постучал в двери каюты Ники, услышал ее "ком ин!", вошел и в
нерешительности остановился на пороге.
- Входи, входи, не стесняйся, Климент Джексон, ты как-никак мой брат
все-таки... Вот штаны эти идиотские, черт бы их побрал, пряжки застегнуть
не могу. Заржавели они, что ли?
- Как же ты вчера застегивала?
- А вчера я совсем их не застегивала. Шнурком от ботинок подвязала.
- Удивительно, что они вчера еще с тебя не свалились.
- Самой удивительно. Теперь понимаю, почему эти испанские дворяне без
слуг одеться не могли. Ты только взгляни, сколько тут всяких пряжек и
застежек, и все они железные. Да еще сзади. Помоги, пожалуйста!
Она доверчиво повернулась к Климу. Тот взялся за пряжку на поясе.
- Подбери брюхо! - грубовато сказал он, затягивая пояс. - На самом
деле, многовато тут разных креплений понаставляли.
- А я что говорю. Была бы застежка-молния, раз - и готово.
- Застежку-молнию еще только через двести пятьдесят лет изобретут.
- Бестолочи средневековые, додуматься до такого пустяка не могли.
- Кое до чего додумались, - возразил Клим, разгибая язычки
заржавевших пряжек. - Микроскоп, например, придумали.
Он аккуратно застегнул все, что должно было быть застегнуто. Помог
надеть легкий бархатный камзольчик. Ника даже не знала чей, да и не
задумывалась над этим, брала, что попадалось под руку. Клим расправил все
складочки, Ника только послушно поворачивалась вокруг, подняв руки.
- Странно, - заметила она. - Пальцы у тебя железные, а руки -
ласковые, почему бы это?
Клим только усмехнулся.
- У меня дома сестренка, чуть моложе тебя, в седьмой класс еще ходит.
Неряха - ужасная. А матери у нас нет. Вот мне и приходится приглядывать.
Научился.
- Завидую твоей сестренке... Ой-ой! Что-то ты там вместе с кожей
пристегнул.
- Извини... Ты хоть умывалась сегодня?
- А как же. Вон кувшин. Кок теплой воды принес. Вот зубной щетки нет.
Чего нет - того нет. Они хоть чистят зубы-то?
Ника откинула занавеску на окне, выглянула. "Санта" входила в гавань.
Белоснежный Порт-Ройял прятался в зелени тропических деревьев.
Влево и вправо от гавани разбросал он свои строения: двух- и
трехэтажные дома, великолепные виллы с колоннами, полупортиками и лепными
фасадами.
- Какой красивый город!
- Красивый, - согласился Клим. - Если только издали смотреть.
- Хотя бы издали... И ведь от всей этакой благодати через два дня не
останется и следа.
- Сохранятся кое-где домишки, на окраинах.
- А корабли?
- Волна ворвется в гавань метров в тридцать вышиной. Смоет, что
станется после землетрясения.
- А люди?
- Это уж кому как повезет. Все пойдет, как положено, по истории. Нам
нужно загодя унести отсюда ноги.
- Вот то-то, что загодя. А "Аркебуза" не пришла.
- Придет. Обязана прийти. Сундучок с гербом Филиппа Четвертого должен
попасть в бухту, еще до цунами. Часы амстердамского мастера Поля Блонделя
уже здесь?
- Да, с часами и с сундучком ты здорово придумал. Конечно, историю мы
не изменим. Что положено произойти - произойдет. А все же, нельзя
попробовать нашу команду спасти? Матросы здесь славные. Смотри, какую мне
прелесть подарили.
На столе лежала огромная раковина, блестя перламутровыми боками и
растопырив в стороны огненно-красные, полированные иглы.
- В отношении Винценто, я думаю, - сказал Клим. - Есть у меня одно
соображение.
- А наших негров?
- Вот негров - не знаю. Ты многого от меня хочешь, я не Господь Бог.
Выпустить их нельзя - кто-нибудь обязательно подберет - бесхозное добро.
- А если здесь революцию устроить? Ну - восстание, как у Спартака.
Разоружить стражу, а негров в горы.
- Времени мало. Восстание подготовить нужно... Ладно, пошли на
палубу.
Со спущенными парусами "Санта" медленно вошла в гавань.
Винценто сам стал к рулю. Он не дожидался чьего-то разрешения на
вход, так как знал, что такого разрешения здесь ни у кого не спрашивают.
По неписанным, неведомо кем и когда установленным, но выполняемым законам
в гавани Порт-Ройял мог найти убежище любой корабль, торговый ли, военный
или принадлежащий к обширному и многочисленному сословию "джентльменов
удачи", а их в то время водилось в Карибском море более чем достаточно. Не
исключено было и то, что губернатор Ямайки, герцог Арбемарль, визиты
пиратских кораблей предпочитал любым другим, - ценности, добытые морским
разбоем, быстро перемещались в карманы береговых, городских торговцев,
содержателей кабаков и притонов, а за их счет обогащалась государственная
казна Великобритании, пополнялись глубокие карманы самого герцога
Арбемарля.
- Можно подумать, - заметила Ника, выслушав Клима, что ты лично
знаком с герцогом Арбемарлем и успел заглянуть в глубокие карманы его
величества.
- История! - скромно заключил Клим. - Немножко истории и побольше
воображения, как говаривал дон Мигель.
Гавань Порт-Ройяла была велика, судов в заливе стояло более двух
десятков, и свободно могло разместиться еще столько же.
Каждый входивший корабль вставал на якорь, где ему заблагорассудится,
нимало не заботясь об удобстве соседей и вновь входящих судов. Осторожно
лавируя, почти цепляясь реями за такелаж стоявших карасей, Винценто провел
"Санту" поближе к стенам форта и приказал отдать якоря.
Клим прошел на корму и увидел, как два матроса затирают горячей
смолой щели в деревянном гробу, в котором лежало тело капитана Кихоса.
С мостика спустился Винценто и отозвал Клима в сторону.
- Матросы любили капитана Кихоса, - сказал Винценто, - теперь у них
будет другой капитан - Оливарес, не хочется, чтобы они о нем сразу плохо
подумали. Но Кихос, предчувствуя свою кончину, поручил именно мне
позаботиться о его похоронах. Сам он не доверял Оливаресу, тот не
задумавшись, без лишних хлопот еще вчера опустил бы тело за борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23