Зов. Теперь другого выхода нет.
Церемония Оскулор - так назывался ритуал между вампиром и человеком - обычно служила развитием уже существующих отношений. Потому-то люди-фамильяры традиционно были любовниками или друзьями Голубой крови. Но кодекс также разрешал применять силу соблазнения, если вампир оказывался в безвыходном положении. Вампир мог использовать зов, чтобы притянуть человека к себе, а потом загипнотизировать его и напиться крови.
- Я научу тебя словам на священном языке, которые инициируют это воздействие, - произнес Лоуренс. - Сегодня вечером я пойду в клуб. И надеюсь, что, когда вернусь, ты уже выполнишь все, что нужно.
Вскоре после этого дедушка ушел, оставив Шайлер в ее комнате.
«Я не хочу! - горько подумала она. - Я не хочу делать это с чужим человеком. Я ни с кем не хочу это делать. Я вовсе не в безвыходном положении! Или все-таки в безвыходном?»
Потом кто-то постучал в дверь спальни Шайлер, словно бы привлеченный зовом.
- Что такое, Хэтти? - спросила Шайлер.
Дверь отворилась.
- Это не Хэтти, это я, - сказал Оливер и, ссутулившись, перешагнул через порог.
- Я не слышала, как открывалась входная дверь. Что ты здесь делаешь? - настороженно спросила Шайлер.
- Твой дедушка сказал, что ты хочешь, чтобы я зашел к тебе, - объяснил Оливер.
Ага. Так значит, Лоуренс сам прибег к зову. Только воспользовался для этого всего лишь телефоном.
«Очень умно, дедушка», - подумала Шайлер.
Оливер пересек комнату и сел на сундучок напротив кровати Шайлер. Он печально взглянул на девушку.
- Я тут подумал... если ты все еще хочешь, мы можем это сделать.
- Ты хочешь сказать...
- Да.
- Здесь? - спросила Шайлер, обведя взглядом свою комнату, с ее постерами «Эванесенс», розовым кукольным домиком Барби, с рядами обложек «Плейбилл», с плакатами «Рент», «Авеню кью», «Мальчика из страны Оз», развешанным по стенам еще с тех времен, когда Корделия регулярно брала ее с собой на бродвейские мюзиклы. Это все еще была детская спальня, выкрашенная в ярко-желтый цвет. Она не походила на логово вампира.
- А чем это место хуже любого другого? - Оливер пожал плечами. - Кроме того, так мне не придется тратиться на гостиничный номер.
- Ты точно уверен? - спросила Шайлер, коснувшись его руки.
- Да, - выдохнул Оливер. - Я знаю, что с тобой произойдет, если ты этого не сделаешь, и, между нами говоря, предпочту, чтобы ты не превращалась в овощ. Терпеть не могу овощи, - пошутил он. - Особенно брокколи... Ну, так как мы?.. - произнес Оливер. - Мне как, стоять? Или?..
Он встал и огляделся по сторонам. Он был настолько выше Шайлер!
- Нет, лучше сядь, - сказала Шайлер и мягким толчком отправила юношу на свою кровать. - Так я смогу до тебя достать.
Она встала между его ног. Оливер поднял на нее взгляд. Шайлер подумалось, что он никогда еще не выглядел таким красивым - и таким уязвимым.
Оливер закрыл глаза.
- Только осторожно...
Шайлер наклонилась, поцеловала ямку в основании его шеи, а потом выпустила клыки и осторожно вонзила их в шею.
Оливер шумно втянул воздух сквозь зубы, словно бы от боли.
- Мне остановиться?
- Нет... продолжай, - отозвался юноша, махнув рукой.
- Я сделала тебе больно?
- Нет... На самом деле... даже приятно, - прошептал он.
Оливер положил руку девушке на голову и привлек ее обратно к своему горлу.
Шайлер закрыла глаза и снова погрузила клыки в шею юноши. При этом чувства ее обострились, а разум Оливера открылся перед ней. Память крови внезапно хлынула в нее. Это было в точности как рассказывала Блисс: она поглощала его душу, самое его существо и... что это? Теперь сознание Оливера было для нее открытой книгой, его кровь смешалась с ее кровью, воскрешая ее... и она могла прочитать любую его мысль, все, о чем он только думал в течение жизни... увидеть любое его воспоминание.
Оливер был влюблен в нее.
Он был влюблен в нее все это время. С тех самых пор, как они познакомились. Все эти долгие годы.
Шайлер давно подозревала это, но заглушала свою догадку. Однако теперь она подтвердилась. Девушка не могла больше отрицать очевидное.
«Ох, Олли! Мне не следовало это делать!»
Шайлер впала в отчаяние. Священное целование лишь усилит его любовь, а не развеет ее.
Теперь они связаны друг с другом новым, более сложным образом.
