Разум обычных людей не мог воспринять сложные многоуровневые мысли Восьмилапых хозяев. Лишь простые команды: «Встань», «Принеси». Потому-то, наверное, смертоносцы и привыкли считать своих слуг недалекими, низшими существами.
Фефн вошел в разум Велимана и сразу почувствовал сопротивление. Да, это совсем не то, что мозг рядового слуги, который за многие годы паучьего владычества привык быть всегда открытым для своих Повелителей. Одноглазый мастер неосознанно сопротивлялся вторжению. Не без труда Фефн все же смог установить полный контакт и передать военачальнику свои мысли и ощущения, все, что «рассказала» ему Ная.
Одноглазый командир все понял и точно так же, как и Редар, моментально припомнил легенду о Великом Найле — ведь он столько раз слышал ее в пустыне. Люди там часто вспоминают немногих своих героев — Ивара, Скапта, Бакена... Того же Великого Найла. Легенд о его жизни не перечесть. Даже о детстве. Она-то и рассказывает о муравьиных войнах и, конечно же, о наведенном через речку живом мосту. Выходило так, что в грядущей схватке пользы от вырытой огромной канавы и вправду будет немного.
Младший Повелитель еще не знал, что ров дался Мерасу недешево. От чрезмерного напряжения сил этой ночью умрут тринадцать человек. Пятеро подростков, две женщины и шестеро мужчин. Вместе с теми двумя землекопами, что погибли во время работ, за бесполезную в войне с муравьями преграду было заплачено жизнями пятнадцати двуногих.
Впервые Фефн ощутил... нет, еще не сожаление, нет. И даже не сомнение, всего лишь тень его. Небольшое облачко на чистом и незамутненном небосклоне сознания собственной непоколебимой правоты.

ГЛАВА 6 ПОЧТИ ПОБЕДА




Солнце выползло из-за перламутровой Кассиры, осветив розовым ее многочисленные пороги и перекаты. Юркие солнечные зайчики заиграли на темных водах Старицы, парила и нежилась в теплых лучах плодородная мерасская земля. Во внутреннем дворе поселения, на взлетной площадке дозорных шаров уже возились подмастерья. Чинили прорванный накануне шар, кормили порифид, грустно переговаривались:
— Таика сказала: у них в бараке ночью женщина умерла! А в соседнем — парень, из огородников.
— С чего бы это?
— С того! Мы вчера ров копать когда пришли? К закату, когда все шары вернулись, верно?
— Ну, да...
— И то, посмотри, все ладони в мозолях. А остальные там чуть ли не с самого восхода ковырялись.
— Да причем здесь...
— А притом! От усталости та женщина умерла, понял? Таика говорит, на сносях она была, ну, беременная, вот и не выдержала.
— Чего ж она работать пошла, раз беременная?
— Так четвертый месяц всего! Повелителям-то не объяснишь...
— Спряталась бы.
Сказал и осекся. Сам понял, что сморозил глупость.
— Угу. Ума у тебя, как у порифиды вон... А представляешь, что бы было, если б ее нашли? Тем более, сам Младший Повелитель весь день у нас пробыл!
— Ты его видел?
— Да как тебя! Кто, думаешь, шар его принимал?
— Врешь!
— Спроси, кого хочешь. Тебя тогда как раз на склад за клеем послали.
— Ну, и... какой он?
— Он? Он — Повелитель, ясно? Черный, как и все, только побольше размером. А глаза у него — стра-а-ашенные! Я в них пару раз глянул — сразу в дрожь бросило, словно ледяной водой окатили.
Мимо ворот два золотаря тащили на плечах тюки, обмотанные старой паутинной тканью.
— Еще двое... Сколько же их сегодня... Голос у него был тихий и невыразительный. И слова он произносил так, словно сомневался в их правильности. Имя его мало кто знал, он обычно отзывался на прозвище Падальщик. Его напарник Кварра, бывший подмастерье самой Палаи, разжалованный в золотари за пристрастие к ортисовому настою, хмуро отозвался:
— Если шестилапые придут, еще больше работы будет.
— Да уж. Мало не покажется.
Падальщик свалил свой тюк в узкий зев глубокого колодца. Оттуда ощутимо тянуло гнилью и запахом тления.
— Жалко парня. Он еще и четырнадцати дождей не видел.
— Может, и к лучшему.
— Как это?
— А вот мураши придут, они нам такое покажут — пожалеешь, что больше того парня успел повидать.
— Думаешь, побьют они наших?
— Не знаю. Поглядим. Я с одним вчера болтал... ну, со здоровяком таким, что из Акмола притопали. Воин вроде. Только он не воин, а ткач бывший, говорит: вот побьем шестилапых, да и плюну я на это копье, к своей игле вернусь.
— А ты?
— А я его спрашиваю — так же, как ты меня, только наоборот: побьем ли? Ну, тут он помрачнел весь, оглянулся по сторонам и шепчет мне: этого я не знаю, мол, знаю только, что сила у них великая и два поселения они уже разорили. Да так, что в живых никого не осталось...
— А он кто — командир, что ли? Откуда он все знает?
— Да не... У него сестра самому Младшему Повелителю служит, вот он и все знает про всех.
— Выходит, и сами хозяева не знают, победим мы муравьев или нет?
— Выходит, нет. Да и что толку? Нам-то все равно. При Повелителях мы с тобой трупы да дрянь всякую собираем, че думаешь, при шестилапых — хуже будет?
— Так убьют же...
— Пусть уж лучше убьют, чем такая работа. Ладно, хватит болтать, идем к ткачам в барак, там тоже вроде кто-то умер. * * *
— Вставайте! Поднимайтесь! Шестилапые идут! Дозорные подняли тревогу загодя. Муравьиная армия еще только посверкивала в отдалении разливающимся морем рыжего хитина, а зоркие стражи из числа велимановых ополченцев уже вовсю лупили в било каменными колотушками.
— Тревога! Подъем!
Несмотря на страшную усталость, люди со стонами и проклятиями вставали, выливали на голову несколько пригоршней холодной воды, чтобы быстрее проснуться, и лезли на стены. Временный глава ополченцев, смертоносец Шаршиф мысленно коснулся разума командиров, призвал их к себе. Пока ругаясь на усталость и раннюю побудку, рядовые ополченцы расползались по своим местам, паук раздал командирам конкретные приказы.
Накануне, уже перед самым сном, Шаршиф с помощью двух местных служительниц разделил всех новоприбывших на отряды и над каждым поставил командира. Людей в каждом отряде оказалось разное число — где восемь, где десять, а где и пятнадцать. Если бы не усталость, ополченцы долго бы еще дивились, а меж тем все объяснялось просто.
Дело в том, что пауки не умели считать, чего бы там про них ни говорили. Некоторые люди уверяли, что счет смертоносцев просто отличается от человеческого. Они, дескать, счисляют, не десятками и дюжинами, как двуногие, а восьмерками и полувосьмерками — по количеству ног или глаз. То есть, учатся считать по лапам так же, как человек — по пальцам. Но они ошибались, не веря, что Восьмилапые хозяева могут настолько уступать своим рабам в знании. Увы, смертоносцы способны лишь примерно оценивать количество — «один», «несколько», «много» — и все.
Шаршиф, скорее всего, распределял людей по отрядам, что называется «на глаз». Командиров же он выбирал по еще более простому принципу — по возрасту, справедливо полагая, что, чем старше человек, тем охотнее ему подчинятся другие. Смертоносцы более или менее сносно умели определять возраст своих рабов, хотя и не всегда точно.
А на галереях запылали уже первые костры, подносчики поволокли наверх корчаги для кипятка, камни, плетеные корзины, наполненные землей. Все, что можно обрушивать на головы осаждающим.
Идею кипятка Младший Повелитель выудил вместе со многими другими тайнами из разума Редара.
Подсмотрев, как пещерные воины лихо льют кипящую воду на штурмующих заграждения муравьев, Фефн взял идею на вооружение. Никаких сложностей в исполнении не предвиделось — это же не таинственная огненная смесь, секрет которой до конца не знал, как выяснилось, и ближайший помощник ненавистного изобретателя. Просто очень горячая вода. Тот же суп — и уж чего-чего, а суп в Мерасе готовили первоклассный. Правда, железных котлов, какие часто можно встретить в Старом Гнезде, здесь не водилось — чрезвычайно редкий металл был слишком ценен, чтобы делать из него простую посуду. Между тем, местные мастера глины владели тайнами обжига, намного превосходя пещерных гончаров. Горшки выходили у них крепкие, звонкие: такие можно без боязни подвешивать над огнем — выдержат.
Еще вчера Младший Повелитель велел собрать по всем поварням и кухням самые большие корчаги и наполнить их водой. Теперь подносчики устанавливали глиняные емкости над разожженными кострами. Рядом ждали своей поры полуторные деревянные черпаки. Будет для муравьев большой сюрприз.
Люди переговаривались на стенах:
— Смотри, сколько их! Будто река разлилась!
— Да, и конца все не видно...
— Ничего, парни, мы тоже вон не голыми руками воевать будем. Повезет рыжим, если до стен один из десяти доползет!
— Ха! Да нам и этого хватит с головой.
— Нам, может, и хватит, а еще пауки есть, да самих Повелителей сколько вчера прилетело? То-то! Не-е, попомни мои слова, усы мы рыжим сегодня обломаем!
Уверенного в победе ополченца звали Керьяла, и был он прежде простым сборщиком урожая в Ак-моле. Никогда бы и не светило ему попасть в ополчение, все вышло случайно. Однажды Велиман в очередной раз надрывно орал на своих подопечных, распекая за неудачно выполненное упражнение. Мимо как раз проходили несколько сборщиков с корзинами лечебного корня. Остановились послушать — очень уж изобретательно ругался бывший пустынник.