Этого Шайлер не ожидала. Она понимала теперь, что их дружбе грозит опасность. Возврата назад нет. Им остается лишь идти вперед. Существовать как вампир и фамильяр. Связанные древним ритуалом крови.
Шайлер закончила. Она насытилась. Она вытащила клыки и почувствовала, как животворная энергия течет по телу. Ощущение было такое, будто она проглотила несколько галлонов высококлассного кофе. На щеках девушки играл румянец, а глаза блестели.
Голова Оливера упала на грудь. Он уже спал. Шайлер осторожно положила его на кровать, где ему предстояло отдыхать ближайшие несколько часов, и накрыла собственным одеялом.
«Что я наделала?» - подумала Шайлер, чувствуя, как ее зрение и прочие чувства обостряются.
Сумеют ли они скрыть эту тайну от Комитета? А вдруг Оливера изгонят, обнаружив, что проводник стал фамильяром? Шайлер помнила, как Корделия говорила ей, что Аллегра вышла замуж за отца Шайлер, своего фамильяра, вопреки кодексу вампиров. Ее мать сменила одни узы на другие.
А как же теперь Джек?
Когда Оливер проснулся, Шайлер сидела за столом и смотрела на него.
- Ну, - сказал юноша, почесывая шею, где все еще саднили отметины от зубов, - думаю, это можно назвать - о пользе друзей.
Они дружно рассмеялись.
Шайлер бросила в него подушкой. Она проводила Оливера до дверей и еще раз поблагодарила. А он перед уходом поцеловал ее в губы. Быстро, едва коснувшись, но все-таки в губы.
Шайлер заперла за ним дверь. У нее было тяжело на сердце.
«Это было ошибкой».
ГЛАВА 44
Отдельная палата Аллегры ван Ален располагалась на верхнем этаже Колумбийской пресвитерианской больницы, в отдельном крыле, где размещались богатые и знаменитые пациенты, уже идущие на поправку. Комната была отделана в стиле, более уместном для лучших гостиниц города: белое итальянское постельное белье, роскошные ковры и хрустальные вазы со свежесрезанными цветами. Каждый день бригада медсестер делала Аллегре массаж и растирала ее тело, чтобы уберечь от пролежней и атрофии мышц.
Правда, сама Аллегра этого не замечала. Некогда она была самой прославленной красавицей этого города, а теперь лежала, погрузившись в сон и не замечая ничего вокруг, - женщина с прекрасным и трагическим прошлым, но без будущего. Стоявший рядом с кроватью монитор сердечной деятельности показывал, что пульс у пациентки ровный. Долгое время в палате не было слышно ничего, кроме размеренного попискивания механизма.
Лоуренс ван Ален сидел в кресле напротив кровати Аллегры. Он пришел навестить дочь впервые с момента своего возвращения. Он долго откладывал этот визит, предчувствуя, как тяжело ему будет увидеть своего ребенка в таком плачевном состоянии.
- Ох, Габриэлла, - сказал он, в конце концов. - Как же оно так получилось?
- Она тебя не слышит, - произнес Чарльз Форс, входя в комнату.
Он нес еще одну вазу с цветами. Чарльз поставил цветы на столик рядом с кроватью. Он не удивился, обнаружив здесь Лоуренса.
- Она решила не слышать, - сказал Лоуренс. - Это все ты.
- Я тут ни при чем. Она все решала сама.
- Может, и так, но все равно это твоя вина. Если бы ты не...
- Ты хочешь сказать - если бы я не спас ее во Флоренции? Если бы я тогда позволил твари добраться до нее? Тогда она не впала бы в кому? А какая была альтернатива? Позволить ей умереть? Что мне было делать? Скажи, отец!
- То, что ты сделал, было против законов вселенной. Это было ее время, Михаил. Ее время уходить.
- Не говори мне о времени! Ты понятия не имеешь, что произошло! Тебя здесь не было! - с горечью отозвался Чарльз.
Он коснулся щеки Аллегры и с нежностью погладил ее.
- Когда-нибудь она пробудится. Пробудится из любви ко мне.
- Очень прискорбно, Михаил, что ты до сих пор ничего не понял. Она никогда не будет любить тебя так, как любила прежде. Она не поймет того выбора, что сделал ты. Тебе следовало позволить ей умереть. Она никогда не простит тебя.
У Чарльза Форса задрожали плечи.
- Почему ты разговариваешь со мной, словно с несмышленым мальчишкой? Она покинула небеса только ради любви к вам с Корделией, когда вы были изгнаны.
- Да. Мы были обречены, мы, приверженцы Люцифера. Но твоя сестра принесла нам надежду. Она по собственному выбору стала одной из не-мертвых.
- А я по собственному выбору последовал за ней.