— ...надо быть самым криворуким, причем в третьем колене, чтоб и отец был криворуким, и отец отца, и у жен их руки должны из зада расти...
— Да чего уж тут сложного, — пробормотал Керьяла вполголоса своему другу. — Любой бы справился.
На беду, его слова услышал Велиман. Одноглазый мастер войны резко развернулся и поманил сборщика пальцем:
— Кто сказал? Ты?! А ну, пойди сюда!
Делать нечего — Керьяла поставил на землю корзину и на негнущихся от страха ногах приковылял к пустыннику.
— Ты кто?!
— Керьяла, —- дрожащим голосом сказал тот.
— Ну-ка, Керьяла, возьми вот это, — Велиман протянул опешившему парню легкую рыбацкую острогу, — и покажи моим криворуким, как справляется с делом любой копатель корешков! Давай!
Сборщик подошел к деревянной фигуре, изображающей муравья, взвесил копье в руке и что есть силы ударил. Естественно, не попал. Наконечник ткнулся в землю, а Керьяла, по инерции, — головой в деревяшку. Раздался громовой смех, ржали все, даже сам Велиман.
— Ну, парень, ну, показал! Да с десятком таких мы всех шестилапых изведем! Голыми руками! Забодаем к скорпиону! Ой, не могу!
Керьяла вспыхнул и убежал. После того позора он все свободное время проводил за бараком дереводелов — спрятавшись, наблюдал, как гоняет своих подопечных Велиман. Сто раз он повторял за ним каждое движение, ловил любое слово одноглазого мастера, сам оставаясь незамеченным. Ночью, несмотря на запрет Повелителей, он украдкой покидал свою землянку, подкрадывался к «муравью», дрожа от страха быть пойманным, и до зуда в руках бил чудовище воображаемым копьем.
И через четыре восхода он снова пришел к Велиману. Ранним утром, прямо в дом одноглазого мастера. Тот приветствовал его хмуро:
— Ну, чего тебе? Снова будешь чудеса показывать?
Керьяла сглотнул:
— Да. Я хочу еще раз попробовать. Я тренировался.
Велиман вскинул бровь над повязкой, поморщился, но ничего не сказал. Он просто молча цапнул сборщика за руку и потащил на улицу. Керьяла покорно шел за ним. У двери оружейной Велиман сказал:
— Жди здесь! — и вошел внутрь.
Через несколько мучительных для Керьялы мгновений мастер появился снова. В руках у него покачивалось настоящее копье, будто бы кивая новобранцу тяжелым наконечником.
У деревянного муравья Велиман сунул в руки парня копье, кивнул на цель:
— Давай!
Керьяла глубоко вздохнул, размахнулся и точным, скопированным у Велимана, ударом воткнул копье в «муравьиный» затылок. Одноглазый мастер смерил сборщика взглядом и пообещал:
— Больше собирать корешки ты не будешь!
Так что теперь, в своем первом настоящем бою, Керьяла горел желанием опробовать старательно выученную велиманову науку и нисколько не сомневался в победе. Только вот руки почему-то были налиты странной тяжестью, и оружие почему-то стало казаться неподъемным.
Витаз и Кештал, устало опершись на копья, стояли у подножья сторожевой башенки. Она выдавалась чуть вперед, чтобы стрелки плотным огнем могли прикрывать стены. Правда, метательного оружия у паучьих слуг не было, даже самой обычной пращи, и башня сейчас пустовала.
Велиман еще в первые дни своего командирства пытался добиться разрешения на изготовление пращей, но наткнулся на такую неприязнь смертоносцев, что быстро отступился. Понятное дело, паукам очень не хотелось, чтобы их двуногое стадо неожиданно научилось убивать на расстоянии. Неизвестно, к чему бы все это могло привести, не исключено, что и к открытому бунту. К смертоубийству. Велиман понял, что настаивать себе дороже, и не перечил — да и сам он в глубине души не сильно верил в успех своей затеи. Пустынный охотник приобретает настоящую сноровку в обращении с пращой через многие луны и даже дожди упорных тренировок, не раз и не два больно хлестнув руку соскользнувшим ремнем. А уж про местных и говорить нечего. «Криворукие» — они криворукие и есть, Велиман иначе о своих подопечных не отзывался, а его помощник, младший командир Альрик, пошел еще дальше: он никогда не называл ополченцев воинами, всегда говорил, в зависимости от степени презрения: «рыбак с копьем», «ткач с копьем», — а особо тупых зачислял в «золотаря с копьем». Дай таким в руки пращи — переломают себе все пальцы, засветят сорвавшимся камнем в ухо, а то и головы друг другу поотшибают.
Витаз, как всегда, переживал лишь об одном:
— Ну вот, пожрать опять не дали. Че, будем с голодным пузом копьями махать? И так вчера до седьмого пота копали — до сих пор язык на плече!
— Тебе бы все пожрать! Ни о чем другом и думать не можешь! — Кештал, невыспавшийся и злой, с утра был не в настроении.
— А тебе — нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37