Лоуренс задумался над их древней историей. Каким давним казалось все это теперь: Люцифер, восходящий на трон, Князь небес во всей его славе, его сверкающая звезда, восходящая, прекрасная, словно солнце. Он был могущественным, как сам Бог, или так они думали во вред себе. Их страдания. Их безжалостное изгнание из рая и Габриэлла, Добродетельная, добровольно вызвавшаяся уйти с приспешниками Люцифера, чтобы принести себе подобным надежду и спасение. Она отвернулась от небес из любви к ним, а Михаил последовал за ней, потому что не смог вынести разлуки с любимой. Их двоих называли неразвращенными, потому что на них не лежал грех изгнания. Они ушли по собственной воле. Ради любви и долга.
- Итак, ты победил, Лоуренс. После стольких лет ты все-таки получил желаемое. Получил Совет.
Открытое голосование было созвано нынешним утром, и Лоуренса избрали Регисом почти единогласно. Чарльза немедленно лишили титула и обязанностей. Его репутация серьезно пострадала после того, как Мими была признана виновной. Едва лишь эти новости были обнародованы, Чарльз подал заявление о выходе из Совета старейшин.
- Я никогда не хотел сместить тебя, Чарльз. Я только хотел избавить нас от опасности.
- От опасности? Избавиться от опасности невозможно. Все, что ты сделал, - посеял страх и слабость. Ты заставишь нас снова отступить. Уйти в тень. Во тьму, где мы будем прятаться, подобно животным.
- Это будет не отступление, а тактический маневр, который мы сможем подготовить. Потому что война надвигается, и на этот раз ты никак не сумеешь ее предотвратить. Серебряная кровь набирает силы, и будущее этого мира решится раз и навсегда.
Чарльз Форс промолчал. Он подошел к окну и стал смотреть на Гудзон. По водной глади медленно двигалась баржа; послышался печальный крик чайки.
- Но у меня есть надежда. Предсказано, что дочь Аллегры повергнет Серебряную кровь. Я верю, что Шайлер принесет нам спасение, которого мы взыскуем, - сказал Лоуренс. - Она почти так же сильна, как ее мать. - Он рассказал Чарльзу о поразительных способностях Шайлер. - А когда-нибудь она даже превзойдет ее.
- Шайлер ван Ален... полукровка? - принялся размышлять вслух Чарльз. - Ты уверен, что речь идет именно о ней?
Лоуренс кивнул.
- Потому что у Аллегры было две дочери, - почти шутливо произнес Чарльз. - Наверняка даже ты помнишь об этом.
ГЛАВА 45
По какому-то совпадению осуждение Мими и приведение приговора в исполнение было назначено на «лыжную неделю» в марте, и Мими позволила себе притворяться, будто вся семья просто едет на каникулы в Венецию. Вся надвигающаяся перспектива - сожжение крови, ее неминуемое уничтожение - казалась девушке полной нелепостью.
Она была уверена, что отец найдет какой-нибудь способ спасти ее от подобной участи, и во время перелета через океан Мими листала модные журналы и отмечала наряды, которые купит, вернувшись в Нью-Йорк. Но едва лишь они прибыли в Венецию, бравада Мими дала трещину. Особенно когда члены Совета провели их с Чарльзом в отведенную им гостиницу. Они тоже приехали в древнюю тюрьму, дабы стать свидетелями завершающей церемонии.
В комфортабельной спальне, где Мими по-прежнему могла смотреть по телевизору «Мои прекрасные шестнадцать» и «Тиара-герлс», трудно было поверить в смерть и сожжение. Но стоило ступить на полузатопленные тротуары Венеции, и прошлое оживало, и воспоминания Мими пронзительно вопили об охоте: смерть врагов Голубой крови, черные одежды презрения на извращенных предателях, крики о вине.
Мими содрогнулась.
Традиция требовала, чтобы подсудимый добровольно сдался тюремщику, и после приезда Мими вечером покинула гостиницу и совершила историческую прогулку по мосту Вздохов, успевшему повидать тысячи заключенных Голубой крови.
Мост нарекли так потому, что он был последним местом, с которого осужденные могли взглянуть на город. Девушка легкой походкой прошла по нему. Бок о бок с ней шагал Джек, молчаливый и угрюмый. В нескольких шагах за ними, завершая процессию, следовали старейшины и стражи. Мими слышала тяжелую поступь мужских ботинок и более легкий перестук дамских туфелек.
- Не надо, - бросила Мими брату.
- Что не надо?
«Не надо вести себя так, будто я уже умерла. Вот я, например, не сдаюсь».
Мими вызывающе вскинула голову.
- Я не беспокоюсь! Они поймут, что меня подставили!
- Ты никогда не сдаешься? - спросил Джек.
На губах его появилась тень улыбки.
Его приятно удивило, что сестра остается такой же дерзкой и самоуверенной, как и всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27